Война буров с Англией - Христиан Девет

Участковый начальник Босман (Ваккерстроом) рад, что генерал Деларей высказался так откровенно. Долг каждого так говорить. Он против продолжения войны. Он указывает на то, что хотя при начале войны вера в Бога, конечно, играла важную роль, но что, тем не менее, решение войны не является исключительно делом веры. Надеялись на вмешательство держав, для этого была послана депутация в Европу. Сперва слышно было, что ее дела успешны. Доказательством того, что надеялись на вмешательство, может служить то, что при каждом новом собрании бюргеров являлся вопрос: нельзя ли вступить в переговоры с депутацией? Другим доказательством того, что война не является только делом веры, служит тот факт, что надеялись на братьев-бюргеров Капской колонии. Правда, эту надежду отнял генерал Смуте, сказав, что невозможно всеобщее восстание. Генерал Деларей указал далее на слабость лошадей в отрядах. Он говорит против продолжения войны, опираясь на отсутствие провианта и корма. Нечего говорить о том, что год тому назад тоже не было корма; тогда он еще был. Теперь совсем другое. Теперь можно проехать от Фереенигинга до Пит-Ретива и найти лишь кое-где несколько штук скота. Далее он говорит о достойном жалости положении женщин и детей и указывает на значительное уменьшение числа людей в отрядах. Что касается сделанного замечания о пролитой крови, то, конечно, это очень важное обстоятельство, но дальнейшее пролитие крови из-за дела, которое, по-видимому, безнадежно, еще важнее. На религиозную точку зрения лучше совсем не становиться. Трудно знать человеку волю Бога. Может быть, воля Его заключается как раз в том, чтобы мы отдали свою независимость. Главное, делать то, что справедливо. Следует ли сдаться без условий? Он против этого. Тогда неприятель позволит себе сделать многое, чего он теперь не рискнет. По его мнению, нет другой дороги, как выбирать то, что выгоднее. Нужно спрашивать совета не у чувства, а у разума.

Коммандант Гроблер (Беталь). Нужно выбрать одну из трех дорог. При теперешних обстоятельствах немыслимо продолжать войну, которая привела нас к значительным затруднениям. Приходится спешно отходить к границам, а неприятель занимает сердцевину нашей страны. Некоторые постоянно указывают на начало войны, спрашивая: из чего же исходили тогда? Из веры. Да, это верно, но ведь были же, кроме того, и пушки, и амуниция, и провиант, и разное другое, чего теперь совсем нет. То время прошло. Ему тяжело при одной мысли, что он потеряет свою страну, в которой он родился и вырос. И если он отдает ее теперь, то только чтобы спасти семьи от голода. Не только женщины в ужасном положении, но и бюргеры, находящиеся под ружьем. А что будет с пленными, если они не сдадутся? Положение семей тоже нельзя оставить без внимания. Мы умираем не только в смысле нации, но и в нравственном отношении. Что может быть ужаснее той мысли, что наши женщины в концентрационных лагерях, избегая смерти, умирают нравственно? Нужно положить конец войне.

Коммандант Никерк (Фиксбург) говорит, что, когда он покидал свой отряд, ему было поручено стоять за независимость. Предложение британского правительства принять невозможно. Нельзя делать спешного шага. Если же мы еще выдержим некоторое время, неприятель вступит в дальнейшие переговоры с нами; мы должны держать себя мужчинами.

Генерал Силлие (Лихтенбург) уже сообщал раньше, какое поручение возложено на него бюргерами; он должен его придерживаться. Он пришел сюда с самыми лучшими намерениями сделать все для своего народа. Если посмотреть на дело с общей точки зрения, то продолжение войны нанесет неизбежно народу новые раны. Положение очень опасное. У отрядов, которыми он начальствует, дело идет хорошо. Но может ли он вследствие этого продолжать войну? Нет, нужно принимать в соображение все обстоятельства. Он указывает на то, что говорил раньше, т. е., что нужно пробовать установить мир на условии независимости. Это было испробовано. Мы выбрали комиссию. Она сделала все, что было возможно, чтобы этого добиться. И что же? Вот лежит перед нами предложение британского правительства, которое комиссия нам принесла. Кто же может утверждать, что мы могли бы устроить наше дело лучше, чем оно изложено в предложении, лежащем на столе? Мы сделали все возможное, чтобы добиться самого лучшего, и что можно было, то мы сделали. И кто же решится сказать, что, продолжая войну, мы добьемся лучшего, нежели то, что заключается в этом предложении? То, что мы слышали в последний раз от депутации, было, чтобы мы боролись до тех пор, пока все средства будут исчерпаны? И к чему мы пришли? Было здесь говорено также, что нужно верить. Да, это нужно; но нельзя верить в одно и не верить в другое. Мы должны одинаково верить и в то, что, может быть, воля Божья заключается именно в том, чтобы мы преклонились перед неприятелем. Он не считает себя связанным возложенным на него поручением его бюргеров, так как он теперь знает все лучше, чем они, и может лучше судить. Если бы бюргерам было известно то, что он теперь знает, то они дали бы ему другое полномочие. Для него ужасно продолжать пролитие крови. Неужели мы должны продолжать жертвовать людьми? Как ни дорога нам независимость, мы не можем бороться против невозможного. Самое высшее, из-за чего должны мы бороться, — это желание народа. Он может присоединиться только к тем, которые принимают предложение, лежащее на столе.

