Эльфийский Камень Сна - Кэролайн Черри

— Она растет, — вскричала Мев, — о нет-нет-нет…

— Барк! — завопил Келли и бросился наутек, но колючки вцепились в них, раздирая им руки и лица, и белые нити, пронизывая кусты, начали их окружать, а вой все нарастал и нарастал.

— Отпусти! — кричала Мев, пытаясь вырваться из цепких лап кустов. — