Леденцовые туфельки - Джоанн Харрис

Я смотрела на нее с негодованием, утратив дар речи. Разве крысолов крал детей во имя любви? Разве Большой Злой Волк соблазнял Красную Шапочку из нелепого желания обрести друга? Я — Пожирательница Сердец, глупая ты девчонка! Я — Страх Смерти, я — Злая Ведьма, я — самая мрачная из всех волшебных сказок, и не смей меня жалеть!..

Я оттолкнула ее. Никуда она со мной не пойдет. Она снова потянулась к моей руке, и я вдруг — не спрашивайте почему — почувствовала страх…

Можете назвать это предчувствием, если угодно. Можете назвать это нервным срывом, который был вызван сильнейшим возбуждением, выпитым шампанским и чрезмерным количеством пульке. Но я вдруг вся покрылась холодным потом; дыхание остановилось в моей груди. Пульке — напиток непредсказуемый; некоторым он дает повышенную бдительность, посылает видения, которые могут быть весьма четкими, но могут, впрочем, и до бреда довести, могут заставить совершать всякие необдуманные поступки, например значительно больше, чем это допустимо, приоткрыть свою душу, что весьма небезопасно для таких, как я.

Теперь я понимала, в чем дело, понимала, что в стремлении забрать себе это дитя я где-то совершила промах, показала свое истинное лицо, и внезапно осознанная мною интимность подобных отношений тревожила меня теперь, терзала, точно голодный пес, но так и не находила выражения в словах.

— Да отцепись ты!

Анук молча улыбнулась.

И тут меня охватила настоящая паника, я изо всех сил оттолкнула ее, она поскользнулась и упала навзничь на снег. Но даже и в эту минуту я чувствовала на себе ее взгляд, исполненный жалости…

Бывают времена, когда даже лучшие из нас вынуждены все разом оборвать и бежать. Ничего, будут и другие, говорю я себе; будут новые города, новые соперники, новые поединки и новые подарки. Но сегодня мне никого не удастся включить в свою коллекцию.

Себя бы не потерять.

И я бегу, почти вслепую, сквозь этот снег, оскальзываясь на булыжной мостовой. Я больше ни о чем не думаю, я просто спешу как можно скорее убраться отсюда и отдаюсь на власть того ветра, что дует с Холма, поднимаясь над Парижем, точно завиток черного дыма, и направляясь — кто знает куда…

ГЛАВА 18

24 декабря, понедельник

Сочельник, 23 часа 35 минут

Я приготовила целый котелок горячего шоколада. Я всегда так делаю в стрессовых ситуациях; а та небольшая сцена, что разыгралась перед нашим магазином, потрясла далеко не меня одну. Должно быть, во всем виноват свет, сказал Нико, этот странный свет, который возникает, когда выпадет первый снег, а может, мы просто слишком много выпили или переели…

Пусть себе верит, во что хочет. И остальные тоже. А я отвела дрожащую Анук в тепло и налила в ее любимую кружку горячего шоколада.

— Осторожней, Нану, — предупредила я. — Он горячий.

Прошло уже четыре года с тех пор, как она в последний раз пила мой горячий шоколад. Но на этот раз она выпила его без малейших возражений. Завернутая в одеяло, она уже почти засыпала, а потому и не смогла сразу рассказать нам, что видела в те несколько минут, которые провела там, на площади, под снегом, как не смогла и объяснить внезапного исчезновения Зози. И не сказала мне, почему под конец их беседы с Зози мне казалось, что голоса их доносятся откуда-то издалека.

А Нико кое-что нашел на улице.

— Эй, люди! Она потеряла туфельку. — Он потопал ногами, отряхивая с ботинок снег, и поставил эту туфельку между нами на стол. — О! Шоколад! Отлично!

Он налил себе щедрую порцию.

Между тем Анук взяла туфельку в руки. Одна-единственная туфелька из претенциозного красного бархата, с наборным каблуком, с открытым носком, вся прошитая всевозможными чарами и заклятиями — самая подходящая обувь для авантюристки в бегах…

«Попробуй, примерь меня», — словно говорит она.

Попробуй. Примерь.

На мгновение брови Анук сдвигаются. Потом она бросает туфельку на пол.

— Разве ты не знаешь, что это очень плохая примета — ставить туфли на стол?

Я прикрываю лицо рукой, чтобы скрыть улыбку.

— Уже почти полночь, — говорю я ей. — Ты как, готова посмотреть свои подарки?

К моему удивлению, Ру качает головой.

— Я чуть не забыл. Уже так поздно. Но если мы поторопимся, то как раз успеем.

— Куда успеем?

— Это сюрприз, — говорит Ру.

— Это лучше, чем подарки? — осведомляется Анук.

