Вице-президент Бэрр - Гор Видал

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Думаю, сегодня Уильям Леггет стал самым ненавистным человеком в Нью-Йорке; конечно же, он и самый отважный. Этой осенью я провел немало времени в его обществе, и, хоть моя неприязнь к политике не исчезла, я получал удовольствие, наблюдая, как он будоражит Таммани-холл. Члены его, видимо, сторонники Джексона; но поскольку многие «воины» тайно субсидируются Банком, они, по сути, виги, вроде Мэттью Дэвиса и Мордекая Ноя.

Несколько недель назад я пошел с Леггетом на собрание в вигвам Таммани. Мы вошли в переполненный зал, когда Мордекай Ной громил иммигрантов.

— Они разрушат нашу демократию! — кричал он. Сам Ной не пользуется популярностью и сейчас старается угодить аудитории, взвинтить ее. Это ему удалось. — Надо ввести более жесткие ограничения на выборах. Затруднить участие в выборах подонкам, католическим подонкам… — Страшное слово произнесено, и зал замер. — …которые теперь тысячами высаживаются на наших берегах и привозят с собой лихорадку, католическую заразу, ведь, поверьте моему слову, католицизм и деспотизм — одно и то же!

Крики одобрения; овацией руководил Мэттью Дэвис. Леггет плюхнулся в кресло рядом со мной.

— Неслыханно! — пробормотал он.

Затем заговорил Дэвис — об организации, именовавшейся Демократической ассоциацией коренных американцев.

— С июля наша ассоциация заручилась значительной поддержкой в городе, мы рассчитываем и на ваше содействие — общества святого Таммани. Наша газета «Дух семьдесят шестого»…

Леггет вскочил.

— Мистер Дэвис, а ваша Демократическая ассоциация собирается поддержать демократического кандидата мистера Ван Бюрена? Или эта тайная корпорация вигов затеяла отнять голоса у подлинно демократической партии?

По залу прокатилось шиканье. Дэвис говорил необычайно спокойно (он умеет лгать с честнейшим видом).

— Наша ассоциация существует только для сохранения коренных американских институтов. Разумеется, никто из присутствующих не хочет, чтобы среди наших избирателей доминировали нищие иностранцы, слепо послушные честолюбивому духовенству, вознамерившемуся превратить нашу страну в нечто вроде европейского католического государства. — Несколько осуждающих голосов по адресу Дэвиса, но антикатолицизм — популярный лозунг, и виги эксплуатируют его при каждом удобном случае. Я отлично понимаю его привлекательность. Не люблю ирландцев и ирландских монахов. Правда, Леггет убедил меня, что иммигранты гораздо менее опасны для нас, чем их политические противники.

— По-моему, мистер Дэвис, ваша последняя кампания, будто бы направленная против папы, на самом деле обращена против президента Джексона и оплачивается — как и вы — мистером Бидлом и его Банком!

Гром аплодисментов со скамей радикалов, неодобрительные крики большинства.

— Я не знал, мистер Леггет, что вы такой приверженец генерала Джексона. — Мордекай Ной снова вскочил. — Наш добрый президент — да сохранят его все христианские святые, как принято говорить в Девятом округе, — недавно запретил распространение по почте аболиционистской литературы. Наш добрый президент сказал, что не хочет гражданской войны из-за проблемы рабства. А что скажете вы, мистер Леггет? Прав или неправ наш добрый президент?

Леггет остался верен себе.

— Я против того, чтобы грошовый почтальон решал, что имеют право читать граждане страны. — Шиканье антиаболиционистов почти заглушило его голос. — Я склонен поддержать… — Голос Леггета, когда он того хочет, становится мощным инструментом, — аболиционистов, да, аболиционистов, несмотря на весь их фанатизм! — Зал дрожал от неистовых криков, в воздух взметнулись кулаки, попахивало дракой. В Таммани все до единого ненавидят аболиционистов.

Голос Ноя перекрыл общий шум.

— Станете ли вы защищать того, кто с факелом в руке собирается поджечь Белый дом?

— Силой, — вопил Леггет в ответ, — не одолеть фанатизм! — Но гневные крики нескольких сотен людей заглушили его. Его не желали слушать, и он направился к выходу. Я последовал за ним по проходу между скамьями. Еще несколько поклонников Леггета потянулись за нами.

Вдруг воцарилась тишина: все глаза следили за нашим исходом.

Дэвис заговорил, успокаивая зал:

— Мистер Леггет не поддерживает усилий президента, направленных на предотвращение гражданской войны. Мы же, члены Демократической ассоциации коренных американцев, поддерживаем нашего президента.

