Охота за головами на Соломоновых островах - Кэролайн Майтингер

Все воскресное утро продолжалась погрузка беженцев. К полудню, когда дым стал значительно слабее, люди почувствовали себя увереннее, а кое-кто даже стал сомневаться в целесообразности отъезда из Рабаула. Но эти сомнения рассеялись вмиг, когда в 13 часов 15 минут раздался такой оглушительный грохот, что его было слышно за 200 миль в Кавиенге. Остров Матапи, являвшийся предместьем Рабаула, буквально взлетел к небесам. Гром оглушал, как усиленные в тысячи раз залпы тяжелых артиллерийских орудий. Над городом, очутившимся между кратерами двух вулканов, а также над горой Наманула-Хилл, где сгрудились беженцы, непрерывно сверкали грозовые разряды, пролетали шаровидные молнии — единственный источник света в этой кромешной тьме. Над этим обреченным местом разверзлись тучи, и грязевой поток хлынул с гор, уничтожая дорогу, по которой шли беженцы. Земля, смытая потоком в море, образовала мели, на одну из которых натолкнулся «Голден Бер», вывозивший беженцев. Запасы продовольствия, имевшиеся в Кокопо, были незначительны и их бы не хватило, чтобы прокормить людей на протяжении одного дня.

Переброска продовольствия из Рабаула в Нодупу велась по единственной дороге, которая теперь была размыта и покрыта слоем непроходимой грязи. Последний источник снабжения был отрезан.

В понедельник из Кавиенга прибыл пароход «Монторо», которому удалось войти в бухту и начать переброску продовольствия из Рабаула. Воздух несколько очистился и теперь можно было разобрать, что делается в городе. Крыши сохранившихся домов были покрыты таким толстым слоем вулканической грязи, что многие оказались вдавленными внутрь. Зеленые насаждения выглядели, как после — химической атаки, а чудесные цветущие деревья вдоль дороги, возле которой мы жили, стояли теперь голые, лишенные ветвей, словно их долго обстреливали артиллерийским огнем. В гавани все вспомогательные суда, в том числе и незабываемый «Накапо», затонули: торчавшие над водой остатки судов были покрыты четырехфутовым слоем грязи и пемзовой пыли. До сих пор осталось непонятным, почему землетрясение не сопровождалось разрушительной морской волной.

В понедельник произошли еще два извержения, но, к счастью, ветер дул так, что вся пыль и грязь летели в противоположную от Рабаула сторону. Когда воздух прояснился, произошло событие, перепугавшее людей больше, чем предыдущие извержения. Всегда молчавшая гора Наманула выбросила высокий столб пара; он извергался несколько минут и прекратился. Не было ни пепла, ни грязи, но через несколько минут появился еще более высокий столб пара. Наступил момент, когда даже руководившие эвакуацией чиновники обратились в бегство. Однако паника была напрасной, минут через двадцать столб пара стал постепенно снижаться и вскоре исчез. На этом извержение прекратилось.

Наши меланезийские полотна избежали всего описанного. Преданный судья, еще задолго до того как Рабаул стал местом ужасающей катастрофы, разыскал и отправил нам все картины.

У нас создалось ощущение, что своими извержениями острова Матапи и Вулкан заявили от имени всех островов, что если местное население и тропическая растительность не смогут вытеснить белого человека, то вулканы сами сумеют выбросить его вон.

Глава тридцать восьмая

Во время поездки на Папуа я была достаточно времени предоставлена самой себе, чтобы поразмыслить о положении дел нашей экспедиции.

Нынешний поклонник Маргарет специально взял отпуск в это время года, чтобы побыть с Маргарет наедине во время короткого путешествия до Самараи. Видимо, в Рабауле было слишком много народу, мешавшего ему объясниться с Маргарет. Этот поклонник фигурировал в списке пятым по счету, и Маргарет утверждала, что он должен быть упомянут в статистическом разделе экспедиционного отчета в числе прочих находок нашей экспедиции. Видимо, шансы на замужество у взрослой девушки, пробывшей столько времени в Меланезии, в несколько раз больше, чем у девушек в более прохладном климате.

Я оставила их наедине; молодой человек казался мне вполне «подходящим», и я уже подумывала о том, как будет хорошо для меня, если Маргарет поселится в Новой Гвинее, и я смогу приезжать к ней в гости на длительные сроки и работать в условиях полного комфорта. Но совершенно неожиданно я посмотрела на Маргарет с иной точки зрения и поняла, что ей не следует жить на Новой Гвинее.

Маргарет стала очень бледной; она не была больна, но стала какой-то прозрачной. Что это? Плохое питание? Отсутствие ультрафиолетовых лучей? А может быть, постоянная жара уничтожила в ней красные кровяные шарики? До сих пор она не страдала приступами лихорадки, и мы приписывали это систематическому приему хинина. Однако возможно, что фунты проглоченного хинина привели к этой бледности (несмотря на первоначальные запугивания, мы обе сохранили все зубы).

Спасла ли ежедневная доза хинина Маргарет от малярии?

Когда в конце нашего путешествия мы приехали на Яву, где нет малярии, Маргарет прекратила прием хинина. Три месяца мы прожили на побережье, а потом переехали в горы. Не прожив и месяца в этом значительно более прохладном месте, Маргарет тяжело заболела. Возможно, она привезла зародыши малярии с Новой Гвинеи, а может быть, она подхватила болезнь на Яве, вопреки всеобщим утверждениям, что малярия здесь отсутствует. Не исключено, что какой-нибудь ни в чем неповинный местный комар укусил меня, а потом заразил Маргарет. Может быть, болезнь Маргарет вовсе и не была малярией. Китайский врач говорил, что это малярия, но я не очень этому верила. Так или иначе, но Маргарет болела гораздо тяжелее меня и более продолжительно. А когда она перестала подшучивать над своим состоянием, меня охватило беспокойство.

Говоря о себе, должна отметить, что меня мучило ощущение глубокого противоречия между неудачей, постигшей наши первоначальные замыслы, и многообещающими надеждами на будущее. Мы располагали более чем тридцатью портретами меланезийцев, значительным числом эскизов и свыше чем сотней тщательно исполненных рисунков. Используя имевшиеся эскизы, я могла бы написать не менее десятка крупных полотен.

Меня смущало не малое количество и не качество работ в их нынешнем состоянии. Я сделала все, что было возможно, но все же этого было недостаточно. С огорчением я видела, что мне не удалось передать ряда особенностей моих моделей, и я очень хорошо знала, чего именно недостает моим картинам. В них не было той естественной связи, которая существует между туземцами и окружающей их родной обстановкой. Нигде в мире, в том числе и у нас в Америке, я не видела такой гармонии между людьми и их окружением. Казалось, что здесь люлька сделана точно по мерке младенца. Это было видно по тому, как естественно выглядели коричневые тела туземцев среди пальм, как замечательно сливались они воедино с разрисованной тенями землей, как трудно было разглядеть людей, если они молчали. Это было видно по тому, как непринужденно держался меланезиец в своем выдолбленном из целого бревна каноэ, с какой легкостью это бревно скользило по прозрачной воде.