10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Слово было предоставлено Хрущеву, который предложил обсудить «дело Берии», сидевшего рядом с докладчиком. Берия вздрогнул, схватил Хрущева за руку, посмотрел удивленно и сказал:

– В чем дело, Никита? Что это ты бормочешь?

– А ты послушай и скоро узнаешь.

Хрущев произнес короткую сумбурную речь, которая изобиловала как нелепыми утверждениями о том, что Берия был мусаватистским шпионом, сотрудничал с английской разведкой, так и констатацией реальных фактов: вмешивался в партийные дела разных советских республик, стремился подорвать единство советского народа, заигрывал с Тито, считал нецелесообразным строить социализм в ГДР и другими подобными аргументами. Но главный вывод был абсурдным: Берия «никакой не коммунист».

Когда все высказались солидарно с Хрущевым, Маленков, не ставя на голосование постановление, нажал кнопку за председательским пультом. В зал заседаний вошли генералы во главе с Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым.

Растерявшийся Маленков едва выдавил из себя:

– Как Председатель Совета Министров СССР я прошу вас взять Берию под стражу до расследования предъявленных ему обвинений.

– Руки вверх! – скомандовал маршал побледневшему министру внутренних дел»{574}.

До вечера Берию держали в одной из комнат Кремля, а вечером вывезли на столичный военный объект, но в конце концов разместили его в командном подземном бункере, что размещался во дворе штаба Московского военного округа. До сих пор в подземелье сохранилась комната, где на протяжении полугода содержался сталинский монстр. Обитатели Кремля так боялись даже арестованного Берии, что не сразу дали «отбой» поднятым по тревоге подмосковным дивизиям.

Берия, едва придя в себя, стал барабанить кулаками в дверь. Через несколько минут начальник караула в чине аж целого полковника в сопровождении нескольких офицеров с оружием приоткрыли дверь в последнее обиталище Берии.

– В чем дело, почему шум?

– Требую немедленной встречи с Маленковым или хотя бы бумаги и чернил.

Через несколько минут, после разрешения из Кремля, стопка бумаги и карандаши были в камере Берии. До начала следствия потрясенный узник писал, писал… Маленкову, Хрущеву, Булганину, как и всем членам Президиума вместе. Вот одно не публиковавшееся до 1994 года письмо узника, судьба которого была предрешена еще в момент ареста.

«ЦК КПСС, товарищу Маленкову. Дорогой Георгий.

Я был уверен, что из той большой критики на Президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе, считаю, что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым сказать, что всегда был беспредельно предан партии Ленина-Сталина, своей родине, был всегда активен в работе… Старался подбирать кадры по деловым качествам… Это же относится к Специальному Комитету, Первому и Второму главным управлениям, занимающимся атомными делами и управляемыми снарядами…

Прошу товарищей Маленкова Георгия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Клементия, Хрущева Никиту, Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна Анастаса и других – пусть простят…

Дорогие товарищи, желаю всем Вам больших успехов за дело Ленина-Сталина…

Георгий, прошу, если сочтете возможным, семью (жена и старуха-мать) и сына Сергея, которого ты знаешь, не оставить без внимания.

28. VI-1953. Лаврентий Берия»{575}.

Берия писал членам Президиума ежедневно две недели, пока Хрущев не распорядился отобрать у подследственного всю бумагу. Лаврентий замолчал…

Суд над Берией решили все же провести, хотя у большинства членов высшего руководства было одно жгучее желание: быстрее физически покончить с человеком с капризным выражением лица, в пенсне, с опущенными уголками тонких губ. Даже теперь, когда он был в кутузке, его бывшие соратники продолжали бояться его. Немигающие, как у ящера, глаза палача, не лишенного сталинских организаторских «способностей» (хозяин ГУЛАГа, работавшего на страну, куратор программы по производству ядерного оружия, главный инициатор уничтожения тысяч польских офицеров, архитектор Особых лагерей и творец международного и внутрисоюзного терроризма, и т. д. и т. п.), до сих пор гипнотизировали его бывших соратников.

Были предложения расправиться с Берией так, как практиковали в 1937–1939 годах: поручить дело «тройке» и решить все дело в течение получаса. Но многие почувствовали, что таким образом возможен прямой возврат к большому террору, который и спустя полтора десятка лет у многих леденил в жилах кровь. Хрущев запротестовал. По его предложению Президиум ЦК 29 июня 1953 года принял специальное постановление, которое гласило:

«Об организации следствия по делу о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берии:

1. Ведение следствия по делу Берии поручить Генеральному прокурору СССР.

2. Обязать т. Руденко в суточный срок подобрать соответствующий следственный аппарат, доложив о его персональном составе Президиуму ЦК КПСС…»{576}.

Поручалось заняться не только преступлениями Берии, но и его заместителей и помощников: Б. Кобулова, А. Кобулова, Мешика, Саркисова, Гоглидзе, Шария и др.

После долгих споров победители монстра в Кремле решили провести специальный пленум ЦК, на который вынести главный на то время вопрос: «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия». На протяжении пяти дней пленум ЦК, собравшийся всего спустя четыре месяца после смерти Сталина, стал заниматься тем, что родилось и распространилось в стране и партии еще при «вожде народов», а если точнее, то с ленинских времен. Докладчиком на пленуме определили Г.М. Маленкова. Хрущев пока был как бы в тени, но ему поручили открыть и вести заседания.

Доклад Маленкова был обстоятельным, но противоречивым. Председатель Совета Министров нажимал на то, что Берия стремился поставить МВД над партией (а это было сделано еще при Ленине), следил за деятельностью, переговорами и перепиской каждого члена Президиума. Маленков посчитал провокаторской деятельность Берии, который попытался через голову партии нормализовать отношения с Югославией. Как особый криминал рассматривалась попытка Берии организовать новую, после смерти Сталина, встречу представителей советской и югославской сторон. В то время в атмосфере тяжелых отношений двух стран уже витали стремления наиболее зрело мыслящих пойти по пути нормализации связей двух славянских государств. Однако Президиум ЦК, получив мощный заряд и направление движения по этому вопросу еще от Сталина, любой другой подход считал опасной ересью.

Так же тенденциозно было подано намерение Берии не форсировать строительства социализма в ГДР. Маленков эту позицию охарактеризовал как установку «буржуазного перерожденца». Припомнили Берии, сидевшему в подземном каземате, и взрыв водородной бомбы: «Это, мол, его единоличное решение», и что амнистия после смерти Сталина «была слишком широкой», и моральное разложение члена Президиума, которое было охарактеризовано как «преступление». Действительные и мнимые грехи сталинского палача нанизывались, как черные бусы отступника, на большевистскую удавку пресловутой классовой бдительности и нетерпимости{577}.