Тропа длиною в жизнь - Олег Микулов

Зло, и Боль, и Распад заполнят ваш Мир раньше начертанных сроков.

И наши тропы – твоя и моя – станут напрасны. И они никогда не сойдутся. Никогда и нигде.

Так пела Инельга, заплетая волосы Аймика в косу Вестника.

* * *

«Как мне спасти Дангора? Как убить Черного Колдуна? Я ведь пытался…»

Они стояли лицом к лицу. Инельга положила на плечи мужу свои руки и заговорила, глядя прямо в глаза:

– Это трудно. Хозяева Дада сильны… ты и представить себе не можешь, КАК они сильны…

(«Как это – не могу?» – хотел было возразить Аймик, но промолчал.)

– …И все же справиться можно, – продолжала Инельга. – И я помогу тебе. Но главное – ты сам. Без этого помощь бесполезна. Оружие – вот оно! – в ее руке вдруг оказался ЛУК. – Посмотри. – Инельга протянула Аймику свой Дар.

Аймик знал луки и умел делать их сам. Хорошие луки, из точно подобранного куска дерева, выверенного, оструганного, вымоченного, и высушенного, и обмотанного берестой в должные сроки, со всеми надлежащими заклинаниями. Он думал, что знает о луках все. Но ЭТОТ… Он изгибался двойной дугой. Он был изготовлен не из одного куска дерева – из многих, тщательно подобранных кусков, не только дерева, но и кости. Их скрепляло какое-то неведомое Аймику вещество и совсем уж непонятные, твердые жилы и скрепы, – белые и желтые, – вырисовывающие по всему телу лука сложный, никогда не виданный узор. А тетива… Аймик накинул и затянул петлю, тронул ее и улыбнулся, прислушиваясь к тугому, певучему, медленно угасающему звуку.

– Нравится! – улыбнулась его восторгу Инельга. – Это – оружие Древних. Тех, кого почти не осталось в вашем Мире, а скоро и совсем не останется. Их оружие воистину дивно, но помни: оно не может и не должно остаться в вашем Мире. Из этого лука ты сможешь послать только одну стрелу. Смотри не промахнись.

– А стрела?

– Будет и стрела. У тебя есть наконечник? Он стал шарить по карманам и извлек… Как? Неужели этот уродливый, ни на что не похожий наконечник, изготовленный им в подражание мастерам детей Мамонта, может убить Дада?

Но Инельга приняла его из руки мужа, осмотрела и удовлетворенно кивнула, возвращая вместе с невесть откуда взявшимся древком и вороновыми перьями:

– То, что нужно. Прилаживай.

Стрела готова. Под пение заклинаний они поочередно оросили ее своей кровью, и стрела на мгновение озарилась розовым сиянием.

– Помни, ты должен послать эту стрелу точно в его сердце. Только один выстрел; второго не будет. Но в теле ее не оставляй. Извлеки и отдай сыну, когда будете прощаться. Чтобы не забывал…

Инельга оборвала фразу, не договорив, что именно должен запомнить его сын. Если, конечно, его удастся спасти.

– Я дам тебе еще одно… оружие. – Инельга на мгновение заколебалась. – Слово Света и Знак Света. Мне передал их мой отец, великий колдун Рода Куницы. Он знал их потому, что был не просто колдун – Страж.

– Страж? Что это значит?

– Особые колдуны. Те, кто препятствует проникновению Тьмы в ваш Мир и знает Врага лучше других. Их мало, может, уже и вовсе нет… Слово и Знак были даны им Неведомыми как самое грозное оружие. И ты должен их знать, потому что ты вступишь в схватку с Предвечной Тьмой один против всех. Смотри и слушай, запомни и повтори.

И когда Аймик доказал вполне, что урок усвоен, Инельга добавила:

– Это не мой дар, и даже не отцовский. Это – Дар Неведомых. Храни его и помни: в мертвом, отчаявшемся, опустошенном сердце Слово мертво; в корчащейся от страха душе Слово мертво; произнесенное попусту, Слово мертво. Слово не принесет охотничьей удачи, Знак – не для приворота. Они – на крайний случай. Помогут ли? – зависит от тебя самого. Можно ли передать другому? Слушай свое сердце.

Аймик вновь почувствовал холодок сомнений.

– Инельга! – сказал он смущенно. – Не напутали ли чего-нибудь дети Мамонта, передавая твое Пророчество?

Ее глаза улыбались:

– Нет.

– Но как же тогда… Я теперь понимаю, что дети Волка и дети Мамонта – разделившееся целое. Но как быть с тем, что я должен трижды по три рода своей кровью связать? Или это и о Дрогоне тоже?

– Ты узнаешь ответ. Только спаси сына. Иначе все рухнет.

* * *

Вот и наступило прощание. Даже голубое сияние вокруг стало каким-то иным. Потускнело, что ли?

Лук и стрела уложены в колчан, невесть как сюда попавший. (Или Аймик, сам того не заметив, захватил его с собой, когда шел за Инельгой?) Слово и Знак – в памяти и в сердце.

Инельга держит его руки в своих руках и смотрит, смотрит… В глазах – слезы, от этого они кажутся еще огромней, еще безысходней.

(«Я буду тебя защищать. Всем, чем только могу. Но поможет ли моя защита? Дойдешь ли ты до конца? Не знаю». )

И он тоже смотрит и не может наглядеться. («Я дойду!»)

– Пора, иначе будет поздно! – еле шепчут ее губы. Аймик понимает: он сейчас обернется, сделает шаг, и… ВСЕ.

– Инельга…

– Любимый! Ты еще увидишь свою Инельгу! Потом. А теперь – пора.

(«Увидишь»? Может, и так, а может, и нет. И того, что было, уже не будет. Никогда.)

Он старается вобрать в себя каждую черточку ее облика, ладонями сохранить прикосновение ее рук… Так хочется обнять, прижаться всем телом, снова стать в последний миг одним существом… Но он лишь тихо касается щекой ее щеки и шепчет куда-то в шею, возле мочки уха: – Прощай!

И поворачивается. И делает шаг. И закрывается Межмирье.

2

Аймик снова в той же самой пещере, откуда увела его Инельга. Здесь почти ничего не изменилось; и очаги вроде бы на тех же самых местах. И постели. И утварь. От входа льется солнечный свет и вроде бы теплом веет… Неужели он пробыл у Инельги до самой весны?

Огляделся. Людей очень мало: на женской половине – две-три старухи возятся с младенцами, на мужской – старики сидят спиной к Аймику и кремень колют.

Какое-то время никто не обращал внимания на внезапно появившегося мужчину. В пещере и днем полумрак, а старческие глаза подслеповаты.

Аймик уже хотел пройти на мужскую половину, поздороваться со стариками…

(«Те двое точно Грог и Орру; а остальных отсюда и не узнать».)

…поговорить, расспросить…

Но тут чья-то тень заслонила вход. Аймик видел только темный силуэт, словно застывший у порога. Женщина. Грузная. И понятно: увидела его сразу — и опешила.

Наконец она шагнула вперед, и неожиданно знакомый голос неуверенно произнес:

– Северянин?