Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как много говорят письма, которые я получал из редакций, отказывавшихся меня печатать! В свое время этих листочков, начинавшихся словами «дорогой Джон», я получил предостаточно, они приходят и сейчас.
«Дорогой Джон, благодарим Вас за рассказ, который Вы прислали. Это правдивый и прекрасно написанный рассказ. К сожалению, нам это не подходит по теме. Не станем от Вас скрывать, что нам не хотелось бы превращать свое издательство в политическое учреждение.
Просим не забывать нас, когда Вы напишете что-нибудь еще, особенно если в новых вещах Вы не будете стремиться к острой расовой проблематике. Искренне Ваши...»
Короче говоря, «зачем Вы все время пишете о неграх? Почему бы Вам не написать просто о людях?» Откуда идет это стремление заставить негритянского писателя отказаться от своих корней? Все дело в том, что положение негров в нашей стране — самое глубокое разоблачение американского образа жизни. Америка не желает взглянуть в лицо этой правде. Так было всегда и так всегда будет, пока черные не перестанут служить воплощением человеческой обездоленности. До тех пор пока мы, черный народ, остаемся перемещенными лицами в родной стране, острота расовой проблемы будет только усугубляться. Наша обездоленность и дальше будет служить основным стимулом во всех наших попытках завоевать себе расположение и дружбу африканских и азиатских народов. Африканцам не безразлично положение их американских братьев, а чернокожие американцы все больше тянутся к матери-Африке...
Не надо писать о неграх—надо писать об американцах. Но только помнить при этом, что американский негр, несомненно, более всего американец среди всех американцев, ибо он и создан был здесь, на этой земле, с какой бы точки зрения мы к нему ни подошли: физической, психологической, социологической, культурной, экономической. Он—продукт Америки. Негр, само существование чернокожего—безошибочный показатель действенности Конституции этой страны, всех ее демократических традиций, остающихся нереализованными. Да, все еще нереализованными. История жизни чернокожего в этой стране становится историей бесчеловечного отношения человека к человеку, той историей, которая понятна без перевода людям всех стран. Вот поле деятельности для писателя, не страшащегося правды! Впрочем, может быть, человек Запада и прав. «Все, что нужно было сказать, уже сказано людьми Запада». Что ж, люди Запада, возможно, уже сказали все, что им нужно было сказать. Возможно, они уже неспособны вести диалог, не говоря чепухи. Ведь все знают, что говорили они достаточно долго.
А небелые во всем мире были обречены человеком Запада на вечное безмолвие. Сейчас, в середине XX века, пришло их время говорить. Человек Запада написал свою историю, выдавая ее за историю всего человечества. Надеюсь, небелые наблюдали за человеком Запада достаточно долго для того, чтобы не совершить роковой ошибки—не копировать историю «цветным» карандашом. Есть старая и очень мудрая ганская поговорка: «На троне времени никто не может усидеть вечно». И все же сейчас, в процессе культурной революции, наш долг—восстановить истинную историю последних четырех столетий, рассказав ныне, «как на самом деле был завоеван Запад».
История нашей страны изобилует примерами бесчеловечности, насилия и жестокости. Мы должны отдавать себе в этом отчет. Ведь ни народ, ни страна не в силах освободиться от своего прошлого, просто отрекаясь от него или искажая его суть. Белые американцы были заботливо изолированы от своей истории. История—память народа, а у народа есть свойство вспоминать о себе только самое хорошее. Что же, свойство чисто человеческое. Но в конечном счете народ должен взглянуть на свою историю без иллюзий—чтобы преодолеть ее наследие.
ДЖЕЙМС ДЖОНС
ИЗ ИНТЕРВЬЮ
Вопрос: Покинув Америку и обосновавшись в Париже, рассматриваете ли вы, мистер Джонс, этот факт как жест, исполненный политического значения, как отказ от связи с родиной?
Ответ: Ну нет. Конечно же, нет. Я американец и всегда им останусь. Я люблю свою большую, неуклюжую, расползшуюся во все концы страну и люблю ее большой, неуклюжий, какой-то неупорядоченный народ. Во всяком случае, я не люблю ввязываться в политику и никогда не стремлюсь к «политическим жестам», как вы это называете. Я вообще не верю в политику. Я вижу в ней хроническую, потенциально очень опасную болезнь, которая, однако, пока не очень беспокоит, и поэтому с ней до поры до времени можно мириться. Политика—это род диабета. Это и наука, но наука, в большей степени, чем что-либо другое, основанная на элементарном животном инстинкте. Если бы я был немного покрепче и помускулистей, я непременно стал бы анархистом: пока же не приходится об этом думать... В сущности, уехал я из Штатов только потому, что американскому писателю, вообще говоря, полезно посмотреть со стороны на свою родину, на весь континент и постараться с выгодной позиции оценить ее эмоциональный климат.
В. Вы хотите сказать, что общественная среда в Америке по сути своей враждебна натурам артистичного, богемного склада, не так ли?
О. Мне кажется, что это можно. утверждать сейчас в применении к любой стране мира. Мой дед говорил мне, когда я был еще мальчишкой: «Я всегда буду на твоей стороне, приятель, прав ты или виноват, но мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы ты был прав». Вот точно так же я отношусь к Америке. Нечего и скрывать, что мы натворили уйму некрасивых дел.