Леггет остановился у двери.

— Я поддерживаю прежде всего свободу слова, а потом уже любого президента!

Зал снова загремел. Для среднего американца свобода слова означает лишь свободу повторять то, что говорят все, и ничего больше.

— Вы за гражданскую войну, мистер Леггет! — кричал ему вдогонку Ной. — Никакой вы не друг президенту Джексону!

То был конец Уильяма Леггета. На следующий день почтовое ведомство прекратило свою рекламу в «Ивнинг пост». Вскоре после этого общество Таммани отказалось печатать в «Ивнинг пост» объявления. И что еще хуже, рабочий люд, всегда поддерживавший Леггета, отвернулся от него. Это больше всего его уязвило.

— Ничего не понимаю. Работяги ведь те же рабы. И все же они ненавидят свободных негров на Севере.

— Они боятся за свою работу. — Я дал обычное объяснение — за неимением иного.

Сам я не очень-то люблю чернокожих — свободных или рабов, — но мне нравится умение Леггета встать у всех поперек дороги — у Джексона, у рабочих, у Таммани, у аболиционистов и у антиаболиционистов. Он вроде полковника Бэрра. Нет, он благородней.

Полковник Бэрр не по своему выбору и не по своей вине оказался на пути у нью-йоркских магнатов и у виргинской хунты, и, Когда они объединились против него, его благородство проявилось лишь в умении смириться со злой участью. Леггет же решился пойти против наших правителей с открытым забралом. Теперь ему конец.

В захудалом баре неподалеку от Файв-пойнтс Леггет мне сказал:

— Сегодня я сбросил тяжесть с плеч. — Он в необычно приподнятом настроении, несмотря на нездоровье и поражение. — Я ушел из «Ивнинг пост».

— Чем ты теперь займешься?

— Буду издавать собственную газету.

— Что говорит мистер Брайант?

— Сегодня он дважды рассказал мне про собачку, которая лаяла на Везувий. Но он добрый человек. — Леггет поглощал пиво кружку за кружкой. — Пойти бы к мадам Таунсенд… — Он осекся. — Что, слишком много воспоминаний?

— О да, — сказал я. Леггет думает, что Элен уехала домой, в Коннектикут.

Новый кошмар: Леггет идет к мадам Таунсенд и его провожают в комнату Элен. Мадам Таунсенд будет рада отплатить мне сполна. А Элен?

Мы направились во вновь открытое заведение рядом с церковью на Перл-стрит. Кажется, Леггет забыл свои обычные страхи. Я-то уж точно забыл. Девушки тут, в основном немки, очень чистые. Но главное, здесь нет мадам Таунсенд. Владелец заведения — приятный пожилой немецкий джентльмен, бывший клоун в гамбургском цирке (у меня вошло в привычку изъясняться в стиле Старожила, его статеек для «Ивнинг пост» — факты, факты и только факты!).

Мы ушли только на рассвете.

Я, кажется, схватил триппер. Жжение при мочеиспускании и воспаление крайней плоти. Что бы сказал Старожил?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Как и все жители города, сегодня ночью я не сомкнул глаз. Половина Первого округа сгорела дотла.

Дантовский ад: лед и пламень. Ужасающий перезвон колоколов, шум пожарных насосов и рушащихся домов. Полночное небо пылало малиновым заревом. Каждый грамотный житель Нью-Йорка говорит о последних днях Помпеи.

Я рад, что мне не придется описывать увиденное: перед глазами стоят зловещие картины Уолл-стрит в пламени. Ледяной ветер и огонь — явная аномалия.

Вдруг новое здание торговой биржи захлестывает мощная огненная волна. Спустя минуту я увидел сквозь стену статую Александра Гамильтона, что высится в главном зале.

Несколько молодых моряков бросились к зданию и попытались спасти статую. Они стащили ее с пьедестала, но тут полиция выгнала их на улицу — за мгновение до того, как здание с грохотом рухнуло, и Гамильтон исчез под обломками. (Его неудавшимся спасением руководил молодой офицер с военно-морской верфи — сын банкира, разумеется.)

Пожарники направляли шланги на пламя, но вода из насосов не шла. Вернее, шла, но тут же превращалась в сталактиты.

У всех сегодня глаза красные от дыма, не говоря уже о слезах. Уничтожено около девятнадцати городских кварталов (примерно семьсот домов). Общие потери исчисляются пятнадцатью миллионами долларов; значит, с сегодняшнего утра все страховые компании города разорены.