Последний Совершенный Лангедока - Михаил Крюков

– Де Контр – человек войны. Он вырос с мечом в руке, и ничего другого в жизни не умеет. Монах не может пересилить себя и взять в руки оружие, а крестоносец не может отказаться от него.

– Значит ли это, что де Контр может стать нашим союзником? – спросил епископ.

– Не знаю… А кому принадлежит замок Терм? Почему он выбрал именно его для укрытия?

– Хозяин Терма – старый барон Раймонд, человек строптивый и отважный. Он любит повторять: «Народы боятся виконта Безьерского, графа Тулузского и короля Арагонского, а король Арагонский с графом Тулузским и виконтом Безьерским боятся господина Терма». Раймонд ненавидит северян, да и своего сюзерена едва терпит. В своих владениях он – полновластный хозяин и всегда делает только то, что считает нужным. Его замок – это орлиное гнездо в предгорьях Пиренеев. Крепость совершенно неприступна, её невозможно взять штурмом. Барон – опытный и закалённый воин, под стать себе он набрал и гарнизон. Понятно, почему де Контр выбрал именно Терм – там он в полной безопасности. Барон разделяет веру истинных христиан, но по-своему, то есть так, как ему удобно. Семьи у него нет, и ходят слухи, что Раймонд подвержен содомскому греху… Вообще мне трудно представить, чтобы гордый крестоносец и самовластный барон нашли общий язык.

– Что же будет дальше?

– Думаю, до весны ничего, – ответил де Кастр. – У Монфора пока недостаточно сил, чтобы штурмовать такие укреплённые замки, как Терм или Кабаре. А вот весной, когда его войско пополнят новые отряды, война вспыхнет вновь. Но даже если Монфору удастся захватить все самые сильные крепости, он не будет полновластным хозяином Лангедока до тех пор, пока к его ногам не падёт Тулуза. Тулуза – ключ ко всему, и судьба войны решится здесь. Но это будет ещё не скоро.

Прошло совсем немного времени и оказалось, что епископ ошибался. События пошли совсем не так, как он предполагал.

Поздней осенью, когда даже днём было уже довольно прохладно, в дом де Кастра явился угрюмый монах. Он был одет в рясу, напоминающую мешок, на грязных, синих от холода ногах были надеты верёвочные сандалии с деревянными подошвами, а тонзура так заросла, что напоминала скверно выкошенную серпом лужайку. Ни к кому специально не обращаясь, монах сообщил, что грек-целитель по имени Павел должен срочно предстать перед его высокопреосвященством аббатом Сито. Я сказал, что приду в Нарбоннский замок следующим утром, но монах мотнул башкой и заявил, что это никак невозможно, идти надо прямо сейчас.

Делать было нечего. Я захватил свой лекарский мешок, накинул плащ и пошёл за монахом. Тот, не разбирая дороги, косолапо шлёпал по лужам, остервенело чесался, бурчал под нос проклятия и расталкивал нерасторопных прохожих. Дело кончилось тем, что монах пнул бродячую собаку, которая в ответ немедленно вцепилась ему в икру. Монах завизжал и завалился на спину, дрыгая ногами. Оказалось, что под рясой у него ничего нет. Зрелище это было настолько отталкивающим, что я отвернулся. Рана от собачьих клыков оказалась несерьёзной, и я не стал обрабатывать её. Побывав в грязной осенней луже, мой провожатый стал похож на тощую злобную свинью, и я был даже рад, когда отделался от него у ворот замка.

Аббат Сито сидел у окна и подслеповато разглядывал пергамент. Он почти не изменился, только похудел, и лицо его приобрело неприятное хищное выражение. Он тускло взглянул на меня, отпустил один край пергамента так, что тот с громким хрустом свернулся в трубку, и, не поздоровавшись, сказал:

– Грек, ты помнишь, что в лагере под Каркассоном принял крест?

Вопрос мне не понравился, но сказать «нет» или «не помню» я, конечно, не мог. Пришлось в приличествующих выражениях сказать «да».

– А кто за тебя поручился, тоже помнишь? – спросил аббат, буравя меня злым взглядом.

– Да, святой отец.

– Ха! Попробовал бы ты сказать «нет». Собирайся, завтра выступаем. Ты будешь моим лекарем. На рассвете жди у ворот замка. И боже тебя сохрани опоздать или спрятаться.

– Позволю себе спросить, куда пойдёт отряд?

– Это тебе знать не обязательно. Придём – увидишь.

– А…

– Убирайся!

Осенний поход оказался ещё хуже летнего. Если летом мы мечтали о ливне, страдая от изнуряющей жары и пыли, которая лезла в рот и нос и от которой слезились глаза, то теперь воды было хоть отбавляй. Холодный дождь, который то сеял мелкой, противной пылью, то лил с неба, как из корыта нерадивой прачки, превратил дорогу в месиво из липкой, чавкающей грязи. Лошади скользили, с трудом выдирая из грязи копыта, от них валил пар, а люди перепачкались до бровей. Отряд продвигался вперёд так медленно, что, наверное, быстрее было бы идти пешком. Однако во вьюках мы везли шатёр, тёплые плащи и другие, совершенно необходимые вещи, без которых зимой не выжили бы. Я ехал верхом, а Иаков невозмутимо шагал рядом, засучив штаны до колен и спрятав башмаки, обёрнутые в чистую тряпицу, в мешок, как будто они были величайшей ценностью.

