Испытание войной – выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Большевики, первоначально разрушив разлагающую, потерявшую веру в свое командование армию и доведя страну до края национальной катастрофы в феврале – марте 1918 г., в последующие годы сумели сделать многое для создания боеспособных вооруженных сил. На то были веские причины: без силы штыка удержаться у власти было нельзя (Мао гениально-беcхитростно изрек: «Винтовка рождает власть»). В 30-е гг. Сталин уже ясно понимал, что политические процессы в Европе идут не по марксовым схемам, и лишь новая европейская война может изменить социальные порядки на континенте, потому делал особую ставку на милитаризацию страны, готовясь к решающей схватке. Успехи были, и успехи значительные. Маневры в Белорусском и Киевском военных округах в 1935–1936 гг. произвели большое впечатление на зарубежных специалистов теми новациями, что продемонстрировали красноармейские части. Но погром военных кадров практически прервал дальнейшее становление Красной Армии как нового типа. Такой армией стал вермахт.

Невысокий уровень оперативного мастерства большей части оставшихся военных кадров неизбежно вел к укоренению линейной тактики ведения боя, фронтальному оперативному мышлению. Ведь так было легче управлять войсками. Но сама жизнь, практика заставляла искать пути к нахождению форм и методов боя, дающих высокий результат при малых потерях. И открывалось давно открытое. Еще древний китайский военный теоретик Сунь Цзы сравнивал войско с рекой, которая обходит очаги сопротивления и устремляется к слабо обороняемым участкам. Как река прокладывает свое русло в зависимости от местности, так и армия действует соответственно дислокации сил противника. Однако многие наши командиры и военачальники, включая Верховного главнокомандующего, предпочитали долгое время не обходить горы, а сдвигать их.

«Скажите… неужели мы всегда так воевали?» – спрашивает один из героев романа В. Пикуля «Баязет» другого.

«Да, пожалуй, всегда… Войны ведь… не каждый день бывают. Поначалу лезут все больше на авось, валят промах на промахе. Наконец выучиваются. Бьют врага уже как надо. А войне-то, глядишь, и конец. Допущенные ошибки стараются замолчать. Историки врут. Военные специалисты хотят позабыть старые невзгоды и погрязают в изучении мелочей. Нагрянет новая война, и опять старые ошибки на новый лад. Или же наоборот: новые – на старый».

Все верно. Так оно и есть. Так было и в начале Великой Отечественной войны. Достижением военного командования Советской Армии в последние два с половиной года войны явилось овладение искусством маневренной войны. Причем достижением исторического масштаба, потому что российской армии такой тип военных действий удавался не часто. Больше приходилось уповать на героизм солдат, что так приводит в восторг многих наших историков и публицистов, забывающих упомянуть при этом, что слишком часто героизм являлся оборотной стороной чьей-то нераспорядительности. Германская военная школа пошла другим путем.

Прусско-германская армия выигрывала войны 1866 г. и 1870 г. за счет компетентного штабного командования и выучки полевых войск. Вместо самопожертвования от солдат требовался разве что боевой задор. А верховное командование благоприобретенный опыт постаралось прочно закрепить в виде традиций.

Русско-японская война 1904–1905 гг. явила собой пример полного провала в искусстве маневренной войны царским командованием. Можно только удивляться, каким образом японской армии удалось выигрывать сражение за сражением без единой осечки, ведь русские войска воевали в исключительно благоприятных условиях – вдоль линии маньчжурской железной дороги, имея возможность получать все необходимое прямо из вагонов, в то время как японской армии требовалось везти предметы снабжения сначала морем, затем перегружать их в портах на телеги и по грунтовым дорогам тащить на позиции. Однако это не помешало японской армии, не имевшей численного или технического перевеса и даже значительного военного опыта (за исключением китайско-японской войны 1894–1895 гг. Япония не вела внешних войн несколько веков!), выиграть сложную кампанию за счет активного оперативного маневрирования.

В Первой мировой войне русская армия как маневренная сила выглядела не лучше и не хуже других – французской, английской, австрийской армий, так как все они особым оперативным искусством не блеснули. Но явно уступала германской армии, не выиграв у нее ни одного сколько-нибудь крупного сражения. Таким образом, новая Красная Армия не могла унаследовать глубоких традиций маневренного оперативного искусства от старой. Но опыт Гражданской – прежде всего маневренной войны – повлиял на военные воззрения ряда молодых военных специалистов, вышедших из низов и не связанных с прежней косностью военного мышления. Они заложили фундамент будущего взлета советского оперативного искусства, рассматривая боевые действия как комплекс маневренных мероприятий по разгрому противника. Первая половина 30-х гг. стала временем активных и плодотворных теоретических поисков новой военной концепции. Триандафилов, Тухачевский, Уборевич, Якир увидели будущую войну в современной для эпохи моторов форме.

