Самое ужасное путешествие - Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард

— записал Скотт через день после прощания со вспомогательной партией.

По плану окончательный рывок к полюсу должны были сделать четыре человека. Соответственно, мы были разбиты на четвёрки; рационы развешивались на неделю из расчёта четырёх едоков; в каждой палатке помещалось четверо; в котлах лежали четыре кружки, четыре миски, четыре ложки. За четыре дня до ухода второй вспомогательной партии Скотт приказал команде со вторых саней заложить в склад их лыжи. Из всего этого следует, по-моему, что тогда он ещё намеревался составить полюсную партию из четырёх человек. И одним из них, несомненно, должен был быть он сам:

«Я чрезвычайно бодр и своей выносливостью могу потягаться с кем угодно»[238],

— сообщил Скотт с вершины ледника.

Он изменил своё решение, и дальше на юг двинулась партия из пяти человек: Скотт, Уилсон, Боуэрс, Отс и старшина Эванс. Я уверен, что Скотту хотелось повести к полюсу как можно больше людей. Назад он отослал троих — лейтенанта Эванса — за главного, Лэшли и Крина. Волнующая история путешествия этой троицы, 4 января повернувшей с широты 87°32′ к мысу Харт, рассказана Лэшли и помещена в следующей главе. Скотт отправил с ними письмо, в котором писал:

«Посылаю последнюю записку с дороги. У нас получается славная компания; сделаны все распоряжения, и всё идёт хорошо»[239].

Десять месяцев спустя мы нашли их тела.

ГЛАВА XII. ПУТЕШЕСТВИЕ К ПОЛЮСУ (продолжение)

Дьявол. И в этой жалкой твари вы умудрились обнаружить то, что вы называете силой жизни.

Дон Жуан. Да. Потому что здесь-то и начинается самое замечательное.

Статуя. Что же?

Дон Жуан. А то, что любого из этих трусов можно превратить в храбреца, внушив ему некоторую идею.

Статуя. Вздор! Я как старый солдат допускаю трусость: это такое же распространённое зло, как морская болезнь, и такое же несущественное. Но насчёт того, чтобы внушить людям идеи, — это всё чистейший вздор. Чтобы солдат пошёл в бой, ему нужно иметь немного горячей крови в жилах и твёрдо знать, что поражение опаснее победы.

Дон Жуан. Вероятно, потому-то бой обычно ничего и не решает. Человек только тогда способен действительно превозмочь страх, когда он воображает, что дерётся ради какой-то всеобъемлющей цели — борется за идею.

4. ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ПАРТИИ

Две собачьи упряжки (с Мирзом и Дмитрием) вышли от подножия ледника Бирдмора 11 декабря 1911 года. На мысе Хат они появились 4 января 1912 года.

Первая вспомогательная партия (Аткинсон, Черри-Гаррард, Райт, Кэохэйн) повернула назад с широты 85°15′ 22 декабря 1911 года, а на мыс Хат пришла 26 января 1912 года.

Последняя вспомогательная партия (лейтенант Эванс, Лэшли, Крин) повернула назад с широты 87°32′ 4 января 1912 года.

Мыса Хат достигла 22 февраля 1912 года.

Расскажу немного о первой вспомогательной партии, состоявшей из Аткинсона, Райта, Кэохэйна и меня. Главным был Аткинсон, и, прощаясь с нами Скотт попросил его выйти с собаками навстречу полюсной партии, если Мирз возвратится домой, в чём, впрочем, никто не сомневался. Аткинсон — хирург военно-морского флота, поэтому Лэшли в дневнике называет его команду докторской.

«При прощании Скотт сказал несколько добрых слов.

Чтобы достигнуть полюса, ему достаточно делать в среднем по семь миль в день при полном рационе — он, можно сказать, уже там. Надеюсь, он возьмёт с собой Билла и Бёрди. С ледопадов открывается прекрасный обзор ледопадов и валов сжатия в окрестностях ледника Милл — такой красоты я не видел за всю свою жизнь. Мы гордимся Аткинсоном»[241].

Переход в 500 миль по леднику Бирдмора и Барьеру не может пройти без происшествий, даже в разгар лета. Мы так же, как и остальные партии, из последних сил тянули сани, так же страдали от туманов, испытывали те же страхи и опасения; так же мучились приступами дизентерии и тошноты; так же спотыкались на льду и проваливались в трещины; праздновали Рождество плам-пудингом и какао, собирали камни с морены под Клаудмейкером; разыскивали следы; теряли и находили гурии; нас так же преследовали снежная слепота, смертельная усталость, ночные кошмары; мы ели ту же пищу, мечтали о том же самом… К чему повторяться? По сравнению с другими наш маршрут невелик, хотя от мыса Эванс до верховьев ледника Бирдмора и обратно— 1164 уставные мили. Скотт за время южного путешествия 1902–1903 годов проделал 950 уставных миль.

Об одном дне всё же стоит вспомнить. Мы попали на тот же участок сильного сжатия вблизи Клаудмейкера, который проходили и обе другие партии. Они в поисках выхода взяли на восток, мы же, по предложению Райта, — на запад, и это было верное решение. День запомнился мне из-за Кэохэйна: за двадцать пять минут он восемь раз проваливался в трещину на всю длину постромок. Неудивительно, что после этого у него был несколько потрясённый вид. Аткинсон же умудрился упасть в расселину вниз головой — более опасного падения в трещину не припомню. К счастью, наплечные постромки его упряжи выдержали и он отделался пустяковыми царапинами.

Все три партии, возвращающиеся с Плато, многим обязаны Мирзу. На обратном пути, ведя две собачьи упряжки, он восстанавливал гурии, заметённые сильной пургой 5–8 декабря.

Защитные стенки для лошадей засыпало снегом, и Мирз пережил немало волнений, разыскивая дорогу к дому. Большим подспорьем для нас были и собачьи следы: животные глубоко проваливались в снег и превращали его в месиво.

На всех барьерных складах Мирз оставил нам довольно унылые сообщения о своём продвижении. До Южного барьерного склада ему мешали слишком высокая температура и очень рыхлая поверхность, кроме того, он с трудом находил занесённые снегом гурии. На Северном барьерном складе мы обнаружили записку, датированную 20 декабря.

«Плохая видимость и пурги задержали его, один раз он сбился с пути и уже из лагеря пошёл на поиски следов. Самочувствие хорошее, только побаливают глаза от напряжения: приходится высматривать гурии. Он взял понемногу масла из каждого мешка (из заложенных в склад трёх недельных рационов) и, благодаря ему на сокращённом пайке дотянет до следующего склада»[242].

Записка от Мирза, найденная в Верхнем ледниковом складе (гора Хупер), была датирована сочельником. В ней сообщалось, что

«собаки медленно, но верно продвигаются вперёд, хотя снег очень рыхлый, особенно в последние два дня. У него мало еды, остались только крошки от галет, чай, немного кукурузной муки и полчашки пеммикана. Поэтому он вынул из каждого нашего задела по пятьдесят галет — дневной паёк на двоих. Несколько дней назад он убил одну из американских собак. Если и дальше так пойдёт, следующая на очереди Красавица, самая жирная и ленивая, по его словам.

Мы возьмём на тридцать галет меньше»[243].

По плану Мирз должен был повернуть назад с двумя собачьими упряжками с широты 81°15′, но они сопровождали Скотта приблизительно до широты 83°35′{138}. Собаки питались мясом пони, а недостаток еды для людей восполнялся тем, что при восхождении на Бирдмор мы получали ежедневно на одну галету меньше.

Собаки шли обратно медленнее, чем предполагалось, и Мирзу не хватало еды. Было ясно, что собаки, утомлённые трудной дорогой, не смогут доставить на склад Одной тонны дополнительный провиант для трёх возвращающихся с плато партий, да и не успеют сделать это своевременно. А сумеют ли наши товарищи приволочь на санях хоть сколько-нибудь провизии, прежде чем мы достигнем склада? Может статься, что со склада Одной тонны до мыса Хат — а это 130 миль — придётся идти с тем ограниченным запасом провианта, что лежит в этом складе, поэтому на всякий случай мы заранее сократили нормы потребления. Вообразите себе нашу радость, когда, дойдя вечером 15 января до склада Одной тонны, мы обнаружили в нём три из пяти рационов, необходимых трём партиям.

Их доставили на санях Дэй, Нельсон, Хупер и Клиссолд, причём Дэй и Хупер пришли с Барьера на мыс Эванс 21 декабря, а уже 26-го снова отправились в поход — пополнить склад. Кроме рационов они оставили записку, предупреждающую, что близ Углового лагеря много опасных открытых трещин.

Известно, что люди, претерпевшие голод, заболевают, дорвавшись до обильной пищи. Так и Аткинсон — он. чувствовал себя неважно всю остальную часть пути до мыса Хат, куда мы, особенно не перетруждаясь, пришли 26 января.

В поисках сведений об обратном путешествии второй вспомогательной партии, о котором нигде не публиковалось никаких отчётов, я попросил Лэшли встретиться со мной и рассказать всё, что он помнит. Он охотно согласился и добавил, что у него есть какой-никакой, но всё же дневник, который он вёл в ту пору. Не пригодится ли он мне? Я попросил прислать его, и вскоре получил пачку грязных мятых листочков.