Аббата Сито везли в паланкине, впрочем, иногда он выбирался из него и часть пути проделывал верхом. В седле он держался привычно и уверенно. Большую часть отряда составляли пешцы. Сразу стало ясно, что движение колонной по раскисшей дороге невозможно, поэтому люди развернулись широкой дугой и маленькими отрядами продвигались вперёд, оставляя за собой цепочки следов, быстро затекающих водой. Немногочисленная рыцарская конница шла в авангарде. Снежно-белые котты с яркими гербами, которые рыцари носили поверх доспехов, быстро превратились в грязные тряпки и облепили кольчуги. Отсыревшие войлочные поддоспешники отяжелели и доставляли своим хозяевам массу неудобств. О запахе быстро ржавеющего железа, смешанного с вонью немытых тел и конским потом, я и не говорю. Вскоре рыцари избавились от щитов, мечей и шлемов, а некоторые отдали своим оруженосцам и кольчуги. На третий день пути отряд гордого и властного аббата был похож на шайку разбойников или крестьян-паломников.

Я очень скучал по Альде и тревожился за неё. Наша тёплая, сухая и уютная комната в доме де Кастра казалась мне потерянным и недосягаемым раем. Наверное, с такой неизбывной тоской грезил о райских садах первый человек, которого Господь низверг на землю… Епископ обещал присылать ко мне гонцов, но я понимал, что сделать это будет нелегко, ведь аббат Сито держал в тайне цель похода.

Услуги целителя пока никому не требовались, но я понимал, что монахи по приказу аббата следят за мной, и покинуть отряд не удастся. Зачем-то я ему был нужен.

Кормить нас с Иаковом никто и не думал, поэтому мы ели то, что взяли с собой из Тулузы или что удавалось купить в селениях, мимо которых проходил отряд. Впрочем, чаще всего нас встречали брошенные дома с хлопающими на ветру дверями и пустые сараи. Слухи об опустошительной войне дошли уже и сюда, поэтому жители предпочитали не рисковать. Голод нам пока не грозил, но и запасы не пополнялись.

Постепенно местность начала меняться. Появились каменные осыпи и овраги, по дну которых с шумом катилась вода, неся мусор и пену. Характер растительности тоже изменился – почти исчезли равнинные деревья, на смену им пришли угрюмые горные ели и колючий можжевельник.

Иаков повеселел – он чувствовал себя в привычных местах как дома. Вскоре на пределе видимости в сетке дождя появилась синяя зубчатая полоса – горы. Значит, аббат вёл отряд к Пиренеям. Но что будет дальше, когда мы подойдём к горам? Остановимся, повернём вдоль хребта или, не дай Господи, станем подниматься на перевал? Никто, кроме аббата и рыцарей, этого не знал, а они молчали.

Однажды вечером на привале, когда я с отвращением доедал полусырую, пахнущую горьким дымом кашу, ибо ничего другого у нас уже не оставалось, в лагерь въехал невзрачный человек. Оказалось, что это проводник из местных жителей. Утром отряд свернул лагерь и двинулся вслед за ним. Мы долго петляли, казалось, бесконечно возвращаясь на одно и то же место, ибо для человека, выросшего на равнине, все горы одинаковы. К полудню отряд втянулся в неглубокое ущелье. Внезапно, повинуясь неосознанному чувству, я поднял голову и увидел, что на правом склоне возвышается монументальная фигура рыцаря, чёрная на фоне блёклого неба. Его конь стоял, не шелохнувшись, и всадник сидел в седле неподвижно, разглядывая наш отряд.

Это был Симон де Монфор, и он ждал нас. Путешествие подошло к концу.

Миновав ущелье, отряд втянулся в лагерь Монфора и занял отведённое ему место. Оставив хлопоты о нашем нехитром жилище Иакову, я отправился побродить, куда глаза глядят. Пройдя лагерь насквозь, я увидел цель нашего пути, и сердце моё упало. Это был мощный и величественный замок. С трёх сторон его защищали скалы, единственный узкий проход был со стороны лагеря, но его пересекало не то неглубокое ущелье, не то очень глубокий овраг, некогда бывший руслом высохшего потока. Мост через овраг был разрушен. Замок окружали два или три яруса укреплений, которые казались совершенно неприступными и напоминали сарацинскую чалму, нахлобученную на каменную голову. Замковые предместья были также укреплены, их наружная стена заканчивалась у обрыва огромной скалы. Овладеть крепостью можно было только после жестокой битвы у каждой из стен. Я спросил у проходившего мимо копейщика, как называется крепость, и он, не останавливаясь, бросил через плечо: