Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Хотя никто из аргонавтов, даже самые простодушные из них, не заблуждались насчет того, о каком царе говорит Ясон, все, кроме троих, ответили:

— Смерти от меча!

Хранил молчание Акаст, сын Пелия, Адмет, его зять, и Пелей Мирмидонец, который ему служил. Каждого из них Ясон спросил поочередно:

— Ты не согласен, что смерть от меча — достойное наказание за такие страшные преступления?

Акаст сказал:

— Пусть Адмет ответит вместо меня, а не то, сказав, что я думаю, я буду признан виновным в отцеубийстве, и меня станут преследовать эринии.

Адмет ответил следующее:

— Я женат на дочери царя, который может быть виновен в тех самых деяниях, о которых ты говоришь, ибо его вскормила овчарка и вследствие этого у него дикий нрав. Но прежде чем я вынесу то же решение, что и мои товарищи, позволь мне спросить, является ли отсылка за море племянника преступлением, наказуемым смертью, особенно если племянник радостно отправляется в путь, как предводитель храбрейших героев, каких можно отыскать в Греции, и добывает себе неувядаемую славу? Затем позволь мне тебя спросить, можно ли сказать, что ребенка убили, прежде чем он родился, и может ли человек справедливо быть наказанным смертью за преступление, которое еще не доказано? Наконец, позволь мне тебя спросить, может ли человек быть справедливо наказан, как убийца своего тяжко больного брата и жены брата, если они по своей воле погубили себя? Презри они его угрозы, они бы и ныне могли быть живы; узурпатор дважды подумал бы, прежде чем пролить кровь брата, хорошо зная, что его благочестивые подданные откажутся повиноваться братоубийце. И насколько заслуживает нашего доверия рассказ, в котором говорится, что тяжко больной человек у себя дома приносил в жертву быка?

Эти слова Адмета пришлись по душе некоторым его товарищам, но не всем.

Авгий из Элиды сказал:

— Ясон, мы поклялись подчиняться тебе во время плавания в поисках Руна, и мы были верны нашей присяге. Теперь, когда плавание закончилось, и мы от присяги освобождены, я могу говорить свободно. Я заявляю, что безумием было бы для тридцати одного человека нападать на город Иолк в надежде отомстить Пелию. Можешь быть уверен: городские ворота хорошо охраняются; и когда мы были здесь в последний раз, пятьсот человек царской стражи постоянно находилось в строю. Несомненно, число их с тех пор увеличилось. Что касается меня, то я не желаю рисковать жизнью в таком безрассудном предприятии, каким обещает стать твоя затея. Подумайте, товарищи! Пламя нашего жертвенного костра, конечно, было замечено часовыми на стенах; и Пелий, если у него есть хотя бы капля здравого смысла, узнает, что здесь, в Пагасах, что-то происходит, и призовет трубача, дабы тот протрубил тревогу.

Идас прервал Авгия, прежде, чем тот закончил, крикнув:

— Как я вам уже однажды говорил, Авгий родился в безлунную ночь, и он — подтверждение истинности пословицы: «Мужчина рождается при свете луны». Но я, со своей стороны, готов немедля идти с тобой, Ясон, прежде чем Пелий догадается о нашем присутствии. Давай захватим его врасплох и разграбим его богато убранный дворец. Если он верит, будто мы погибли при кораблекрушении, как уверяет нас здешний крестьянин, тогда пламя нашего костра его не встревожит. Он придет к выводу по цвету пламени, что пожар охватил один из его складов.

Кастор и Поллукс сейчас же согласились с Идасом; но Автолик, говоря от имени всех фессалийцев в целом, сказал:

— Нет, нет, хотя мы за тебя, Ясон, что бы ни случилось, и не считаем, что наш поход завершился, пока Руно не будет благополучно наброшено на спину святого образа Овна с горы Лафист, мы умоляем тебя быть благоразумным. Давай не выступать против Иолка в мстительной ярости, как выступили однажды семеро героев против Фив: не стоит погибать понапрасну. Давай лучше затеем всеобщую войну против твоего неистового дяди, и пусть каждый вернется сперва к своему племени или в свой город и там соберет большой отряд добровольцев; так чтобы множество войск сразу двинулось на Иолк со всех сторон.

Затем дал свой ответ Пелей:

— Я — князь мирмидонцев, как вы знаете, и служу царю Пелию. Я никогда не соглашусь объявить против него войну. Если ты намерен нападать на Иолк, ты должен сперва убить меня, ибо я многим обязан Пелию. Я признаю, что у него дикий и предательский нрав, но он поддержал меня, когда я был жалким просителем, и я отказываюсь заслужить имя предателя, выступив против него. Кроме того, если несколько больших воинств пойдут с разных сторон на Фтиотиду, какова же будет участь моих земель и моих бедных подданных и наследия моего дорогого друга Акаста? Видел ли ты когда-нибудь стадо кабанов, выкапывающих луковицы лилий в мирной лощине? Думаешь, обычные солдаты станут вести себя с меньшей жадностью и яростью в моей родной стране, как бы мудро ни управляли ими командиры?

