Мои дневники - Никита Михалков

В конце весны 1953-го года ему заказали бюст Берии. Дали аванс. И пару месяцев ваятель его пропивал, за работу вообще не брался. Когда же осталась до сдачи шедевра буквально неделя, Шишков заперся у себя в мастерской. День и ночь лудил, никуда не выходя, – практически без обеда, завтрака и ужина. Наконец-то, едва уложившись в срок, доделал… Позвонил заказчику: мол, так и так, готов заказ.

– Какой заказ?

– Ну вот, Лаврентий Павлович выше пояса…

– А-а, понятно. Минуточку… – некоторое время было тихо. Потом тот же голос ответил: – Везите.

Шишков вызвал специально обученных людей, погрузили накрытое холстиной изваяние на грузовик, мастерская скульптора располагалась недалеко от Лубянки (откуда, собственно, и пришел заказ).

Грузовик подкатил к небезызвестному зданию. Всем пропуска уже были заказаны.

Но через проходную люди с бюстом, стоящим на специальных носилках, пройти не могли. Поэтому пришлось для них открыть ворота. И, если бы кто-то проходил мимо, увидел бы довольно странное зрелище – как обсыпанные мраморной крошкой люди во главе с огромным человеком с взлохмаченной шевелюрой и безумным взглядом сквозь стекла перемотанных в трех местах изолентой очков вносили покрытый холстиной тяжелый предмет во внутренний двор КГБ.

Лаврентий Павлович Берия

Потом Шишков и люди с бюстом, следуя за майором госбезопасности, долго поднимались по лестнице (в лифт носилки с бюстом не входили). Шли длинными коридорами, оставляя на ковре белесые следы от мраморного порошка, и наконец-то оказались в просторном зале, в котором стоял перед высокой сценой стол, словно специально приготовленный для демонстрации заказа.

Что ж? Водрузили скульптуру на стол, не снимая с нее покрывала. Рабочие аккуратно отошли в сторонку, к окну. Шишков сел на стул, рядом с ним пристроился и майор, сопроводивший их на место.

Настроение у скульптора было чудовищным. Поводов для этого было очень много: во‑первых, в течение долгого времени он денно и нощно работал, плохо питался и вообще не пил, во‑вторых, перед самым его выходом из дома по телефону ему сообщили о том, что в мастерской у него не уплачено ни за свет, ни за тепло, ни за воду. Одно утешение, что звонок этот был сделан именно сегодня, когда скульптура была уже закончена, потому что, если бы эта задолженность выяснилась раньше и ему бы отключили свет и воду, закончить работу едва ли бы удалось.

Майор сидел молча, глядя прямо перед собой, положив ладони на колени. Шишков пару раз пытался к нему повернуться, чтобы о чем-то спросить, но тут же отворачивался, понимая, что этого лучше не делать.

Так прошли мучительные полчаса.

Вдруг распахнулись высокие двери, и в зал быстро вошли несколько человек в форме госбезопасности. Впереди шел маленького роста, лысоватый, чисто выбритый генерал в ладно сидящем кителе и в начищенных до блеска сапогах. Уже при звуке открываемых дверей майор вскочил и довольно грубо толкнул Шишкова в плечо. Тот тоже поднялся…

Генерал остановился напротив покрытого холстиной изваяния. Ему тут же подставили стул, на который генерал неспешно сел, закинул ногу за ногу и коротко сказал:

– Показывайте.

Шишков поспешил к столу, на котором стоял бюст, собрался с духом, взялся за край покрывала и картинно его сдернул, подняв облако мраморной пыли, которое почти заволокло изваяние, но быстро осело.

Наступила пауза.

Оценивающий произведение искусства генерал наклонил голову направо, потом – налево. Потом покачал головой. Хрустнул пальцами. Боковым зрением окинул своих сопровождающих.

Затем генерал встал, за спинку взял стул, на котором сидел. Медленно подошел к бюсту. И со всего маху раскрошил свой стул о голову Лаврентия Павловича. Тот, впрочем, и бровью не повел. Так и стоял, бдительно глядя сквозь пенсне на разбившего стул об его голову генерала.

Возникла секундная пауза. И вдруг чудовищный рык, похожий на рев раненого бизона, огласил всю залу… С диким слоновьим топотом, вцепившись в собственные волосы, по коридорам Лубянки несся бедный скульптор, выкрикивая не своим голосом бессвязные слова.

Что было дальше, уже не имеет значения. Важно другое: почему такой аккуратненький, «ладно скроенный», маленький генерал совершил этот невероятный поступок? По какой причине разбил он свой стул о бюст человека, перед которым трепетала вся страна, включая ее руководство?

Ответ прост.

Пока Шишков выходил из алкогольного синдрома, а потом как фанатичный подвижник творил, никого не видя и не слыша, не принимая посетителей, не включая ни радио, ни телевизора, пока он, отрабатывая пропитый аванс, в поте лица создавал бессмертный образ министра внутренних дел СССР, в это самое время Лаврентия Павловича признали государственным преступником и приговорили к высшей мере наказания.

Вывод для всех без исключения художников, сформулированный в свое время Расулом Гамзатовым:

Пить можно всем,Необходимо толькоЗнать – где и с кем,За что, когда и сколько.

Можете представить себе, сколько должен был выпить несчастный скульптор, чтобы прийти в себя после этой жутчайшей истории и победить в себе устойчивое отвращение к дальнейшему ваянию представителей власти.

Генералы, мечущиеся по корту, старательно играющие в теннис, потому что их командующий любит теннис. Сетки – дырявые, но солдаты подбирают улетающие мячики.

Чешский тренер по теннису тренирует меня. Все время, почти не останавливаясь, говорит по-чешски. Понять ничего невозможно. Он же совершенно не обращает внимания на то, понимаешь ты его или нет.

Смешно может быть, если та же ситуация, но тренер говорит на каком-нибудь более экзотическом языке.

VIP. Шереметьево. Подсаживается совершенно шпанского вида парень. Потом оказался солнцевским. Губы мокрые, глубоко посаженные глаза, очень нервный, руки мелко изрезаны (видимо, бритвой резал вены). Выяснилось потом, что эпилептик. Долго и без остановки говорил. Оказалось, вместе летим в Прагу…

Летели на разных местах в самолете…

В Праге в аэропорту нужно было заполнять какую-то анкетку. Он, уже сильно поддатый, ходил со смокингом в чехле на пальце и совершенно детским, шпанским и гнусавым голосом канючил, чтобы ему заполнил кто-нибудь эту анкетку. Пытался полицейскому сунуть взятку в 100$, чтобы тот ему заполнил сам. После совал уже 300$.

Погранзона пустеет, а солнцевский браток все ходит, болтается хлыстом, канючит – просит заполнить анкетку.

По д’Артаньяну: «Времена меньшей свободы и большей независимости».