Черная акула - Иван Сербин

– Вот черт, вот же черт… Железнодорожный рабочий Никита Матвеевич Волков вышел из натопленной будки и, покряхтывая, принялся застегивать промасленный ватник. Не то чтобы на улице было слишком холодно, но три часа даже на слабом морозе кому хочешь косточки в ледышки превратят. Он не без некоторой тоски посмотрел в сторону станции, сияющей неоновым светом фонарей, и вздохнул. Сейчас бы домой, на диванчик с газеткой, или с соратником Николашей по рюмашке беленькой пропустить. Все ж таки, что бы там ни говорил начальник станции, а ночная работа – дрянь, да где сейчас другую-то найдешь? Никита Матвеевич натянул толстые рукавицы, запахнул оранжевую тужурочку и подхватил стоящий тут же, у крыльца, лом. В темноте лениво забрехал безродный пес, черный как смоль кобель с незамысловатой кличкой Полкан.

– Молчи, холера, – тяжело проворчал Никита Матвеевич и побрел к калитке. Пес гавкнул еще пару раз и умолк, забравшись в неказистую будку. За лесом послышался шум приближающегося поезда. «Товарняк, – отстраненно определил Волков. – Резво прет, зараза». Он остановился у калитки, пережидая. Этот товарный был последним на ближайшие два часа. После него – «окно». Затем пройдет скорый Москва – Астрахань, после – опять перерыв, а потом уж пойдут косяком. Но к тому времени Никита Матвеевич рассчитывал уже снова сидеть в теплой будке. Товарняк показался из-за поворота, серый, будто штаны пожарника, состоящий из вагонов-холодильников. Состав покачивался на рельсах, бултыхался, словно и не был загружен, а шел порожняком. Никита Матвеевич повернулся, запер калитку на деревянную вертушку, стянул рукавицы и полез в карман ватника за папиросами. В ту же секунду высоко в небе возник странный свистящий звук. Словно могучий великан быстро выпускал воздух сквозь сомкнутые зубы. Волков задрал голову и различил в темноте очертания мощного вертолета. Машина быстро снижалась. Вот она зависла над составом, затем резко ушла вбок и понеслась над самой землей параллельно ходу поезда.

– Чего делает, падла!.. – возмущенно выдохнул Никита Матвеевич и проорал, словно пилот мог его услышать: – Ты чего делаешь, итить твою мать! Несколько секунд вертолет плыл ходко и ровно, поднимая лопастями снежный вихрь, а затем взмыл вверх и пошел на обгон.

– Посмотрите, чего делает, гад! – бормотал Волков. – Паскудыш! Чего вытворяет, холера! Пьяный, что ли? Набрался? Вертолет обогнал состав и понесся дальше, к станции. Никита Матвеевич покачал головой, вытащил смятую пачку папирос, вытряхнул одну и, дунув в мундштук, сунул в рот, полез за спичками, да так и замер – пачка в руке, рот приоткрыт, «беломорину», приклеившуюся к нижней губе, треплет ветер.

– Ты… – прошептал Никита Матвеевич сипло. – Ты… Вертолет опускался прямо на рельсы у пустынных платформ, перекрывая товарняку путь. Состав загудел пронзительно и требовательно. Свет мощных фар локомотива выхватил пятнистый борт и человека, торопливо выбирающегося из кабины геликоптера. Поезд начал тормозить. Из-под колес полетели веселые искры, однако не успевал машинист. Слишком короток был тормозной путь, слишком маленькое расстояние между составом и винтокрылой пятнистой птицей.

– Ты!!! – заорал Никита Матвеевич и, отшвырнув пачку, кинулся бежать по узкой тропинке вдоль полотна, вдоль серых громыхающих вагонов, к станции. Еще один длинный гудок, а затем громкий удар и оглушающий скрежет. Состав выгнулся горбом, словно собирался стряхнуть с себя покатые надоевшие крыши. Локомотив от удара смяло в лепешку, и тут же рванули топливные баки вертолета. Огненный гриб взметнулся ввысь, достав до макушек деревьев, завихрился, а затем сжался, закуклился, но уже заполыхали промасленные шпалы, загорелся под платформой мусор. Электровоз, оказавшийся в самом центре огненного урагана, вспыхнул, будто картонная коробка. «Горб» из вагонов, поднявшийся над рельсами по меньшей мере на метр, покачнулся, но не рухнул, а остался стоять. Никита Матвеевич оцепенело застыл на месте. Папироска била по щетинистой щеке, но он не замечал этого. Человек, выскочивший из вертолета за мгновение до столкновения и шагавший теперь вдоль состава, выглядел более чем странно: в больничной пижаме, заляпанной кровью, потом и копотью, пошатывающийся, предельно уставший, с запавшими щеками и тусклыми кругами синяков вокруг глаз. Увидев его, Никита Матвеевич состроил жуткую физиономию и заорал:

– Ты что ж это делаешь, твою мать?! Совсем, что ли, дошел, а? Ты что ж творишь-то, а?

