Морские повести - Николай Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Снова шел тяжелый, густой снег. Потом снегопад прекратился, на мостике стало светлее, и застывшие у поручней фигуры сигнальщиков четче обрисовались на фоне фосфоресцирующего моря. После торпедного удара «Громовой» вновь отвернул в собственную дымовую завесу, пробил ее насквозь — как иголка слой войлока — и больше не дымил.
«Какая тишина… — думал Калугин. — Какая неописуемая, невероятная тишина после грохота залпов и снарядных разрывов!» Снова мерно вибрирует, вздымается и опадает корабельная палуба, смотрят вдаль белые хоботы молчащих орудий.
Нет, это не конец! Не может быть такого быстрого конца. Но тишина продолжалась, и то, что было незаметным в бою — широкий, головокружительный размах палубы, и острый ледяной ветер, и груз намокшей, пахнущей копотью и керосином одежды, — все это теперь завладевало сознанием, тянуло вниз, в свет и теплоту каюты.
Далеко на весте плыл над невидимым морем овальный дымно-багровый свет. Взлетали и распылялись в пространстве синие лезвия прожекторов. Это горящий «Геринг» ждал нового удара из темноты, новой торпедной атаки.
— Аппараты перезаряжены, товарищ командир! — донесся из темноты задорный, звенящий возбуждением голос лейтенанта Лужкова.
Ларионов попрежнему стоял у машинного телеграфа. Он, видно, очень устал, немного склонился вперед, тяжело оперся рукой о телеграфную тумбу. В темноте трудно было рассмотреть его лицо.
— Товарищ командир, докладывает центральный пост энергетики, — сказал телефонист, подавая командиру трубку.
— Да, Ираклий! — сказал Ларионов, оторвав руку от тумбы и схватив трубку. — Значит, во второй котельной порядок? А турбину когда введешь в строй? — Его голос стал яростным, он сильнее прижал трубку к уху. — Два часа даю вам на турбину, инженер-капитан-лейтенант. Понятно? Исполняйте приказ.
Он отпустил трубку, и телефонист подхватил ее, повесил на место. Старший лейтенант Агафонов взбежал по трапу, подошел к командиру.
— Старший лейтенант! — отрывисто сказал Ларионов. — Заместитель по политчасти убит, старпом тяжело ранен. У меня вышла из строя турбина, не могу дать скорости, преследовать «Геринга». — Он замолчал, как будто теряя силы. — Возьмите на себя обязанности старпома!
— Есть взять на себя обязанности старпома! — повторил Агафонов. — Окончательно должны выйти из боя, Владимир Михайлович? Может быть, могли бы еще настигнуть?
— Аппараты перезаряжены, товарищ командир! — опять с задором, с горечью, с надеждой повторил из темноты лейтенант Лужков.
— Я не могу преследовать «Геринга», — сказал Ларионов тихо и раздельно. — Да и не нужно это сейчас. Рейд «Геринга» кончился, товарищи офицеры, видите: маячит в темноте, ему бы только до базы дотяпать. Я дал в штаб его координаты.
Он помолчал.
— Так вот, старпом, берем курс на главную базу. Готовность номер два. Повахтенно дать людям обсушиться. Пусть повара раздают ужин, по ста наркомовских граммов. Горячую пищу на боевые посты. Поблагодарите от меня весь личный состав за мужество и отвагу в бою!
Его голос стал совсем невнятным. «Он, видно, безмерно устал, — подумал Калугин, — безмерно устал все время маневрируя, все время держа в руках жизнь корабля…»
Но Ларионов сразу выпрямился опять, оперся на телеграф, стал как будто выше ростом. Со стороны трапа выплывала из мрака смутная фигура мистера Гарвея.
— Товарищ кэптин, — громко, особенно четко выговаривая каждое слово, сказал Гарвей, — мне кажется, я имею сейчас большую обязанность, я имею счастливый случай первым поздравить вас от имени союзного командования. Какой бой, мистер кэптин! «Эсминец — снаряд, а его командир — взрыватель!» Вы оправдали эту поговорку военных моряков. От имени союзного командования пожимаю вам руку.
Широким, может быть, излишне широким и свободным жестом Гарвей вытянул чуть белеющую в темноте ладонь.
Ларионов стоял очень прямой, очень неподвижный.
— Извините, мистер Гарвей, — тихо сказал Ларионов. — Я не могу подать вам руки…
— О, дамн… — канадец осекся, его ладонь еще висела в воздухе, он отклонился назад, сквозь темноту всматривался в капитан-лейтенанта.
— Я ранен в плечо и не имею возможности подать вам руки, — попрежнему негромко сказал Ларионов. Немного подавшись вперед, он смотрел на Гарвея в упор, всей тяжестью тела опирался на левую руку.
— О, если так, — сказал растерянно мистер Гарвей, — со сорри…[17]
Он засунул растопыренные пальцы за отворот верблюжьего реглана. Теперь было ясно видно, что он колеблется из стороны в сторону не в такт корабельной качке.
К соленому запаху ветра тонкой струйкой примешивался сладковатый, приторный запах рома.
— Рассыльный! — позвал Ларионов.
— Есть рассыльный! — Из темноты выдвинулся краснофлотец.
— Проводите мистера Гарвея в его каюту. Ему нужно поспать. Об исполнении доложите.
— Есть проводить в каюту, доложить об исполнении!
— Спасибо за внимание, мистер кэптин, — пробормотал Гарвей. — Но, как офицер королевского флота…
— Прошу вас пройти в каюту, — сказал Ларионов. Его голос сразу погас. Лужков шагнул вперед и подхватил командира под локоть. Ларионов выпрямился, высвободил локоть.
— Старший лейтенант, я схожу в лазарет… Ненадолго, надеюсь, — только сделаю перевязку… Спасибо, лейтенант, я дойду сам.
Быстрой и твердой походкой он пошел с мостика, вслед за Гарвеем…
Все тело Калугина пронизывал леденящий, сковывающий холод. Спуститься внутрь, в каюту, сменить белье и одежду… Но раньше нужно пройти на первое орудие…
Скоро уже начнет поступать новый военкоровский материал — первые отклики на события боя! Когда после смерти Снегирева он спустился в котельную и Никитин, только что пришедший в себя, слабым рукопожатием ответил на поздравления с победой, Зайцев, стоящий теперь у форсунок, дружески-таинственно потянулся к нему лицом с распухшими, беловато-розовыми губами.
— Товарищ капитан, — сказал Зайцев, и ореховые глаза под выпуклым, круглым лбом задорно блеснули — я, коли разрешите, как только вахту сдам, к вам бы зашел. Посоветоваться, как статейку составить. О героях котельного отделения… о товарище мичмане Куликове и Сереже Никитине…
И Филиппов дал обещание написать заметку о торпедном ударе, а может быть, и стихи…
Калугин сбежал с мостика по обледенелому трапу. Мимо шелестящих вдоль борта невидимых волн быстро прошел на полубак.
В темноте двигались смутные очертания людей. Калугин всмотрелся. Комендоры принимали из погребов новый боезапас, плотно укладывали на палубе, возле орудийного щита.
