Коринна, или Италия - Жермена Сталь

— Если вы позволите, — прибавила она, — мы с дочерью будем вас сопровождать: ребенок не должен расставаться с отцом и матерью.

— Конечно, — отвечал лорд Нельвиль, — нам незачем разлучаться. Но может быть, это путешествие будет для вас тяжело? Скажите только слово, и я откажусь от него.

— Нет, — возразила Люсиль, — меня страшит не это…

Лорд Нельвиль взглянул на нее и взял ее за руку: она уже готова была все сказать, но вспомнила, что мать советовала ей никогда не признаваться ему в своей ревности, и умолкла.

— Поверьте мне, милорд, — проговорила она, — я хочу лишь одного — восстановить ваше здоровье.

— У вас есть сестра в Италии, — продолжал лорд Нельвиль.

— Я это знаю, — отвечала Люсиль, — есть ли у вас какие-нибудь известия о ней?

— Нет, — сказал лорд Нельвиль, — после моего отъезда в Америку я ничего о ней не слыхал.

— Ну что же, милорд, мы узнаем о ней в Италии.

— Разве она вас еще интересует?

— Да, милорд, — ответила Люсиль, — я не забыла, как она была нежна со мной в детстве.

— О, ничего не следует забывать, — со вздохом сказал лорд Нельвиль, и оба замолчали.

Отправляясь в Италию, Освальд вовсе не думал возобновить отношения с Коринной; он был слишком благороден, чтобы допустить подобную мысль; но если ему не суждено было излечиться от болезни, которая ему угрожала, ему было бы отрадно умереть в Италии, сказав последнее прости Коринне и испросив у нее прощение. Он не мог предполагать, что Люсиль знала о его страсти к ее сестре; он и не подозревал, что во время болезни, в бреду, выдал терзавшую его тоску. Он не был высокого мнения об уме своей жены, потому что она не обладала творческим даром; она улавливала чужие мысли, но сама не высказывала сколько-нибудь интересных суждений. Освальд считал, что эта красивая и холодная женщина выполняет свой долг и любит его, насколько она вообще способна любить; но он не знал, как глубоко умеет чувствовать Люсиль: она тщательно скрывала это от него. Сейчас она из гордости таила свои огорчения; но даже при других, счастливых условиях она никогда бы не позволила себе выказать слишком пылкую любовь даже к мужу. Она стыдилась обнаруживать страстные чувства, хотя все же была на них способна. Строгие правила, привитые ей воспитанием, развили в ней чрезвычайную сдержанность, и она стала печальной и молчаливой: ей было внушено, что не следует открывать своих переживаний, а говорить на другие темы ей не доставляло удовольствия.

Глава пятая

Для лорда Нельвиля были мучительны воспоминания, связанные с Францией. Он проехал ее весьма поспешно; Люсиль не выражала никаких желаний и ничего не требовала, поэтому все решения в путешествии принимал он сам. Они добрались до подножия гор, которые отделяют Дофине от Савойи, и пешком поднялись по так называемой «горной лестнице»: дорога пробита в скале и вход в нее напоминает вход в глубокую пещеру; там темно даже в самые погожие летние дни. Было начало декабря; снег еще не выпал, но осень близилась к концу и вот-вот была должна уступить место зиме. Дорога была покрыта сухими листьями, занесенными туда ветром, ибо деревья не растут на скалистой почве; все кругом говорило об увядании, и не было видно ветвей, вселяющих надежды на будущее наступление весны. Горный пейзаж понравился лорду Нельвилю; проезжая по равнинам, невольно думаешь, что земля создана лишь для того, чтобы давать приют человеку и доставлять ему пропитание; но величавые горы носят печать мысли всемогущего Творца мироздания. Между тем человек везде вступает в дружбу с природой, и дороги, им проложенные, поднимаются на вершины и спускаются в бездны. Недоступной для человека остается лишь великая тайна его души.

В Мориенне с каждым шагом зима все больше и больше давала о себе знать. Приближаясь к Мон-Сени, путник может подумать, что он направляется на север; Люсиль, которая путешествовала в первый раз, боялась обледенелых троп, по которым лошади ступали неверными шагами. Она скрывала свой страх от Освальда, но часто упрекала себя за то, что взяла с собой маленькую дочь; порой она задавалась вопросом, что побудило ее принять подобное решение и пренебречь опасностями столь долгого путешествия: высокие моральные соображения, горячая привязанность к ребенку или же горькое сознание, что Освальд выказывает ей больше нежности, когда она держит на руках Жюльетту. Люсиль была крайне щепетильна в вопросах нравственности и часто терзалась сомнением, правильно ли она поступает. Чем добродетельнее человек, тем утонченнее его чувства и тем больше он подвержен тревогам совести; в таком душевном состоянии Люсиль искала спасения в религии, и долгие безмолвные молитвы успокаивали ее.