– Погоди, отец, помолчи. – Человек побрел дальше, не обращая на возмущенно орущего рабочего никакого внимания. А от станции уже бежали люди. С огнетушителями, ведрами, лопатами. Кто-то закричал:

– «Скорую» давайте, живо!

– И пожарных! – вторил надрывный бас. – Где он? Где этот летун, тудыть его за ногу?!

– Сгорел к хренам собачьим!

– Тута он! – завопил Никита Матвеевич. – Здесь! Он потянулся было к человеку в пижаме, но тот вдруг резко обернулся и сказал тихо и страшно:

– Убери руки, отец. Не трогай. Не доводи до греха. Выражение лица летчика заставило Волкова испуганно попятиться, враз поверив: этот убьет и глазом не моргнет. Человек отвернулся и пошел дальше, а Никита Матвеевич остался стоять, шепча себе под нос:

– Полоумный, чтоб ему… Ну его к лешему. Тронулся, видать… Где-то в хвосте состава летчик остановился. Сверившись с какой-то бумажкой, вытащенной из кармана пижамы, он перебрался через неглубокий сугроб и, подойдя к составу, принялся открывать вагонную дверь. Волков слышал, как громыхнул замок, тонко скрипнули петли и створка распахнулась. Человек присвистнул и изумленно качнул головой…

– И после этого вы их не видели? Алексей поплотнее сжал ладони коленями. Он сидел, ссутулившийся, несчастный, на казенном деревянном стуле в кабинете без таблички и номера на двери, с наглухо зашторенными окнами и одной-единственной горящей лампой, стоящей на столе. Плотный добродушный мужик лет сорока пяти, темноволосый, с щенячьими глазами и пухлыми, как пельмени, губами перестал мучить бумагу, посмотрел на Алексея и спросил еще раз:

– Вы их больше не видели? После того, как они покинули больницу?

– Нет, – покачал головой Алексей. – Больше нет. Не видел. Я же говорил…

– Да я просто уточнить хотел. Но ведь, насколько я понимаю, полковник Латко и майор Проскурин обсуждали при вас план дальнейших действий?

– Обсуждали.

– Но о намерении взорвать состав разговор не шел?

– Нет. Я же вам уже говорил, кто и зачем взорвал состав. Неужели это так трудно понять?.. Особист отложил ручку, вытянул из пачки сигарету, предложил Алексею:

– Угощайтесь.

– Спасибо, я бросил.

– Как знаете. – Особист чиркнул зажигалкой, затянулся. – Видите ли, Алексей Николаевич, ваши догадки – не более чем догадки. Слова, не подтвержденные доказательствами. Фук. По нашим же данным, состав был взорван именно майором Проскуриным при участии полковника Латко.

– У Валеры не было взрывчатки, – сказал вдруг Алексей. – Я точно знаю: не было.

– Была, – не согласился с ним особист. – В «пятерке» Проскурина, под сиденьем, найден обрывок бумаги, в которую на фабрике упаковывают тротиловые шашки. Экспертиза доказала. Может быть, он просто не счел нужным рассказать вам о ней? Поймите меня правильно, я ведь не пытаюсь очернить Проскурина и Латко. Бесспорно, они герои, настоящие герои. Но нам необходимо установить точную хронологию событий. В принципе, мы уже знаем если не все, то почти все.

– Что все? – устало спросил Алексей.

– Кто организатор, каким именно образом была вывезена бронетехника, механизм перегона самолетов – все… Алексей обратил внимание на то, что особист старательно избегает слов «кража», «угон», «похищение», заменяя их более нейтральными «вывезена», «перегон», однако это, как ни странно, абсолютно не взволновало его, не возмутило, что непременно произошло бы еще пару недель назад. Теперь же он только посмотрел на особиста и отвернулся.

– Это я знал и так.

– Да, но доказательства… Проскурин, Латко и вы, капитан, очень помогли нам с доказательствами. Впрочем, все оказалось бы куда сложнее, если бы не пара грубейших промахов самого Саликова. Один из помощников Алексея Михайловича собрал солидный компромат на всех организаторов аферы: на Саликова, Сивцова, Щукина. Видимо, решил подстраховаться. Теперь этот компромат у нас. И чего там только нет… Жаль, Саликов погиб.

– А вот мне не жаль, – буркнул Алексей. – Ни капельки.

– Сивцов покончил с собой, выбросившись из окна, – продолжал особист, пропуская слова Алексея мимо ушей. – Как только узнал, что поезд взорван, так и…

– Какой поезд?

– Что значит «какой»? Состав с самолетами и бронетехникой.

– Да поймите же вы, афера заключалась вовсе не в продаже самолетов и танков. Дело совсем в другом.

– Разбираться в этом предоставьте нам, хорошо? – Особист обстоятельно затянулся и неторопливо стряхнул пепел. – Как я упоминал, подполковник Сивцов выбросился из окна…