Письма на воде (СИ) - Наталья Гринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был конец.
Чонджон стоял близко и был ловким и метким стрелком, поэтому шансов увернуться у открытого для удара Ына просто не было.
Задыхаясь от отчаяния, Ван Со выронил меч и упал на колени перед младшим братом, который последним усилием схватился за его рукав и зашептал, глотая слёзы и обрывки фраз:
– Помнишь… в мой день рождения… ты говорил, что подаришь мне всё, что я захочу? Ты же помнишь?
Пальцы Ван Ына, дрожа, цеплялись за руку онемевшего от шока Ван Со.
– Он сказал… – с усилием выталкивал из себя Ын. – Ван Ё сказал, что есть подарок, который можешь сделать мне только ты… Это он подговорил меня тогда, – принц всхлипнул и перевёл угасающий взгляд на Сун Док. – Эта девчонка… Я не могу отпустить её одну.
Внезапно он закашлялся и захрипел, и Ван Со крепче обхватил его, не давая упасть, а Ын приблизил к нему перемазанное в крови и грязи лицо:
– Брат! – взмолился он, и было видно, как чудовищно тяжело давалось ему каждое слово, выходящее из горла с рыданием и предсмертным свистом. – Сделай мне подарок! Последнее желание, которое можешь исполнить только ты!
«Нет! – всё внутри Ван Со взорвалось горячим протестом. – Нет! Нет! Пожалуйста, не проси! Не надо… Я не могу!»
Но Ван Ын смотрел на него сквозь слёзы с такой мучительной надеждой, что Ван Со просто не сумел произнести это вслух. Какое-то мгновение он ещё боролся с собой, а потом в последний раз сжал плечо Ына, отцепил от своего рукава его холодеющие пальцы, поднялся на ноги, нашарил на земле отброшенный меч и занёс его для удара.
«Не надо!» – чиркнул по краю сознания слабый голос Хэ Су, и Ван Со, размахнувшись, ударил младшего брата, падая вместе с ним во тьму.
Заходясь криком, он видел, как Ван Ын рухнул на землю и потянулся к руке Сун Док, но так и не смог её коснуться, в последний раз дёрнувшись и замерев. Как возле десятого принца оказался Ван Чжон, который тряс его, пачкаясь в крови, и только повторял, захлёбываясь слезами:
– Нет! Брат… Ын… Вставай! Ну же, Ын, открой глаза!
Лишь теперь Ван Со осознал, что совершил, исполнив последнее желание умирающего брата. И его накрыл такой дикий смех, что стоявшие поблизости стражники отшатнулись, а Чонджон опустил ненужный лук.
Ван Со задыхался в истерике, его трясло от смеха и страшной безысходности, которая ледяными тисками сжимала его сердце, заползала в уши, слепила глаза и разрывала горло болезненным стоном.
Что он наделал! Что же он наделал…
Кто он теперь? Уж точно не человек. Человек не способен на подобное…
Надо же! А ведь он так долго упирался, отвергая простую истину, доказывая всем: матери, отцу, братьям и прежде всего себе, – что он не зверь, что у него тоже есть сердце! Смешно… Святые Небеса, как смешно и нелепо! Все эти его жалкие попытки доказать… стать… измениться…
Стоило оно того, Ын, скажи, стоило?
Его безумный хохот перешёл в плач напополам с волчьим воем, которым он оплакивал себя прежнего. Того, кем ему больше никогда не быть.
Ван Со заставил себя посмотреть на Хэ Су и увидел невыразимый словами ужас в её распахнутых глазах и на дрожащих губах, таких мучительно любимых…
«Почему же ты не сказала мне, Су? Почему не доверилась? Ведь ты могла спасти их. И меня тоже…»
Но этого не произошло.
И он пошёл прочь. Прочь от осевшей на землю Хэ Су, от рыдавшего над телом брата Ван Чжона. Прочь от навеки уснувших Ына и Сун Док, так рано постигших жестокую истину о быстротечности жизни…
Прочь от себя самого, оставшегося там, в багряной пыли, под ногами растоптавшей его Судьбы. Под равнодушным взором Небес, которым, как всегда, не было до всего происходившего внизу никакого дела…
Ван Со шёл как в тумане, не зная, куда вообще идёт. В какой-то момент он различил в окружавшей его пелене генерала Пака, который замер на миг, глядя на окровавленный меч, и рванулся дальше.
Принц машинально переставлял ноги, давясь горькой печалью, и знал, что у него не получится ни исторгнуть её из себя, ни выбелить, ни забыть. Она не станет светлой, не исчезнет, не развеется со временем.
Он не избавится от неё.
Волки так не умеют.
Если бы можно было выбирать, что нам помнить, а что нет, я бы с радостью забыл весь этот кошмар, чтобы никогда не возвращаться к нему ни в мыслях, ни в снах. Уверен, и ты бы не отказалась от этого, Су, ведь Ван Ын был так же дорог тебе.
Но мне суждено до конца моих дней вспоминать, как я лишил жизни младшего брата, глядя ему прямо в глаза. И пусть это было не убийство, а милосердие, и я всего лишь помог ему, облегчил его уход вслед за любимой, однако, понимая это разумом, я никогда не смогу принять это сердцем.
Я помню, как вглядывался в затуманенные страданием глаза Ына и видел перед собой маленького мальчика, слышал его прерывистый жалобный голос: «Брат, пожалуйста, помоги мне! Мне так больно! Так больно… Прекрати это, прошу тебя!» И мне казалось, что я уже слышал это прежде.
Когда я осознал, о чём меня просит Ван Ын, небеса словно рухнули на землю. Он умолял избавить его от мучений, не представляя, на что обрекает меня своей последней просьбой.
Потому что тот удар стал роковым и для меня тоже.
Одним взмахом меча я разрубил не только надорванную нить жизни Ван Ына, но и свою собственную на два несоединимых куска – мои навечные «до» и «после». Брата и –уже без сомнений – братоубицы. И не спрятаться. От себя не спрячешься. Никогда и нигде.
За тем взмахом меча больше не осталось меня прежнего. Я своими руками отсёк гремящую цепь и окончательно превратился в дикого волка. Пути назад больше не было.
Как бы я ни хотел и ни пытался забыть, Су, и перед собственной смертью я буду помнить прощальный взгляд Ван Ына, вновь говоривший мне: «Спасибо, братик! Спасибо!»
Это я, я погасил его! И теперь не знаю, есть ли мне хоть какое-то оправдание