По мере того как Освальд и Люсиль приближались к Мон-Сени, природа принимала все более грозный облик; снег падал густыми хлопьями, и земля уже скрывалась под его покровом; казалось, они вступили в ледяной ад, так замечательно описанный Данте{255}. Пейзаж стал очень однообразным: глубокие ущелья, вершины гор, деревья разных пород — все было окутано ровной белой пеленой; реки еще текли у подножья гор, и в воде отражались белые ели, точно призрачные видения. Освальд и Люсиль молча смотрели на это зрелище; слова замолкают в этом царстве льда, и все погружается в безмолвие; вдруг они заметили на широкой снежной равнине вереницу людей в черных одеждах, они несли в церковь гроб. То были монахи, единственные живые существа, обитавшие в этой холодной и пустынной местности; они двигались медленно и торжественно, ибо несли покойника, иначе жестокий мороз ускорил бы их шаги. Природа и люди, растительность и живые существа — все облеклось в траур. Белое и черное — эти два цвета, резко оттенявшие друг друга, поражали взор и наполняли душу унынием.

— Какое грустное предзнаменование! — тихо сказала Люсиль.

— Люсиль, — перебил ее Освальд, — поверьте мне, это не касается вас. «Увы! — подумал он. — Не таковы были предзнаменования, когда я путешествовал по Италии с Коринной. Что сталось с ней теперь? не предвещают ли эти зловещие знаки, что мне грозит горе?»

Тревоги, не покидавшие Люсиль в путешествии, вконец ее измучили. Освальд даже не помышлял об опасностях: мужчинам вообще чужды подобные страхи, тем более такому храброму, как он. Люсиль казалось, что муж проявляет к ней полное безразличие, а между тем он просто не понимал, что можно чего-то бояться при горных переходах. Обстоятельства, однако, складывались против нее. Простолюдины любят преувеличить опасности и дать волю своей фантазии: им нравится запугивать представителей обеспеченного класса. Когда кто-нибудь собирается зимой переправляться через Мон-Сени, то трактирщики и путешественники наперебой рассказывают об ужасах, грозящих при переходе через «Гору»; можно подумать, что речь идет о каком-то чудовище, суровом страже долин, ведущих в землю обетованную. Местные жители следят за ходом облаков, чтобы узнать, не внушает ли погода беспокойство, и если есть основания бояться ветра, который здесь называют «la tourmente»[28], то настоятельно советуют чужестранцам не подниматься на гору. Предвестником этого ветра бывает белое облако, которое расстилается по небу, как саван, и через несколько часов затемняет весь горизонт.

Люсиль потихоньку от лорда Нельвиля собрала сведения о переходе через Мон-Сени; погруженный в свои мысли, Освальд думал о том, что скоро увидит Италию, и не замечал ее беспокойства. Цель их путешествия волновала Люсиль еще больше, чем само путешествие, она судила обо всем, что видела с предвзятой враждебностью и молча порицала лорда Нельвиля за то, что он ничуть не тревожится ни за нее, ни за дочь. В тот день, когда они собирались переходить через Мон-Сени, крестьяне с утра обступили Люсиль и предупредили ее, что можно ожидать «la tourmente». Однако носильщики уверяли, что бояться нечего. Люсиль взглянула на лорда Нельвиля и увидела, что он смеется над страхами, которые крестьяне им хотели внушить; задетая его безрассудством, она поспешила заявить, что готова отправиться в путь. Освальд не понял, каким чувством было подсказано это решение, и последовал верхом за носилками, на которых понесли его жену и дочь. Они поднялись в гору довольно легко; но, когда они проделали половину пути, на перевале вдруг поднялся страшный ураган. Снежные вихри слепили глаза проводникам, и Люсиль то и дело теряла из виду Освальда в бурой мгле. Почтенные монахи, посвятившие свою жизнь спасению путешественников на вершинах Альп, начали бить в набат; и хотя колокол возвещал о сострадании добрых людей, в звуках его меди было что-то зловещее: они скорее внушали ужас, чем надежду на спасение.

Люсиль ожидала, что Освальд предложит ей остановиться в монастыре и провести там ночь; но она не хотела сказать мужу о своем желании, и он решил, что лучше продолжать путь, чтобы до вечера добраться до места. Носильщики с тревогой спросили Люсиль, начать ли спуск.