Ру усмехается:

— Тебе придется сперва посмотреть, а потом решать.

ГЛАВА 19

24 декабря, понедельник

Сочельник. Полночь

До Арсенального порта от площади Бастилии десять минут пешком. Мы сели на один из последних поездов метро, прибывший буквально за десять минут до полуночи. Небо к этому времени почти полностью расчистилось, и мне даже видны звездные кусочки, а облака по краям светятся оранжевым и золотистым. В воздухе чувствуется слабый запах дыма, а в призрачном мерцании только что выпавшего снега бледные шпили Нотр-Дам едва виднеются, хотя до них не так уж и далеко.

— Что мы тут делаем? — спросила я.

Ру улыбнулся и приложил палец к губам. Он нес Розетт, которая выглядела вполне бодрой и смотрела по сторонам широко раскрытыми от любопытства глазами с возбужденным интересом ребенка, которому на самом деле давно пора спать и он наслаждается каждой минутой этого запретного времени. Анук тоже, казалось, вполне стряхнула с себя сон, хотя какое-то напряжение все еще таилось в ее чертах, и это заставляло меня думать, что случившееся на площади Фальшивомонетчиков — что бы это ни было — бесследно для нее не прошло. Большая часть наших гостей осталась на Монмартре, но Мишель пошла с нами, хотя вид у нее такой, словно она боится, что кто-нибудь непременно скажет ей, что она не имеет на это никакого права. Она то и дело касается моей руки — словно случайно, или гладит Розетт по голове, а потом сразу смотрит на свои руки, как будто ожидая увидеть там какую-то метку или пятно, которые доказали бы ей, что все это происходит в действительности.

— Ты не хочешь понести Розетт?

Мишель молча качает головой. Я почти ни слова не слышала от нее с тех пор, как сказала, кто я такая. Тридцать лет тоски и страстного желания придали ее лицу вид вещи, которую слишком часто складывали и мяли; улыбка этому лицу, похоже, не знакома, и теперь она словно примеряет ее, как примеряла бы новое платье, которое, как она почти уверена, ей совершенно не подойдет.

— Тебя всегда пытаются подготовить к утрате, — говорит она. — Но никому и в голову не приходит, что человека нужно готовить и к чему-то совершенно противоположному.

Я киваю.

— Я понимаю. Ничего, мы справимся.

Она улыбается, и на этот раз улыбка у нее получается гораздо лучше, чем прежде, даже глаза на мгновение загораются.

— Я думаю, да, справимся, — говорит она и берет меня за руку. — У меня уже такое семейное ощущение…

Как раз в эту минуту и прозвучали первые залпы фейерверка. Россыпь огней, похожих на хризантемы, вспыхнула над рекой. Второй букет расцвел чуть дальше, затем еще один, и еще, изящными зелеными и золотистыми дугами и арабесками исчеркав небо над Сеной.

— Полночь. Счастливого Рождества! — сказал Ру.

Огни фейерверка расцветали в небе почти бесшумно, приглушенные расстоянием и снегом. Фейерверк продолжался еще минут десять — яркая паутина светящихся следов ракет, хвостатых комет, ярких букетов, ослепительных вспышек синего и серебряного, алого и розового огня; огни словно звали и манили друг друга — от Нотр-Дам до площади Согласия.

Мишель смотрела на фейерверк, и лицо ее было спокойно, освещенное не только вспышками праздничных огней. Розетт жестикулировала с бешеной скоростью, захлебываясь от восторга; Анук смотрела на фейерверк с неким мрачноватым наслаждением.

— Вот это самый лучший подарок! — воскликнула она под конец.

— Есть и еще один, — сказал Ру. — Пойдемте-ка со мной.

Мы спустились по бульвару Бастилии к Арсенальному порту, где стоят на якоре суда всех размеров — стоят в полной безопасности, надежно укрытые от бурной и быстрой Сены с ее вздорным характером.

— Она сказала, что никакого судна у тебя нет.

Впервые после случившегося напротив «Шоколада Роше» Анук упомянула Зози.

Ру усмехнулся.

— А ты сама посмотри.

И он указал ей в сторону моста Морлан.

Анук даже на цыпочки привстала, широко раскрыв глаза.

— И которое из них твое? — жадно спросила она.

— Неужели не можешь догадаться? — не поверил Ру.

У пирсов Арсенального порта стоят и куда более импозантные суда Порт принимает яхты до двадцати пяти метров в длину, а это суденышко было чуть ли не в два раза меньше. Даже отсюда мне было видно, какое оно старое, построенное скорее для комфортного плавания, чем для скоростного. И форма у него весьма старомодная, не такая обтекаемая, как у его соседей, и корпус сделан из настоящего дерева, а не из современного фибростекла