Советские историки пытались доказать уникальную самобытность отечественной военной теории, которую, мол, заимствовали на Западе всякие там гудерианы, не способные придумать сами ничего оригинального. В этом прослеживается старая традиция (с 40-х гг.) утверждать, что чуть ли не все важное было открыто и изобретено в России, а Запад присвоил приоритеты. Все это, конечно, неправда. Но есть и нюанс. В любой стране может родиться талантливый человек, однако суть в том, сумеет ли эта страна воспользоваться своим интеллектуальным богатством, предлагаемыми разработками и открытиями. Проблема заключается не столько в изобретении пороха, сколько в его использовании. А это уже зависит от организации. То, что кто-то у нас нечто разработал, а воспользовались этим другие, говорит прежде всего о несовершенстве нашей организации (экономической, социальной, военной). И наоборот, кто этим воспользовался (а механически воспользоваться невозможно – открытие не запчасть), может поставить «плюс» своей системе организации. Германская армия, имея собственных оригинальных военных мыслителей, заимствовала самое прогрессивное в военной мысли других стран – от теорий Дуэ и Фуллера до советских военных разработок, что делает честь профессионализму ее военных руководителей (5). Получился сплав, основанный на организованности, вере в себя и оправдавшемся риске. Германская армия не имела превосходства в численности и качестве вооружения перед англо-французскими или советскими армиями, а, наоборот, по ряду компонентов уступала им. Ее первоначальные успехи – это успехи лучшей организации дела. Она вела войну современными оперативными методами и – побеждала. Побеждала до тех пор, пока ее противники сначала не сравнялись, а потом и не превзошли ее в этом. Но только не в таком компоненте маневренного оперативного искусства, как блицкриг. Здесь с вермахтом со второй половины ХХ в. может сравниться разве что израильская армия.

В советской литературе обязательным тоном считалось отзываться о блицкриге с высокомерием типа: «молниеносная война – это авантюра». Так можно рассуждать только в стране, испокон веков ведшей длительные войны на истощение и к ним привычной. Размеры территории, населения, природных богатств позволяли особенно не задумываться над сроками боевых действий. Но есть страны, для которых эти сроки есть вопрос жизни и смерти и блицкриг – это, в сущности, единственный путь к успеху.

Блицкриг требует чрезвычайно высокой степени организации в его подготовке, хорошего знания противника и, прежде всего его слабых сторон, так как через их использование, а не через количественное превосходство, куется успех. Блицкриги вермахта или израильской армии были основаны именно на этих основополагающих факторах.

Российской армии блицкриги никогда не давались, отсюда и соответствующее пренебрежение в духе басни Крылова о лисе и винограде. Взять хотя бы советско-финскую войну 1939–1940 гг. Планировалась она как блицкриг, но превратилась в кровопролитную борьбу на выносливость. Все попытки вести маневренную войну закончились полным провалом. Молодая, малоопытная финская армия, как в свое время и японская, в маневренных действиях переиграла советскую армию, окружив и разгромив четыре (18, 44, 139, 168-ю) дивизии и одну (75-ю) частично. Красную Армию подвели как раз основополагающие факторы: войска не имели всех необходимых сведений о противнике, а организационную сторону пришлось выправлять уже в ходе конфликта (подтягивать необходимые силы и средства, думать о зимнем обмундировании, разрабатывать тактику прорыва укрепрайонов и борьбы в условиях лесистой местности). Войну выиграли привычным могучим лобовым ударом за счет подавляющего превосходства в людях и технике. А что изменилось сейчас? Война в Чечне стала лишним тому доказательством. И там бои и вся кампания проводились главным образом за счет численного превосходства в людях и средствах. Показательна операция «по вводу» российской армии в Чечню осенью 1999 г. Она проводилась способом фронтального выдавливания противника с его позиций, хотя логика борьбы требовала как раз маневренных действий с целью недопущения отхода сепаратистов в горы и в города. Но никаких прорывов механизированных войск в сочетании с воздушными десантами, отсекавшими пути отхода, не проводилось, ибо войска не умели этого делать. Как, судя по всему, и само командование.