Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— Знаю. Это меня и смущает, — Он отвел глаза, быть может, не выдержав моего взгляда. — Разве тебе не понятно, Мерлин? Он обладает провидческой силой. Ему было видение о Хевиле, а тебе нет. Ты говоришь, ты был нездоров, устал, но когда так бывало, чтобы твой бог считался с твоей слабостью? И ведь то был не просто так, досужий взгляд в будущее, а важное видение, которое без причины не ускользнуло бы от твоих глаз. Благодаря ему в час кончины Кау я оказался поблизости, на границе Регеда, и мог оказать поддержку Гвартегидду, тем самым предупредив междоусобицу среди этих драчливых принцев. Так почему же все-таки видение не пришло тебе?

— Неужели я должен повторять? Я был…

— Да, ты был нездоров. Но почему?

Молчание. Издалека налетел верховой ветер, напоенный медвяными запахами нагорий. Под его дыханием пригнулись и зашелестели травы. Кобыла весело хрупала, пес прибежал и сел у ног хозяина, болтая высунутым языком. Артур тряхнул головой и приготовился было продолжать, но я опередил его:

— Что ты хочешь сказать?.. Нет, молчи. Я отлично знаю, о чем ты. Ты думаешь, что я взял к себе в дом этого неизвестного мальчика, полюбил его всем сердцем, открыл ему тайны растительных зелий и начатки магии, а он замыслил захватить мое место и отнять мою силу. Что — кто знает? — быть может, он опаивает меня моими же травами. Так?

Легкая усмешка покривила его губы, но не просветлила хмурого взгляда.

— Ты не из тех, кто обходится недомолвками, верно?

— Я не из тех, кто скрывает правду, особенно от тебя.

— Но ты ведь не всегда знаешь всю правду, милый мой.

Почему-то от мягкого тона, каким он это сказал, у меня сжалось сердце в тяжелом предчувствии.

— Согласен, — ответил я, нахмурив брови. — И так как я не могу предположить, что тобою движет лишь неясное подозрение, мне остается заключить, что тебе известно о Ниниане нечто такое, о чем не знаю я. В таком случае почему бы тебе не уведомить меня и не предоставить мне судить самому?

— Хорошо. Но только…

Какая-то перемена в его лице заставила меня проследить за его взглядом. Он смотрел далеко вниз, туда, где пролегал небольшой овраг с ручьем, бегущим по дну, и купами ив и берез. По ту сторону оврага подымался зеленый склон холма, отгораживавшего от нас мою усадьбу Яблоневый сад. Что-то голубое мелькало между ив; я пригляделся — это был Ниниан, оказывается, он вовсе не спал, как я думал, а, присев, собирал что-то на берегу ручья. Вот он выпрямился — в руках у него была целая охапка зелени. Там, я знал, росла жеруха водная, и дикая мята, и болотная калужница. Ниниан постоял, перебирая сорванные травы, потом перепрыгнул через ручей и быстро взбежал вверх по зеленому склону, так что голубой плащ вздулся у него за спиной, точно парус.

— Так что же? — спросил я.

— Я хотел сказать, почему бы нам не спуститься к ручью? Нам надо поговорить, а для этого не обязательно стоять нос к носу на вершине горы, можно устроиться удобнее. Я ведь по-прежнему перед тобой робею, Мерлин, даже несмотря на то что уверен в своей правоте.

— Этого мне вовсе не надо. Давай спустимся, пожалуйста.

Он потянул гнедую кобылу за узду и повел ее вниз по склону оврага туда, где над ручьем столпились деревья, главным образом березы и две-три старые узловатые ольхи, черневшие в кустах жимолости и куманики. Одна береза недавно упала и белела на траве, отливая серебром. Король привязал поводья кобылы к молодому деревцу и оставил ее щипать траву, а сам отошел и сел рядом со мной на березовый ствол.

Он сразу приступил к делу.

— Этот Ниниан рассказывал тебе что-нибудь о своих родителях? Об их доме?

— Нет. Я не допытывался. Думаю, что он низкого рода, а может быть, рожден вне брака: и видом, и речью он не походит на крестьянина. А нам с тобою обоим хорошо известно, каково бывает отвечать на подобные расспросы.

— Но я не так деликатен, как ты. Он меня еще тогда заинтересовал, когда я познакомился с ним у тебя в Яблоневом саду. А по возвращении с севера я навел справки.

— И что ты узнал?

— Хотя бы то, что он с первого дня тебя обманывал. — Он стукнул себя кулаком по колену и горячо продолжал: — Мерлин, Мерлин, неужели ты совсем ослеплен? Я бы поклялся, что невозможно так обмануться, но я слишком хорошо тебя знаю… Даже и сейчас, когда ты вот только что видел его у этого ручья, неужели ты ничего не заметил?

— А что я должен был заметить? Я думаю, он собирал ольховую кору. Он знает, что она у нас на исходе, и вон, посмотри, дерево ободрано. И еще у него в руках была жеруха водная.

— Ага! На это твоей зоркости достало. А вот разглядеть то, что увидел бы на твоем месте любой, ну, если не сразу, то уж через несколько дней, ты не смог! Я это заподозрил в первые же минуты тогда в саду, пока ты пересказывал мне вешее видение, стал разузнавать, и так и оказалось. Мы сейчас с тобой оба видели одного и того же человека, бежавшего вверх по склону, но ты увидел мальчика, а я — женщину.

Не помню сейчас, на каком месте его речи я догадался, к чему он клонит. К середине я словно бы уже давно все знал — это было как жар перед ударом молнии, как мгновение тишины после вспышки, наполненное грядущим громом. То, чего не увидел премудрый маг с помощью божественного дара, за несколько минут разглядел молодой мужчина, хорошо знакомый с повадками женщин. Он был прав. Я мог только молча дивиться, что так легко поддался обману. Ниниан. Маленькая фигурка в тумане, лицо погибшего мальчика. Сходство было так велико, что я окликнул ее и окрестил «мальчиком» и «Нинианом», прежде чем она смогла мне хоть что-то возразить. Сказал, что я Мерлин, и предложил ей в дар секреты магии и моего искусства, секреты, которые другая — ведьма Моргауза — всю жизнь напрасно пыталась у меня выманить, а эта… я с готовностью положил свои дары к ее ногам.

Понятно, почему ей понадобилось время на то, чтобы все обдумать и устроить, чтобы обрезать волосы и изменить платье и набраться храбрости, прежде чем явиться ко мне в Яблоневый сад. Понятно, почему она не захотела жить со мной в доме, а выбрала себе жилье над мастерской, с отдельным входом из галереи, и почему осталась равнодушной к совершенствам Моры, зато так дружески с ней сошлась. Значит, Мора догадалась? Я отмахнулся от этой мысли под наплывом десятка других. Как она быстро усваивала науку, перенимая сначала со страхом, потом покорно и наконец с восторгом магическую силу, пусть и несущую с собою такие страдания. Какой у нее был внимательный, кроткий взгляд, и каждый жест сдержанно, несмело, но выражал преклонение. Как она вставала и уходила, когда я, к слову, бранил женщин за то, что от них столько беспокойства. Как за пагубную любовь поспешила осудить Гвиневеру, но не Бедуира.