Охота на Лань. История одной одержимости (СИ) - Линдт Нина

– У тебя больше никого нет, – улыбнулся ей Пико, и от его улыбки ей стало страшно до ужаса. – Только я.

Джованна обернулась на лежавшего в скрюченной позе Лоренцо, брата, которого потеряла, едва нашла. Ей вдруг показалось, что она лежит там же, рядом с ним, залитая кровью. И она потеряла сознание.

Глава 18. Чудовище

Джузеппе бежал за всадниками сколько мог, но он был слаб здоровьем и задыхался. В одном он был уверен: то тело, что они вынесли завернутым в плащ, была Джованна. Бедняге не осталось ничего иного, как надеяться на то, что девушка вернется и найдет его.

Он пытался сообщить Марчелло про гибель Лоренцо, но тот ничего не понял.

Немой отчаялся. И вернулся к себе. От переживаний и горя у него поднялся жар, он промучился три недели в постели и выжил только благодаря сердобольной хозяйке, сдававшей ему комнату. Когда он поправился, Джузеппе стал выходить из дома только в церковь, где молился за спасение Джованны. И ждал ее. Ждал каждый день.

Джованна очнулась глубокой ночью в каком-то незнакомом месте, попыталась пошевелиться и с ужасом обнаружила, что распята на кровати. Сердце билось часто и больно, она вспомнила о Лоренцо и оплакивала его до самой зари, заливая слезами матрас.

Утром дверь открылась, и вошел граф делла Мирандола. Он выглядел довольным и отдохнувшим. Он развязал кляп, вытащил его изо рта девушки, смочил чистый платок в кувшине на столе, отжал и отер ей лицо.

– Я думаю, что после вчерашнего ты одумалась, Джованна.

– Гори в аду, тварь, убийца! Ненавижу тебя! – прошипела она в ответ.

Он холодно смотрел на нее, его серые глаза были равнодушны и безучастны.

– Ты сама выбрала свою участь.

Его ладонь легла ей на грудь. Заметив испуг в глазах жертвы, он улыбнулся.

– Ты смиришься, хоть и не сразу. Сначала будешь умолять меня… будешь просить… сопротивляться… ненавидеть…

Его рука задирала ее платье, Джованна дергала руками и ногами, но кожаные наручники только врезались в кожу, не удавалось даже согнуть колено или локоть. Она распята на этой постели, и кричать вряд ли имеет смысл. Но она попробовала.

– Помогите!

Джованни улыбнулся, и от этой улыбки озноб пробежал по спине. Глаза у него были стальными, холодными, словно стеклянными, оттого и улыбка была неестественной, словно он не улыбался на самом деле, а медленно всаживал ей в сердце нож.

– Можешь кричать, тебя услышит только Козимо. Здесь на несколько километров никого нет, – он стал целовать ее шею, а рука следовала по ее ноге вверх.

– Мерзавец! Ненавижу тебя!

– А я тебя люблю, когда ты поймешь это? О Джованна, когда? – он вспорол шнуровку на груди, разорвал с треском ткань.

Распятая, с обнаженной грудью, она была великолепна. Не сводя с нее глаз, он стал раздеваться.

– Нет! Прошу тебя! – она попросила и отвернулась, поняв безнадежность этой мольбы. Он никуда не торопился, спокойно дорезал платье, оставив ее полностью голой, уязвимой. Разделся, лег рядом с ней, ласкал, целовал, покусывал ее, доводя себя до степени крайнего возбуждения.

Она задергалась снова, когда он лег сверху, закричала от ярости, когда он овладел ей.

– Наконец-то! – вырвалось у него, словно вопль торжества и невероятного счастья. У него давно не было женщины, и любая была ничтожеством по сравнению с ней. Тело Джованны было идеально. – Ты увидишь, что была создана для меня. Ты поймешь… – он закрыл глаза, двигаясь в ней, погружаясь в нее, как в святыню, как в некое священное лоно, сакральное для него и оттого до безумия желанное.

Пико двигался сначала медленно, наслаждаясь ее слезами и бессилием, а потом полностью растворился в ритме, ускоряя его, щипал ее тело, чтобы она вскрикивала или стонала.

– Я должен был быть первым, слышишь? Я! – вырвалось у него вдруг. Он плакал от восторга.

