«Посмотрим, кто кого переупрямит…» - Павел Нерлер

Был случай, когда мы с Ниной Бялосинской припозднились, Надежда Яковлевна нас не отпускала, мы опоздали в метро, никто мимо нас на машинах не проезжал, и мы шли новогодней ночью к Киевскому вокзалу, но радость всё равно оставалась с нами. До самой смерти Надежда Яковлевна, слава Богу, не встречала Новый год одна, как это было долгое время после ареста Осипа Эмильевича.

А как Надежда Яковлевна умела шутить! Остроумные анекдоты и чужие шутки ценила, была очаровательно ироничной, но могла смеяться и над собой и другим такое позволяла. Пришла студентка, хотела получить комментарий к “Стихам о неизвестном солдате”, – она будет писать курсовую работу. Надежда Яковлевна ее по-матерински пожалела: это такие страшные стихи, детка, не надо в столь юном возрасте углубляться в них, ужас еще может быть в жизни вашего поколения. После ухода студентки я говорю: “Надежда Яковлевна, вы сегодня были такой ласковой, даже нежной с этой незнакомой девочкой. А говорят, что у вас плохой характер”. – “Что, уже говорят? Вот видите, Наденька”, – пошутила Варя Шкловская. И Надежда Яковлевна от души рассмеялась.

У Надежды Яковлевны распухло и болело колено – артрит. Кого-то из позвонивших она попросила купить змеиный яд, но в дефиците была не только еда, даже змеиного яда в аптеках не оказалось. В это время у нее в гостях сидела Мария Васильевна Розанова, которая тоже за словом в карман не лезла. “Надежда Яковлевна, зачем вам змеиный яд? Вы поплюйте на колено, и всё пройдет”. – “Сейчас попробую”, – не моргнув глазом ответила Надежда Яковлевна.

У нее с Марией Васильевной были добрые отношения. Она очень сочувствовала Андрею Донатовичу, находящемуся в лагере, и чем могла, готова была помочь Марии Васильевне. Как-то пришла очередная иностранка, на шее у нее красовались бусы из крупных камней. Надежда Яковлевна тут же попросила снять эти бусы, чтобы отдать их Марии Васильевне, которая изготовлением ювелирных украшений зарабатывала в то время на жизнь.

Надежда Яковлевна обожала делать подарки. Гонорар, который ей присылали с Запада в твердой валюте, она получала чеками в “Березку” из расчета один доллар равен 64 копейкам. Надежда Яковлевна помнила свою нищенскую жизнь и потому всех знакомых, особенно молодых женщин, хотела порадовать тряпочками. И тут уж она гуляла! Когда я отказывалась брать чеки, она кричала: “Ишь какая гордая! Все берут, а она не хочет. Ты же нормальная баба, а потому бери чеки и марш в «Березку»”. Лицо ее в такие моменты светилось радостью. Многие из нас, друживших с Надеждой Яковлевной, потом еще долго щеголяли в красивых западных пальто, невероятно удобных и элегантных туфлях.

Но в “Березке” продавались и дефицитные книги. Я там купила Ахматову, изданную в “Библиотеке поэта” в 1976 году. На книге до сих пор сохранилась наклейка: “Березка, 3.02” (очевидно, чека). Ахматова там ценилась намного дешевле пальто и туфель.

А когда меня после полугодовой проволочки все-таки выпустили во Францию в 1978 году (в залог оставалась дочь восьми лет), Надежда Яковлевна написала Никите Струве записку, чтобы подательнице оной он выдал 1000 франков. Она просила меня купить ей в Париже два хлопчатобумажных платья с короткими рукавами и непременно что-нибудь красивое себе. Я привезла ей платья, а себе – черный бархатный пиджак, которым восхищались все вокруг, а Надежда Яковлевна довольно и загадочно улыбалась.

Еще я купила в издательстве “Имка-Пресс” у Никиты Струве две книги – Алексея Ремизова, изданного в “Худлите”, и Максимилиана Волошина в малой серии “Библиотеки поэта”. В московских магазинах купить такое было нельзя, а провезти через границу можно.

Через несколько месяцев по возвращении из Парижа меня вызвали в КГБ. И тут выяснилась разработанная операция, в результате которой я в 1978 году и была выпущена во Францию. Им нужно, чтобы я написала разгромную рецензию на “Прогулки с Пушкиным” Абрама Терца. Лучше всего для этого подходила, конечно, ученица Андрея Донатовича и друг Синявских. Я ответила, что, во-первых, книга эта у нас не напечатана, и я не собираюсь брать у них запрещенную литературу. А во-вторых и в главных, Пушкин – это “наше всё”, я не специалист по Пушкину. Пушкин мне не по зубам. Лучше им обращаться к пушкинистам. Вот если они сами начнут писать стихи, то я могу прочесть их и дать оценку. (Я работала в литконсультации, где рецензировала графоманские стихи килограммами и километрами.)

Много позже, когда открылись архивы, выяснилось, что КГБ обращался-таки к Вацуре за оценкой “Прогулок с Пушкиным”, но ответ был весьма сдержанным, для нового суда над Синявским не годился. Надежда Яковлевна внимательно выслушала рассказ и одобрила меня. Особенно “изящным” ей показался ход с обращением к пушкинистам.

Всё, что появлялось в доме, она тут же раздаривала. Не обходилось и без курьезов. Какие-то иностранцы оставили у Надежды Яковлевны посылочку. И она всякого пришедшего тут же одаривала понравившейся вещью из этой посылки. Жене Левитину достался теплый красивый шарф. Вскоре к Надежде Яковлевне пришла Наталья Ивановна Столярова за этой посылкой, оказывается, предназначавшейся ее знакомому. И пришлось бедной Наталье Ивановне ездить по разным адресам и забирать у разных людей вещи. Женя Левитин потом попрекал Надежду Яковлевну: “Я вам никогда не прощу мой мягкий и теплый шарф, к которому я уже привык, он был моим, но тут появляется Наталья Ивановна в музее[638] и забирает мой шарф, а я остаюсь с голой шеей”.

Однажды мы с дочкой Аней ушли от Надежды Яковлевны, но не успели дойти до остановки 67-го автобуса, как начался дождь. Тут я вспомнила, что забыла свой японский зонтик (большая редкость в то время) на вешалке. Подходит автобус, но я понимаю, что нужно вернуться к Надежде Яковлевне – до следующего нашего визита зонтик не доживет. Его непременно кому-нибудь подарят.

На одном из дней рождения Надежды Яковлевны мы с Аней встретились с женой Никиты Шкловского Катей (дочерью Лазаря Лазарева и прелестной Наечки Мировой). Катя принесла в подарок старинный китайский сандаловый веер тончайшей работы. Надежда Яковлевна открывает коробочку, берет в руки веер и обмахивается им. Пятилетняя Аня заворожено смотрит и спрашивает: “Что это?” – “Веер”, – отвечает Надежда Яковлевна. Аня веер никогда в жизни еще не видела, знает только, что “с ним ходят принцессы”. И тут Надежда Яковлевна, обращаясь к Кате, спрашивает: “Можно я передарю веер Аньке? Ей он нужнее”. Аня раскрывает веер, чувствует себя принцессой и говорит: “Вот пойдем домой, и я им буду махать”. За окном поздняя осень, идет крупными хлопьями мокрый снег. Надежда Яковлевна улыбается: “Да, под снегом это особенно хорошо будет выглядеть”. Под снегом мы, конечно, веер не раскрывали, он до сих пор жив и напоминает нам обеим о бесконечной доброте Надежды Яковлевны.