Главный коммандант Девет чувствует себя принужденным высказать свое мнение. Он указывает, что в начале войны он имел несравненно менее надежды на вмешательство держав, нежели теперь. Он не хочет этим сказать, что вообще надеялся когда-либо; но теперь он знает то, о чем прежде не имел понятия, а именно: об общей симпатии к нам. Даже в самой Англии есть эта симпатия, о чем свидетельствуют большие бурофильские митинги. О симпатии к нам мы узнали от лица, присланного к нам депутацией. Он не может поверить тому, чтобы депутация могла послать к нам малодоверенное лицо.

И что же оно рассказало? Что дело наше приобретает с каждым днем приверженцев. Спрашивается: почему же депутация не прислала нам отчета? Для него это совершенно ясно. Депутация должна просить правительства неофициально, и то, что она при этом узнает, она не может передать нам, послав сказать с одним человеком; да, она, может быть, даже и вообще не может нам ничего сообщить, потому что она обнаружила бы этим политику Европы. То, что депутация молчит, имеет для него большое значение и не должно лишать нас мужества, но, напротив, прибавлять бодрости. Если кто горюет о бедах страны, то, конечно, он также, подобно всем другим гражданам. Положение страны в высшей степени ужасно. Но если его спросят, чего можно ожидать от продолжения войны, то он в свою очередь спросит: чего же ожидали вначале? По его мнению, была только вера в Бога. У него, во всяком случае, было только это, и ничего другого. Вспомните, что республики имели дело со страною, которая насчитывает у себя 750 000 войска; из этого числа третью часть она могла выставить против нас в любое время. У нас же никогда не было более 45 000 человек. Каким образом можно было бы рассчитывать сражаться с таким неприятелем, если бы это не было делом веры? Есть многие, которые, как говорят, желали опереться на Капскую колонию, они ждали помощи оттуда. На него это соображение никогда не действовало. Он знал, что это значило бы для тех, которые возьмутся за оружие против Англии. Он знал, как сильно колонисты нам симпатизировали, но он знал также, что обстоятельства в колонии были таковы, что колонисты не могли бы сделать ничего более того, что они сделали. Нет, у нас была только одна вера — вера в Бога! И если бы мы, маленький народ, не были воодушевлены верой, то мы не сделали бы того, что сделал наш маленький народ. Те, которые утверждают, что война должна быть прекращена, желают иметь от нас убедительные доказательства того, что нужно ее продолжать. Но где же были эти твердые основания вначале? Разве стало теперь дело хуже? Напротив. В последние двадцать два месяца произошли чудеса. Генерал Бота писал ему раньше, что скудость амуниции причиняет ему заботы. Так оно и было. Запасы амуниции истощились. В то время, когда, бывало, бюргер приходил к нему с пустым патронташем, Девет со страхом смотрел на это. А теперь, выражаясь словами генерала Жубе-ра, его «сердце обливается радостным стыдом» при мысли о том, какой у него большой запас. Он не обижается на своих братьев-бюргеров, желающих знать причины. Он назвал эти причины, не указав и сотой части их. Но вот, что еще очень важно: неприятель захотел пойти к нам навстречу. Было время, когда лорд Салисбюри сказал, что правительство требует безусловной сдачи. Теперь дело обстоит иначе, англичане разговаривают с нами. Это и есть их приближение к нам. А если продлить войну, то он не только не боится того, что Англия не захочет более вступать в переговоры, но того мнения, что она сделает более выгодные предложения и даже согласится на нашу независимость. Кому нужны еще доводы, пусть оглянется на прошедшее, на те времена, когда Трансвааль воевал с Англией. Мы тогда менее знакомы были с нею, нежели теперь. В Трансваале приходилось тогда не более как по 13 патронов на человека. И тогда тоже была борьба, основанная на вере. Каков же был результат? Он известен всем. Его спросят, что же делать с семьями? Да, это ужасная вещь; но и тут вера помогает. Что касается какого-либо средства, которое можно было бы придумать в данном случае, то он предложил бы, чтобы часть сражающихся буров, сложив оружие, взяла бы на себя заботу о них, разместив их снова по селам и фермам. Как это ни тяжело, но нужно прибегать к крайним мерам. Кто-то говорил об Америке и сравнивал наше положение с тамошним. Да, сравнение возможно. Подобно Америке, у нас есть огромные пространства земли позади нас, куда мы могли бы отступить. Далее Девет указал на наши сведения о положении вещей в Европе. То, что нам известно, мы знаем из газет, издаваемых джинго-партией. Если бы Англии не надо было много скрывать от нас, для чего же она так заботливо задерживала все газеты? Если бы известия были неблагоприятны для нас, то, конечно, они служили бы в пользу Англии, и мы получали бы их в изобилии. Нужно также принять во внимание, что Англия не хочет допустить свидания нашего с депутацией. Принимая все это в соображение, а также тот факт, что напряжение умов в самой Англии может быть рассматриваемо как бы косвенным вмешательством за нас, Девет полагает, что борьбу, как бы она ни была тяжела и горька, следует продолжать. Да, нам нужно сражаться! Вопрос не в том, сколько времени еще, а до тех пор, пока мы не укрепим за собой независимости!