Огонь в океане - Ярослав Иосселиани

В отсек снова просунулась голова акустика. Все обернулись к нему.

— Лодка следует за нами, расстояние не уменьшается.

— Кормовыми торпедными аппаратами можно было бы стрельнуть, — робко попробовал посоветовать командиру штурман.

— Не-ет уж, штурман, не спешите. Мы будем стрелять наверняка. — Бондаревич посмотрел на секундомер, который держал в руках. — Увеличить глубину плавания на десять метров! Сейчас они выпустят новые торпеды. — Командир еще раз посмотрел на секундомер и направился к посту управления рулями глубины.

— Почему вы так думаете? — спросил комиссар. Бондаревич, усмехнувшись, произнес:

— Фашист выстрелил, промазал, затем уточнил сведения и теперь будет атаковать повторно.

— Прямо по корме торпеды! Идут на нас!

— Выпустили-таки, — прошептал сквозь зубы Бондаревич.

— А что, если самонаводящиеся торпеды? — тихо предположил комиссар.

— Самонаводящаяся на глубине не идет, — громко, чтобы все слышали, ответил командир. — Она может взорваться от нашего магнитного поля наверху, над нами. В этом случае большого вреда не будет.

В эту минуту лодку потряс взрыв. Все отсеки «Скумбрии» потонули в непроглядной темноте. Никто не смог удержаться на своих местах.

В отсеках услышали голос Бондаревича, приказывающего включить аварийное освещение. Голос командира прозвучал спокойно, обычно. Это придало людям силы, помогло им освободиться от страха. Включили аварийное освещение. Команда заняла боевые посты.

«Скумбрия» застопорила машины, встала на месте, постепенно погружаясь на большую глубину.

Акустик, снова нащупав лодку своими приборами, доложил, что она приближается.

Командир не отрывался от штурманских карт, которые с трудом были собраны после взрыва.

— Противник приближается! — снова доложил акустик.

По лицам людей вновь пробежало волнение. Но командир был спокоен. Он объяснил, что такой тип немецкой подводной лодки имеет только четыре торпедных аппарата и что все торпеды израсходованы,

— Лодка над нами!

Тревожные взоры подводников были обращены вверх, хотя, разумеется, сквозь стальной корпус лодки увидеть ничего нельзя.

Фашисты, пройдя над «Скумбрией» и решив, вероятно, что советская подводная лодка потоплена, стали всплывать на поверхность, о чем было незамедлительно доложено акустиками.

— Боевая тревога! Торпедная атака! Оба полный вперед! — весело скомандовал Бондаревич, в боевом азарте потирая руки.

Фашистские подводники обнаружили приближение опасности и попытались уклониться. Но тщетно...

Там, где находилась подводная лодка фашистов, поднялась огненная шапка, которая через несколько секунд превратилась в столб водяного пара.

Дело сделано!

Ветер продолжал дуть с прежней силой. Изрядно помятый взрывом торпеды мостик советской подводной лодки еще сильнее окатывало проходившими крутыми волнами. Видимость несколько улучшилась, дождь перестал, но низкая облачность и крупные волны придавали морю мрачный вид.

«Скумбрия» продолжала путь к вражеским берегам... .

— А я мельком слышал, что на месте потопления всплыли какие-то вещи? — прервал я Паластрова.

— Ты все перепутал, — досадливо отозвался Па-лаетров. — Это другой случай. Ты слышал о подводной, лодке «Сталинец». Командиром ее был Павел Ильич Егоров. «Сталинцу» тоже пришлось вступить в поединок с немецкой лодкой. Это было у Новой Земли. Гитлеровцы потопили союзный транспорт. «Сталинец» буквально через несколько часов торпедировав лодку. Вот там-то и действительно в пятне соляра всплыл немецкий военно-морской китель, а в нем нашли курительную трубку и какие-то бумаги...

— Молодцы «скумбрияне». Знаешь что: расскажи об этом народу! Пойдем в кубрик!

— Северяне знают, а черноморцам расскажи сам, — возразил Паластров.

Однако мне недолго пришлось его уговаривать. Капитан-лейтенант согласился провести беседу, и мы пошли в трюм к матросам и старшинам.

Паластров оказался прекрасным рассказчиком. Он увлек подводников и вызвал массу интересных вопросов. Мы пробыли в кубрике более двух часов, и было уже совсем поздно, когда мы, изрядно утомленные, направились в каюту спать.

В ночь на 6 мая конвой втянулся в пролив Северный Минч, постепенно перестроившись в кильватерную колонну. Охранение покинуло транспорты. Во внутренних водах Великобритании, опоясанных  со стороны открытого моря сложными противолодочными рубежами, транспортам ничто не угрожало.

Пройдя пролив, мы вышли в Гебридское море. Далее наш путь лежал по сложным фарватерам между многочисленными островами, в северо-восточную часть Ирландского моря, в залив Фёрт-оф-лайд, на Глазго.

На следующий день утром «Джон Карвер» отдал якорь на рейде Гренок. Весь залив до самого порта Глазго был заставлен транспортами, вместе с нами пересекшими Ледовитый океан и теперь ожидавшими очереди разгружаться.

Очень прилично 

Высадка в порту Глазго и переезд с западного на восточное побережье заняли всего несколько часов. К вечеру мы подъезжали к военно-морской базе Королевского флота — Розайт.

Маленькие вагончики, в которых мы ехали, показались нам игрушечными. Очень похожие на них мне. доводилось видеть перед войной на детских железных дорогах. Наш состав миновал железнодорожный мост, перекинутый через обширный застывший в глубоком покое залив Фёрт-оф-Форт. Под ним свободно проходили не только океанские транспорты и миноносцы, но и крупные линейные корабли и крейсеры.

Слева от моста, внизу под нами, стояло на рейде несколько боевых судов. Вылетавшие из труб легкие дымки поднимались вертикально вверх и сверху казались исполинскими мачтами.

За кораблями виднелись причалы, доки, краны, многочисленные портовые сооружения. На заднем плане, за невысокими холмами, располагался небольшой городок Розайт.

По правую сторону от нас за многочисленными мысами раскинулось Северное море. На горизонте мы заметили несколько дымков.  Сделав петлю вокруг холмов, наш состав спустился под пологий откос, и через полчаса мы медленно въехали в порт, к докам, которые виднелись с розайтского моста.

Цели нашего визита в Англию и само наше прибытие должны были сохраняться в тайне. Однако, как мы сразу же убедились, в Розайте все население знало о нас.

У каждого дома, у каждого поворота, вдоль всей дороги люди различных возрастов и профессий выходили посмотреть на нас. Каждый житель считал своим долгом, увидев в открытом окне голову нашего матроса или офицера, поднять вверх два пальца — жест, символизирующий победу. Даже дети, игравшие около маленьких, казавшихся кукольными, домиков, приветствовали нас тем же жестом.