Чародей Периклимен торжествующим тоном обратился к Пелею:

— Дорогой Пелей, несчастный случай устранил твоего сводного брата, которого ты ненавидел, и твоего тестя, которому ты наследовал во Фтии как князь мирмидонцев. Какая жалость, Муравей, что смерть Пелия, в любви к которому ты никогда не признавался, не может стать итогом еще одного несчастного случая такого рода.

Пелей усмехнулся, отвечая:

— Когда утонул Диктис, вице-адмирал колхов, триада несчастных случаев должным образом завершилась.

Некоторое время никто ничего больше не говорил. Наконец Аскалаф спросил:

— Медея, скажи нам, почему ты всю дорогу с Анафе везла сюда полый образ Артемиды Фракийской?

Она ответила сразу:

— Мне приказал это сделать дятел, посланный Матерью. А теперь, раз уж ты задал мне этот вопрос, пусть все хранят священное молчание, пока моя голова накрыта плащом. Когда я его снова сброшу, выслушайте внимательно мои слова, которые, какой бы темной загадкой ни показались на первый взгляд, дадут единственный ответ на каждый вопрос, который был задан нынче ночью. Я собираюсь посоветоваться с Матерью.

Она набросила себе на голову пурпурный плащ, и ни звука не раздавалось оттуда, хотя складки вздрагивали, хлопали и раздувались снова и снова, когда их наполнял змеехвостый ветер; вскоре плащ стал реять вокруг нее, и складки сделались неподвижны, точно стены палатки, затем снова медленно упали и тесно ее обволокли. Такое зрелище наблюдали они в ярком свете костра.

Наконец Медея высвободила голову и заговорила:

— Вот каковы слова Матери: «Завтра около полудня Пелий умрет жестокой смертью, которую сам выберет. Аргонавты, на вас не падет его кровь; я сама совершу месть, какую должно совершить. Воздержитесь от войны против Фтиотиды, дети, и от любых насильственных действий. Аталанта Калидонская, единственная из вас, пойдет в Иолк. И она пойдет без оружия, под покровительством моей служанки Медеи. Отведите „Арго“ к Метоне, там вытащите на берег. Замаскируйте его обрубленными дубовыми ветками; а сами притаитесь в зарослях, дабы никакой случайный прохожий не сообщил о вашем появлении в Иолк. Тонкий красный столб появится из дымового отверстия дворца, когда свершится моя месть. Тогда поспешите выйти, плывите в Иолк, хлеща по воде веслами, и овладейте городом, где никто вам не воспротивится».

Аргонавты поглядели друг на друга в изумлении, все же они располагали доказательствами могущества Медеи, и ни у кого из них не было ни малейших сомнений, что ее устами говорила Богиня и говорила правду. Поэтому они не сказали больше ни слова, и когда Медея начала брать у них взаймы страусовые и медвежьи шкуры, головные уборы из перьев колхского ибиса и другие добытые в походе трофеи, никто не отказал ей ни в чем, что могло бы ей понадобиться для осуществления ее замысла. Затем они снова взошли на борт «Арго» и заработали обвязанными тряпками веслами, закидав сперва алтарный огонь песком; но Медея осталась на берегу с Аталантой и двенадцатью феакийскими девушками, а также — с полым образом Артемиды.

Когда «Арго» пропал из виду, Медея сказала Аталанте:

— Дорогая девушка, я догадываюсь, что ты ненавидишь Ясона, хотя и беспричинно, и презираешь меня за то, что я его люблю; но пусть это сейчас не помешает тебе повиноваться приказам Матери. Я не держу на тебя зла, ибо, по меньшей мере, мы не соперницы в любви к одному и тому же мужчине, и я ничуть не виню тебя за убийство моего отца Ээта, что совершила твоя госпожа Артемида.

Аталанта улыбнулась и ответила:

— Медея, я женщина, как и ты. И, хотя я могу беспричинно ненавидеть Ясона, я не могу найти у себя в сердце ненависти или недоверия к его жене. Я догадываюсь, что Бог Любви развлекается, превращая в дур самых добрых, самых разумных и самых верных представительниц нашего пола.

Они расцеловали друг друга в обе щеки, и Медея послала Аталанту вперед, чтобы передать старой Ифиас тайное предостережение: богиня Артемида лично движется в Иолк, чтобы наказать Пелия за то, что осквернил ее святилище, когда силой увел оттуда Гипсипилу, царицу Лемноса — Ифиас должна очиститься и быть готова вместе со всеми своими девами Рыбами встретить Богиню, входящую в город на рассвете. Аталанте надлежало сказать: