Эхо войны. - Ольга Шумилова

— Да, — машинально сказал он и тут же спохватился: — Что?…

— Спасибо, фарр майор, вы мне очень помогли, — так же тихо сказала я. Отвесила официальный поклон и ушла.

Вот и нашла я то, чего боятся т'хоры, кроме огня.

Зимы и приходящей с ней стужи. Настолько, что слишком рано подувшие северные ледяные ветра заставили их выйти из подполья и растерзать город за неполные две недели — чтобы набраться сил пережить холода. Настолько, чтобы послать в погоню за той, кто может привести за собой полное уничтожение, наемных убийц, а не полететь самим и нагнать уже через сутки.

Первый камень не вернется к нам уже никогда, отданный ему.

Второй истрачен на то, чтобы дать покой планете на тысячу лет.

Остается третий. Могущий быть где угодно.

Я вернулась в госпиталь будто во сне. Стянула шлем и броню, что–то отвечала на вопросы раненых. А через час не выдержала и бросилась обратно, в узкий длинный тоннель.

Баррикаду обновили, более того — поставили еще одну, в метре за первой. На четверть разобранную — до ближайшей угрозы прорыва. Толпа уже разошлась, остались только техники, прилаживающие какие–то ловушки. Я кивнула караульным и забралась в тесный закуток между баррикадами, начиная лихорадочно осматривать тщательно залатанный завал.

И, пожалуй, сама до конца не понимая, что ищу.

Ты пришла.

Чужой голос врывается в сознание. Я прижимаюсь к стене, там, где тонкие щели пропускают холодный зеленый свет той стороны.

Может быть янтарь — холодным?… С той стороны смотрят глаза холодные и чужие, смотрят мимо меня, мимо стен, мимо мира. Падают на лицо темные волосы, тонкой струйкой бежит по шее чешуя.

Вот ты и перестал прятаться, любимый…

Глава двадцать пятая

— Мы не воры, — возразил Бэрд. — То, что принадлежит тебе, мы отдадим в обмен на наше.

По щекам катится холодная вода, но это пещеры, здесь не может быть дождя. А я думала, что разучилась плакать, Тайл.

Мне хочется биться головой о стену. Только это не поможет.

Мне даны сутки, Тайл. Нужно решать. Но как?…

Нет смысла идти к коменданту, будь он мне хоть муж, хоть учитель, я знаю, что он скажет. «Ты не имеешь права».

« — Меня не интересует, как вы это сделаете. Простой обмен — неужели это не доходит до вашего высокоразвитого мозга, разумные? — безличный голос сочится ядом. — Жизнь за жизнь. Вы приходите к нам, а мы отпускаем — его. Наш контроль совершенен, он может умирать долго и крайне мучительно.

— Все читаете?… Никто не спорит, лучше вас никто не читает в сердцах. Но ВЫ же разумны не меньше! Зачем?!»

Ремо я не скажу никогда. Потому что я знаю, что он скажет, как скажет… И умрет вместе с тобой.

Тайл, я не могу спросить у тебя, но я знаю, что ты бы ответил. Ты не боишься смерти. Когда–то ты давал присягу защищать разумных даже ценой жизни.

Вот только твоей смерти боюсь я… И навряд ли слова могут перевесить причины.

« — Зачем?… — глаза, холодные и чужие, наконец смотрят на меня. — Когда убивали нашу королеву, вы не говорили нам причин!

— Тогда… это была ваша королева?…

— Тогда? — он криво улыбается, взгляд становится жестоким. — Вот она, вся ваша разумность — думать, что все ограничивается одной каменной глыбой посреди звезд! Нет, это было не здесь и не тогда, и нас не первый раз бросают в лед. Но больше не бросят никогда.

«И моя королева будет жить», — это не звучит вслух, но слова нужны далеко не всегда…

— Но вы ведь не т'хор! — я балансирую на самом краю, но по–другому уже не получается. — Тогда почему?! Почему вы истребляете собственный народ?!…

В замороженном взгляде на один миг вместо гнева мелькает печаль.

— Это уже давно не мой народ, а я — т'хор. Тот, кто уходит на Изнанку, остается там навсегда. Поэтому не думайте, что я пожалею вас. Не думайте, что, еще раз насильно поместив в спячку мой народ, отрезав от Изнанки настолько, что даже сейчас нам приходится пробивать точки перемещения там, где слаба материя Лица, вместо того, чтобы перемещаться куда угодно… Да, можете так и передать своим командирам, мы могли это. И скоро сможем вновь — действие артефактов не рассчитано на вечность, уже хотя бы поэтому вы обречены… — размеренный голос бесстрастен и пуст — так же, как пуста Изнанка, с которой он пришел. — Не думайте, что, даже если вам удастся совершить чудо вновь, вы избавитесь и от меня. Когда–то я был одной с вами крови, именно поэтому это невозможно. И у меня хватит сил разбудить мой народ снова.»

Мне хочется биться головой о стену, снова и снова, потому что из этого нет выхода. От правды не помогает ничего, даже слова — слова почитаемого в древности чуть меньше королей служителя. Потому что у каждого правда своя и своя злость.

Жизнь на жизнь. Простой обмен. Несложно понять, зачем ему я. Почему–то он уверен, что «Лед» должен быть здесь — может, оттого, что из разоренного города я бросилась не куда–нибудь, а сюда. «А может, — тоненький шепоток изводит душу мучительной надеждой, — оттого, что действительно знает…» Может, он бросился сюда не только из–за боязни утечки информации, а за тобой… за ним. И, перетряхнув за неполную неделю огромный замок от башен до подвалов, решил, что уж ты–то знаешь…

Если бы… Если бы я была уверена, что действительно не знаю. Но теперь я уже не уверена ни в чем. И в том, что мне снова не начнут приходить сны — тем более. Не мужчинам, которые тогда погибли раньше, чем успели что–либо узнать, а мне. И это — единственный наш шанс, призрачный, как утренний туман над пустыней.

Вот только я не могу, Тайл. Не могу разменять тебя, как младшую фигуру на игральной доске. Потому что действительно стала слишком эмоциональна для вымороженного болванчика с рассудочной душой. И долг наперегонки с чувствами рвут не привыкшую к этому душу на части.

Сутки.

Я не буду думать об этом сейчас, иначе сойду с ума.

Кто–то тронул меня за локоть. Я подняла глаза.

— Фарра, не волнуйтесь так, с ним все будет… хорошо, — Коэни печально улыбается.

— А с кем хорошо не будет? — глухо проговорила я. У нас с тобой внезапно стало много общего, мой солнечный мальчик.

— Что?…

— Послушай… Не терзай себя так. Не думаю, что ты что–то сможешь сделать со всей этой историей с Зимой…

— Я и не думаю… — тихо и неожиданно серьезно сказал он. — Я знаю. Вина — относительное понятие. А нам… Неужели вы в самом деле думаете, что кто–то не может измениться? — он поднял голову и посмотрел мне в глаза взглядом настолько взрослым, что по спине помимо воли пробежал холодок. — Не всегда для этого нужна тысяча лет.

Я застыла, пораженная. Не будь сейчас так важно другое, я бы не поленилась выяснить, намеренно ли меня ткнули носом в собственные слова, или это совпадение.