Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий

Спенси захохотал, как безумный. Юра не предполагал, что человек с таким возвышенным голосом может так смеяться.

— Взгляни на меня ещё раз! Как, по-твоему, я могу отражаться в этой грёбаной луже?

Пристыженный, Хорь направился к лестнице.

Глава 15

Встречи в «Зелёном ключе»

1

Камень выскочил из-под ступни и с шумом плюхнулся в воду. Этот звук привёл девушку в чувство. Поняв, что слабеет, Алёна установила ногу на другой выступ и сделала рывок, вытягивая своё потяжелевшее тело. Оцепенение спало. Прыгнуть в гигантскую пасть было форменным самоубийством, несмотря на то, что это всего лишь сон.

«Эта река унесёт тебя туда… откуда не выбраться», — сказал кто-то внутри.

Сон! Стоило Алёне напомнить себе, что она спит, как всё вокруг утратило краски. Это та самая река, и плющ, по которому она взбиралась, тоже был предсказан. Куда бы ни вела эта дорога — она на верном пути.

От восторга Алёна едва не завопила. Она начала лихорадочно оглядываться, но не увидела ни гигантского рта, ни пятнышка света, к которому, как она думала, следовало идти. Пещера растворялась, краски перетекали друг в друга, всё становилось бессмысленным, как лоскут прошлогодней газеты.

— Нет! — сказала Алёна. — Я не хочу! У меня только начало получаться…

Она грохнулась на колени и обняла каменистую землю, стиснув пальцы на жидкой растительности, но это не помогло. На зубах всё ещё чувствовался песок, который сыпался сверху, когда девушка, барахтаясь в воде, поднимала лицо, ища за что уцепиться. Потом и твердь исчезла, всё исчезло, и ничего не стало. Алёна потеряла чувство времени, и даже нечто куда глубже, куда существенней. Она потеряла ощущение самой себя.

Постепенно темнота начала отступать. Сознание вновь сжалось до границ тела. Глаза распахнулись, чтобы увидеть уродливое чёрное лицо, обрамлённое рыжей шевелюрой. Оно напоминало ацтекскую маску из фильма, вспомнить название которого ей не удавалось. Руки, что Алёна хотела выставить перед собой, лишь слегка приподнялись. Власть над ними возвращалась, но медленно, слишком медленно. Кто это? Это он зашёл в квартиру Валентина, когда она готовилась отойти ко сну?

Не сразу Алёна поняла, что находится на открытом воздухе. Трещины на потолке стали жирными, широкими мазками бегущих по небу туч, за которыми сверкали молнии. Верхушки деревьев метались, словно кисти в руках безумного художника. Дождь заливал глаза, а лицо, казавшееся маской, вдруг обернулось жухлым, беззубым подсолнухом, давно потерявшим все семена.

Она села; одежда неприятно липла к телу. Икры и спина болели, и холод, немного притуплявший чувствительность, казался едва ли не даром божьим. Всего в десятке шагов было озеро, а слева — какой-то дом с пристройкой в виде башни и грузовой автомобиль с большими круглыми фарами и ржавчиной на видимом ей крыле.

— Эй, — услышала она. — Кроха! Ты живая?

Невероятных размеров мужлан стоял возле кузова, разглядывая неё. Он был одет в коричневую робу с множеством карманов, из которых торчали гаечные ключи и резиновые ручки каких-то инструментов. На животе она изрядно оттопыривалась, словно говоря, что первым делом, обняв жену, он спросит: «Что у нас на ужин?»

— Конечно, я жива, — сказала Алёна. Она едва слышала свой голос. Здоровяк, кажется, был близорук и отчаянно щурился, хотя их разделяло едва ли больше пяти шагов. Лишь когда Алёна попыталась встать, он поспешил ей на помощь. Почувствовав твёрдую руку, девушка ухватилась за неё и вернула себя в вертикальное положение; прямохождение показалось ей на редкость отвратительным свойством хомо сапиенс.

— Ты горазда полетать. Кулем свалилась, не иначе небеса выплюнули, — бубнил мужчина над ухом. Его голос казался странно знакомым. Он провёл её через заброшенный сад под козырёк, который, по-видимому, нависал над чёрным ходом. — Сломала ветку того дуба. Смотри, вон она валяется! Если думаешь, что я шучу, можешь подойти и проверить.

Всё ещё опираясь на его руку, Алёна повернула голову и окинула незнакомца изучающим взглядом. Он не выглядел шутником, но в то же время казался не слишком удивлённым. Потом оглядела себя и действительно обнаружила несколько прилипших к ногам листьев дуба. Одежда та же, в которой она пришла в квартиру Валентина, разве что мокрая и испачканная землёй. Только пальто не было.

