Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Борзов подошел к Сергею и несколько секунд пристально смотрел в его глаза. Конечно, видеть лицо командира не представлялось возможным, но в этом не было необходимости – совсем недавно я сам находился почти в таком же незавидном положении. Огненный немигающий взгляд, прожигающий насквозь, внезапно возник передо мной. Сердце сдавило предчувствие чего-то ужасного.

Внезапно Борзов резко отошел в сторону и, пробежав глазами вдоль первой шеренги, громовым голосом медленно отчеканил:

– За проявленную трусость лейтенант Токарев приговаривается к расстрелу!

От этих слов, хлеставших наотмашь, у меня моментально дрогнули коленки, кровь ударила в виски, участилось дыхание. «Как же так… Расстрелять живого человека… Сейчас с него снимут ремень, сорвут погоны и…» О том, что произойдет дальше, страшно было даже подумать… «Неужели это не сон?..»

Честно сказать, тогда я никак не мог осудить своего товарища, ведь сам знал, почем фунт лиха. К тому времени я четко понимал, что война может сломать ЛЮБОГО и НИКТО из нас, стоявших в строю, не застрахован от подобного, поэтому ни на мгновение не верил в то, что Сережа избегал боя по злому умыслу. Несомненно, сознание собственного бессилия перед своим страхом уже само по себе было для него жестокой пыткой, и Токарев прилагал все усилия, чтобы перебороть себя. Уже после войны доводилось слышать, что в таких случаях человек совершенно не способен контролировать свои действия – в определенный момент воля отключается сама по себе, а руки и ноги тут же разворачивают самолет в обратную сторону.

Убежден, что Сережа был виноват лишь в том, что его душевная организация оказалась немногим более хрупкой, чем у других однополчан. Дать бы парню немного времени, чтобы привести себя в порядок… Но, увы, на войне это невозможно…

Выдержав паузу, Борзов продолжил:

– Приведение приговора в исполнение полностью зависит от выполнения лейтенантом Токаревым боевого задания! – Затем, еще раз взглянув на его осунувшуюся фигуру, добавил: – Полетишь сегодня!

Услышав это, мы вздохнули с некоторым облегчением. Командир дал Сергею шанс, а значит, верит в него. Правда, Токарев последний раз летал вчера ночью и ему не мешало бы отдохнуть… С этого построения все расходились молча, пребывая в подавленном состоянии…

В тот день несколько «Бостонов» нашего полка выполняли групповой крейсерский полет, в котором Токарев участвовал в качестве топ-мачтовика. Сразу же после удара по конвою, обнаруженному в районе Мемеля, на отходивших от места атаки торпедоносцев навалились немецкие истребители. И тут Сережа, каких-то несколько минут назад сумев взять себя в руки и успешно выполнить задание, вновь не совладал со своими эмоциями и вместо того, чтобы держаться своих товарищей (а при встрече с превосходящими силами истребителей единственная надежда на спасение – это согласованный огонь воздушных стрелков), решил уйти в сторону. Может, рассчитывал, что немцы, поглощенные группой, упустят из виду одиночный самолет… Может, так вышло само собой, рефлекторно… Больше Токарева никто не видел… А в неравном воздушном бою погибли еще два экипажа. Произошло это 14 сентября…

Внимательный читатель может задать весьма резонный вопрос: почему же тогда в мемуарной литературе, написанной непосредственными участниками войны, в качестве характеристики отличившихся в сражениях воинов зачастую фигурирует не соответствующее действительности слово «бесстрашный»?

Думаю, причина проста – данный эпитет, знакомый моему поколению еще с первых прочитанных в детстве публикаций о достижениях советских авиаторов, столь часто встречался во всех фронтовых газетах, что намертво въелся в сознание ветеранов.

Другое дело, знающие о войне не понаслышке вкладывали в понятие бесстрашия несколько иной смысл, имея в виду не отсутствие страха как такового, а способность преодолеть его ради выполнения своего долга. При этом и авторы воспоминаний, и их сверстники-читатели понимали друг друга правильно.

Но чем больше времени уходило с момента окончания войны, тем ближе к исходному лексическому значению возвращалось толкование вышеуказанного прилагательного, вызывая широкий спектр чувств – от романтического восторга до полного недоверия. Поэтому, ставя перед собой цель максимально честно рассказать о событиях, в которых мне довелось участвовать, и, кроме того, считая «бесстрашие» слишком уж пафосным словом, я решил полностью отказаться от него в своей книге. Пусть каждый читатель решает сам, кто из нас заслужил такую характеристику, а кто нет.

Паневежис

Еще 31 июня, развивая достигнутые ранее успехи, войска 1-го Прибалтийского фронта вышли к побережью Рижского залива западнее Риги, перерезав сухопутные коммуникации противника, соединяющие Прибалтику с Восточной Пруссией. В ответ немцы предприняли отчаянное контрнаступление, нанеся главный удар в направлении Шяуляя, находившегося тогда всего в двадцати километрах от линии фронта.

Утром 17 августа на командном пункте нашего полка появился Василий Сталин.

– Нужен опытный экипаж, – с порога сказал он Борзову и, подойдя к столу с разложенной на нем картой, продолжил: – Вот здесь, в районе леса, находятся немецкие танки. Неспроста они там, явно к прорыву готовятся. Пошли кого-нибудь, пусть вскроет места их сосредоточения. А мы сразу и ударим по ним! Истребительное прикрытие я обеспечу.

– Сквирского ко мне! – приказал Борзов после непродолжительного раздумья.

Разведка прошла весьма удачно, и вскоре на штабную карту довольно точно было нанесено положение танковых войск противника, изготовившегося к атаке. И буквально часа через два после этого прямо над нашим аэродромом прошли фронтовые бомбардировщики «Ту-2». Много их было, до десяти эскадрилий в полном составе.

До этого мне, да и остальным друзьям-однополчанам, ни разу не доводилось наблюдать с земли, как под мощный аккомпанемент могучих двигателей стремительно проносится в небе безукоризненный строй девяток бомберов. Идеально правильные треугольники звеньев, в которых каждый самолет казался как будто намертво приклеенным к своему месту. Сразу было видно – в воздухе настоящие асы. «Как на параде», – восхищенно подумал я.

Причем летели они безо всякого прикрытия. Никакой необходимости в нем не было – скорость «Ту-2» примерно соответствовала скорости немецких истребителей «Ме-109» и «FW-190». Тем более из наших самолетов сопровождать «туполевых» могли лишь новые «Ла-7», появившиеся на фронте весной 44-го. Да и мощное бортовое вооружение, установленное на «Ту-2», позволяло дать достойный отпор врагу.