Джованна старалась терпеть, старалась вынести все это достойно. Но ярость и бессилие побеждали ее волю, и она начинала трепыхаться в отчаянии или плакать от обиды. Почему? Ну почему это все же случилось, несмотря на столько усилий и жертв? Он все-таки присвоил ее, он наслаждается своей победой, пирует на ее теле, как хищник, разрывает ее плоть, терзает и причиняет боль. Кусает, щиплет, выкручивает ее соски, впивается ногтями в кожу, вонзается членом, как ножом, причиняя боль. Когда же это закончится? Когда?

Закусив губу, она терпела его убыстряющийся ритм, его хриплое дыхание и стоны. Горячая жидкость наконец выплеснулась в нее, милосердно смягчая боль.

– Моя! – заорал он, грубо схватив ее за волосы. – Моя!

Она отвернулась, заплакав от перенесенного унижения. Все тело болело, горело, словно он жег ее каленым железом. «Это стыд», – мелькнуло в голове. Мысли смешались. От мертвого Лоренцо воспоминания летели к нежным поцелуям Рауля, от шумной Флоренции – к сценам жизни в театре. Все это словно прощалось с ней и растворялось в памяти, оставляя ее в полном одиночестве, привязанной к кровати.

Джованна молилась, чтобы он оделся и ушел. Но Пико и не думал уходить. Он лежал на ней, отдыхал, а потом снова и снова начинал все сначала. На третий раз Джованна перестала дергаться и пытаться вырваться. Она хотела, чтобы ее сознание уплыло в спасительное забвение. Но чувствовала все, все до последнего движения. Когда он наконец ушел, накрыв ее простыней, она долго беззвучно плакала, глядя в потолок.

За что умер ее отец? За что погиб Валентин? Лоренцо? Неужели только чтобы отсрочить ее муки? Весь этот побег завершился ничем. Она словно бежала по кругу, как глупый жеребенок, которого учат. Сделала круг и вернулась к тому, от чего ушла.

Пико чувствовал необыкновенный духовный подъем, вдохновение, летел словно на крыльях в кабинет, работал по несколько часов, потом ел и уезжал к Джованне. Почему она не согласилась стать его женой еще тогда? Сколько бы он успел написать важного для человечества? Сколько? Он чувствовал, что стоит на границе новых свершений, что его неприятие астрологии приведет к открытию новых наук, естественных, настоящих наук о явлении природы, о взаимодействии тел и химических элементов. Он черпал бы из нее силы и вдохновение.

Теперь он вынужден был скрывать ее, держать стреноженной. Но не терял надежды, что она смирится, станет послушной, ласковой. Пико мечтал о том дне, когда держать ее связанной уже будет не нужно, и Джованна, приняв их общую судьбу, станет податлива. А пока он насиловал ее, растворяясь в ней, получая дикое наслаждение от обладания, подчинения и унижения.

Через несколько дней он освободил ее ноги. Она попыталась сопротивляться, но потом, обессилев от бесполезной возни, подчинилась. Радость разлилась под его кожей, под опущенными веками стало красно от восторга.

Когда он встал, Джованна подтянула колени к животу и отвернулась. Рыжие волосы на белой простыне, белое тело, покрытое синяками и царапинами, укусами. У нее была красивая спина, с двумя ямочками внизу возле поясницы, упругий зад. Пико погладил ее, и она вздрогнула, как раненый зверь.

– Все могло быть иначе, Джованна. Если бы ты не сбежала тогда. Твои братья были бы живы. Сейчас ты была бы графиней делла Мирандола. Ты была бы счастлива. Но ты еще можешь стать счастливой, если согласишься быть со мной. Я беру тебя силой, получаю удовольствие, но я могу быть нежным, дарить наслаждение и тебе. Позволь мне это. Я люблю тебя. Ярость и гнев, клокотавшие во мне все то время, что мы были порознь, заставляют причинять тебе боль и наказывать. Но ты можешь все изменить. Повернись ко мне.

Она не двигалась.

– Я дам тебе время подумать.

Пико оделся и пошел к двери, но ее голос остановил его. Она не говорила очень давно, только стонала, когда он делал ей больно. Поэтому, когда она ответила, он удивился.

– Я хочу, чтобы ты подох. Не быстро, нет. Мучительно, долго и у меня на глазах. Я Джованна Альба. Ты можешь насиловать меня, бить, истязать, но тебе не вырвать из меня это, не вытравить. И я скорее умру, чем стану покорной тебе. И я клянусь, что когда-нибудь ты заплатишь за мою боль.