— Я была дома… — Алёна не стала уточнять у кого. — Собиралась уснуть и, кажется, даже уснула, как вдруг оказалась здесь.

— Мы должны быть под крышей, — пробубнил мужчина. Он был очень рослым, с красным подбородком, напоминающим не то кровяной пузырь, не то большой синяк. На вид около пятидесяти лет, волосы уже местами поседели. Абсолютно незапоминающееся лицо — разве что, кроме ушей, которыми гордился бы любой сказочный тролль. — Вот-вот припустит дождь. Пошли в дом. Обсохнешь, переоденешься. У нас полно старой одежды. Мои сёстры никогда ничего не выбрасывают. Немного горячего молока тоже не помешает.

Алёна позволила себя увести. Чувство, что что-то не в порядке, появившись в качестве лёгкого дискомфорта, нарастало с каждым шагом. Это касалось не мужчины и не громадного дома у озера, что само по себе наводило на какие-то мысли. Скорее, это касалось её самой. Будто она, как картинка в старом советском телевизоре, была немного не в фокусе.

Дом напоминал коробку, которая ждёт своего часа, чтобы быть раздавленной прессом и отправиться на станцию переработки вторсырья. Они зашли через чёрный ход. Незнакомец отвёл её по лестнице на второй этаж, в башню. Первая дверь слева открывалась в милую комнатку с закругляющейся стеной и расположенными на ней тремя окнами с видом на лес. Из крошечного коридора было видно озеро.

— Что это за место? — спросила Алёна.

— Дом позабытых надежд, — серьёзно сказал мужчина.

— В таком случае вы, наверное, работаете в помещении для складирования позабытых надежд и мастерской для их починки? — сказала Алёна, прежде чем сумела себя остановить. Это могло прозвучать грубо.

Мужчина, похоже, не знал, как ответить. Он постоял, переваливаясь с пятки на носок, а потом сказал:

— Располагайся пока здесь, падучая. Я попрошу сестёр, чтобы кто-нибудь принёс одежду и горячее. Скажу, что ты замёрзла и хочешь пить. Ты ведь замёрзла, ага? У нас есть печь, но мы топим её только на ночь.

Только теперь она впервые отвлеклась от собственных переживаний и пристально вгляделась в расчерченное морщинами лицо. Оно не выражало ровным счётом никаких эмоций и навевало ассоциации с воздушным шариком с намалёванной на нём рожицей. «Может, я и встречала его раньше? Например, в гостинице. Или просто на улице, когда с мужем под ручку прогуливались и глазели по сторонам, захваченные и одновременно раздавленные старинной архитектурой и мрачными полутонами…»

— Спасибо вам за гостеприимство, — коснувшись лба, сказала Алёна. — Не хотелось бы вас обременять.

Только когда за ним закрылась дверь, она с нарастающим беспокойством подумала о неприятной парочке, маленькой безобразной клоунше и неуклюжем мужлане с глубоким голосом, которого звали Брадобреем. Грим полностью скрывал черты его лица, но всё же… всё же.

Алёна легла, откинулась на подушки и закрыла глаза.

Блог на livejournal.com. 16 мая, 16:30. Кому теперь какая разница сколько сейчас времени, день сейчас или ночь?

…Кажется, я вовсе прекратил спать. Иногда, бывает, накатывает что-то… будто из моего времени вываливаются куски, как из расшатанной ураганом стены. Пятнадцать минут, девять, двадцать четыре… Эти куски исчезают, но ничего не меняются. Я сижу в кресле. Акация теперь не хочет есть. Она прекратила плакать некоторое время назад. Сутки… нет, всего несколько часов прошло. А может… не знаю. Недавно я собрался с силами и отнёс её к вымени. Теперь спит. Чтобы взгромоздиться на стул и запустить компьютер мне потребовалось усилие, которое, наверное, нужно хромому, чтобы совершить восхождение на Эверест. Наблюдаю, как пальцы летают над клавиатурой. Позывы голода и жажды ещё одного малыша — собственного организма — превратились в еле слышные подземные толчки. Положив эмбрион на дно ванной, я тоже припал к этому вымени. Звучит мерзко, да. Но в какое бы набитое ватой и старыми тряпками чучело я не превратился, по-прежнему отдаю себе отчёт, что, не подкрепляясь, вряд ли смогу заставить своё тело реагировать на изменения в окружающем пространстве — те, на которые я могу хоть как-то ответить. Молоко на вкус словно разведённая водой мука. В желудке паршиво, но это лучше чем ничего.