СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Эсэсовец щелкнул каблуками и слегка наклонил голову.

 — Оберштурмфюреры братья Фридрих и Франц Мейеры.    Парни повторили движения нового знакомца и смерили его недоуменными взглядами.

 — Вы вступаете в большую игру, — продолжал Скорцени. — Старшим пока назначается штурмбаннфюрер. Его приказания выполнять как мои. Ничему не удивляйтесь, ни с кем не вступайте в контакты. С этой минуты вы переходите на казарменное положение. Придет время, получите мой приказ... Все! Франц собери свои и брата вещи, Гейнц — обеспечь охрану машины. Ты, Фриц, останься.

   Когда закрылась дверь, оберштурмбаннфюрер подошел к Сергею. Парень заметил, что эсэсовец похудел, мундир мешком обвис на плечах, лицо пожелтело и осунулось, а шрам, пересекающий щеку от уха к носу, налился сизо-багровой кровью.

 — Я рад, что ты образумился, Фриц, — жестко проговорил он и кольнул настороженным взглядом. — Ты еще молод, но должен усвоить простую истину — твои руководители сами решают, как им поступить с тобой в том или ином случае. Твое назначение -беспрекословно выполнять их приказы. Заруби себе на носу! Мне было бы жаль выкидывать тебя с братом из колоды, но, к счастью, радикальная операция не потребовалась...

   Он вернулся к столу, размял сигарету и закурил.

 — Начинается большая игра, — обычным голосом продолжал Скорцени, — от которой зависит будущее национал-социалистского движения. Только глупцы и предатели полагают, что с военным поражением мы сложим оружие. Ничего подобного! Мы отходим на заранее подготовленные рубежи и со все возрастающей силой продолжим политическую борьбу за наши идеи...

   Скорцени поманил Сергея, подвел к зеркалу и долго вглядывался в его и свое отображения. Задумался, взгляд стал отсутствующим, но он взял себя в руки и сухо проговорил:

 — Иди, оберштурмфюрер. Мы не скоро увидимся, но помни, наше будущее — жестокая и беспощадная борьба. Через поражение мы придем к победе. Хайль Гитлер!

   Груздев автоматически щелкнул каблуками, круто повернулся и, четко печатая шаг, вышел. Встреча со Скорцени его озадачила. Что задумал гитлеровец, какими новыми испытаниями он им грозит? Выходит, им не удастся встретиться с Баховым и Занднером. Прав Александр Мардарьевич, когда говорил, что Сергею и Косте предстоит играть какую-то роль в дальних планах оберштурмбаннфюрера. Недаром он снабдил их фальшивыми документами. Сумеют ли они дать весточку полковнику о своем казарменном положении?

   Отто и Бахов пока и без парней обойдутся. Они, кажется, при встрече поняли друг друга и нашли общий язык. Занднер уже поднимается, но мало двигается. Мешает ходить тяжелый гипсовый панцирь до бедер с высоко поднятой рукой. Как немец обрадовался своей дочери Марии-Луизе, чистенькой, ухоженной, которую вместе с теткой привезли в госпиталь Сергей и Костя! Он растрогался до слез, когда узнал, что его приятели обеспечили родственницу продуктами и деньгами. Да и полковник обещал за ними присматривать, навещать. Ему понравился серьезный, немногословный и обязательный немец. Одобрительно похлопав Груздева по плечу, Александр Мардарьевич заметил, что глаз-алмаз не подвел Сергея, не позволил принять доброго человека за варнака.

   И в машине, и на уединенной вилле в заброшенном дачном поселке, Груздев и Лисовский ломали голову, пытаясь понять, на какую большую игру намекал Скорцени при последней встрече. Если речь шла о переброске за линию фронта, к чему таинственность и строгая охрана, когда не разрешается даже подходить к забору. Если планировалась какая-то акция в самой Германии, то сугубая секретность и вообще выглядела глупой.

   Между собой они теперь редко вели разговоры. Гейнц Ценнер, томимый скукой и бездельем, всюду таскался за ними с бутылкой шнапса и, пристроившись где-нибудь в уголке, молча пил, не пьянея, и донимал бесконечными нудными разговорами.

   Костя в первый день обошел виллу, полюбовался люстрами с хрустальными подвесками, разглядывал чучела птиц, оленьи рога, кабаньи морды. Владелец, видимо, покинул особняк в спешке, не успел или не сумел вывезти вещи и мебель. В распахнутых шкафах на плечиках — костюмы и платья, внизу попарно обувь, на кухне — полотенца с вышитыми изречениями, на полках — посуда, в кладовой — продукты на выбор, в погребе — вино, в бутылках и бочках. Парень обрадовался, когда набрел на библиотеку приключенческой литературы. Читал запоем, не обращая внимания на бирюковатого штурмбаннфюрера.

   А Сергей подолгу гулял в одиночестве по огромному саду, благо погода прояснилась. На чистом, словно вымытом небе ни облачка, повесеннему пригревает ласковое солнце. Если бы не черные мундиры эсэсовцев, порой мелькающие между деревьями, могло померещиться, что он в России.

   Но война дает о себе знать и в этом заброшенном богом уголке. Слышится непрерывный слитный гул авиационных моторов, вздрагивает земля от мощных бомбовых ударов, застилают горизонт черные дымовища. На глазах Груздева разыгралось воздушное сражение. Судя по звукам, неподалеку пролетала армада туполевских бомбардировщиков, а на них навалились «мессеры». И тут же в бой вступили истребители «Яки». С неба понеслись трещоточные пулеметные очереди, хлесткие пушечные выстрелы, яростный рев двигателей, работающих на форсажах.

   Парень замер на месте и жадно внимал глухой частой дроби крупнокалиберных пулеметов Березина. Ярко-голубое небо дымно прочертил сбитый самолет, за ним другой, третий, белым шелком полыхнули распустившиеся парашюты. Хотелось думать, что горят и врезаются в землю «мессеры», а «яки» неуязвимы для пуль и снарядов. Воздушный бой разгорался, а гул бомбардировщиков стихал, удалялся.

 — Проклятье! — раздался голос Ценнера. Обернувшись, Сергей увидел искаженное ненавистью лицо эсэсовца. — Как последних дураков русские провели наших истребителей. Завязали  бой, а те кретины упустили бомбардировщиков... На месте нужно расстреливать вражеских летчиков, никакой гуманности, никакой пощады...

   Обыкновенное, ничем не приметное лицо с белесыми ресницами и бровями. Познакомишься, потом вряд ли при встрече узнаешь, если сам о себе не напомнит. С виду человек человеком, а в душе вампир, тоскующий по людской крови. И не скрывает своих наклонностей. Груздев немало перевидал отъявленных гитлеровцев, а редко кто хвастает палачеством, хватает ума о нем умалчивать...

 — Англосаксы не соблюдают женевскую конвенцию, бомбят мирное население, а мы должны терпеть их злодеяния? — немец искренне возмущен и негодует. — Я приказывал спасшихся на парашютах летчиков отдавать на суд толпе, — эсэсовец колюче рассмеялся. — Надо сказать, Фриц, это было поучительное зрелище...