На пороге Тьмы - Андрей Круз

Веники гоняли волны жары, сбитые с веток листья прилипали к Настиной коже, разгоряченной и раскрасневшейся, дубовый дух становился все крепче и крепче, буквально заполняя собой легкие, пот лил в три ручья, заливая глаза, заставляя жалеть о том, что не запасся войлочной шляпой-брылем. Пару раз я еще поддавал пару, превращая парилку в компактный филиал то ли ада, то ли рая, это уж кому как и с какой точки смотреть. По мне, так и самый рай – люблю я это дело так, что никаких сил нет.

Сквозь шум, тяжелое дыхание и тихое повизгивание Насти под вениками до меня донесся звук открываемой двери, кто-то зашел или заглянул к нам в предбанник. Вроде ничего особого, даже официант мог или кто другой, но только мы ничего больше не заказывали, и самое главное – тут без стука врываться принято не было: не то место, баня как-никак, все же не проходной двор.

– Кто это там? – насторожился я, откладывая один веник в сторону.

– Где? – непонятливо спросила, с трудом повернув голову, совсем разомлевшая Настя.

– Там, – кивнул я на дверь парилки. – Подожди, гляну.

– Пар выпустишь, – чуть капризно сказала она.

– Обратно нагоню, не боись на сей счет, – пробормотал я, думая уже о другом, а точнее – о том, что мне это все как-то не очень нравится.

Даже если просто кто-то к нам сунулся, все равно надо бы его стучать в дверь поучить, исключительно так, для просветления в мозгу, чтобы приличия не забывал.

Слегка приотворив дверь парилки, я выглянул в образовавшуюся щель. Посреди предбанника, отделенный от нас лишь парой метров и обеденным столом, стоял какой-то мужик, причем совершенно незнакомый и одетый отнюдь не по-банному – в сером ватнике, испачканных галифе и грязных кирзовых сапогах. Лет сорок с виду, ничем не примечательное лицо, только вот выражение у него было какое-то диковатое. Даже не злобное или там агрессивное, а именно дикое, словно не человек это вовсе, а какое-то животное – просто оно сейчас человеком прикидывается.

Самым плохим при этом было не выражение лица, выражение-то черт с ним – мало ли как оно выразилось. Куда хуже в сочетании с этим лицом выглядел черный парабеллум с удлиненным стволом, который мужик держал в руке. В правой руке, а в левой, испачканной кровью так, что казалось, что он натянул на ладонь красную перчатку, был зажат длинный широкий нож вроде кухонного.

Мужик смотрел на дверь парилки, когда я ее приоткрыл, и первое, что он сделал, встретившись со мной глазами, – вскинул пистолет, направив его в мою сторону. И с этого момента все закрутилось как в калейдоскопе. Рванув дверь на себя, словно надеясь укрыться за нетолстыми досками, я крикнул Насте: «Лежать!» – присел и дернулся назад, к печке. Раздался громкий хлопок, в досках появилась дырка, а на меня брызнуло мелкими щепками. Пуля прошла над головой, угодив прямо в градусник на стене напротив, расколов его пополам. Затем хлопнуло еще раза три, и с каждым хлопком на уровне груди в двери появлялось очередное отверстие.

– На пол, под полок! – страшным шепотом прохрипел я, стаскивая Настю, испуганно прижавшуюся к мокрым доскам.

Мне было так страшно, что я словно от самого себя отделился, не чувствуя ни тела, ни рук – ничего. Дикое осознание того, что мы оба, совершенно голые, мокрые, запертые в тупике, который представляла собой парилка, не можем ничего противопоставить ворвавшемуся психу – а в том, что это псих, у меня никакого сомнения не было, – плющило как паровой молот, заставляя мысли судорожно метаться в черепной коробке в тщетной попытке найти выход из этой западни.

– Ведро…– вдруг попыталась выбраться из-под полока Настя, скользя по полу. – Ведро дай, быстро!

Точно! Ведро! Что – ведро? А что – точно? Вода, горячая вода, там веники запарили, полведра почти что кипятка… если… если он сюда…

Шаги. Он в сапогах, а пол там дощатый, на деревянных перекрытиях, так что слышно его шаги хорошо, звучно, он к парилке как Командор топает – тот самый, коего Пушкин прописал в своей трагедии. Так же неудержимо и неотвратимо.

– Лежи! – прошептал я. – Все понял!

Стараясь не подниматься с четверенек, а именно в таком положении я сейчас находился, я схватил железное ведро с печки, опалив руки и даже ни разу не выматерившись при этом, и вновь прижался к полу. И вовремя – грохнули еще два выстрела, снова брызнуло мелкой щепой, а одна пуля, отрикошетив от края печки, ударила в полок, разбив лампу в толстом плафоне и сыпанув вниз стеклом как нельзя кстати.

Еще пара громких шагов, что-то твердое стукнулось о ручку двери, скрипнуло дерево – дверь двигалась с некоторой натугой, и в ту же секунду я изо всех сил толкнулся ногами, бросая всю свою немалую массу вперед, прямо на дверь, тараном. Даже не изо всех сил, а просто вкладывая в этот бросок всего себя целиком, каждый мускул, каждое сухожилие, каждую каплю злости и страха, понимая, что сейчас я бросил на стол свой единственный козырь, мятый и жалкий, который только в самом невероятном раскладе может побить карты противника.

Дверь подалась под плечом так, словно ее и не было, распахнувшись настежь, и с маху ударив стоящее за ней существо с пистолетом в плечо. Грохнул выстрел, но я, даже не увидев направления ствола, уже понял, что это не в меня, это куда-то мимо, это вообще в белый свет как в копеечку. И сразу же, продолжая движение, я плеснул кипятком из ведра противнику в лицо.

А дальше все пошло не так, как я надеялся. Да, выстрел в меня не попал, но несколько литров по-настоящему горячей воды мужика совершенно не впечатлили – он даже не поморщился, хотя его заметно ошпарило, лицо покраснело на глазах. Дверь, несмотря на всю силу удара, тоже не смогла его свалить, потому что угодила в рант его кирзового сапога, стоящего на полу и принявшего всю силу удара на себя. Его лишь отбросило в сторону, усадив на задницу, что оказалось только хуже для меня – так я мог хотя бы схватить его руками и завязать драку, а теперь инерция пронесла меня мимо, к тому же мокрые босые ступни заскользили по хорошо ошкуренным доскам пола, а противник так и остался ко мне лицом, не потерявший ни пистолета в правой руке, ни ножа в левой.

Краем сознания я лишь успел отметить струйку крови, быстро и густо скользнувшую у мужика из носа на верхнюю губу и подбородок – край ведра все же угодил как надо, но само оно катилось в сторону, позвякивая ручкой.

Спасло меня на этот раз то, что я поскользнулся: очередной выстрел прошел мимо. Ноги выскочили из-под меня назад, но, опершись на пол руками, я исхитрился изменить направление движения, рвануть изо всех сил, буксуя и при этом каким-то краем сознания понимая, насколько дико и нелепо выгляжу сейчас, голый, мокрый и распаренный, бегающий по предбаннику на четвереньках и уворачивающийся от выстрелов какого-то психопата.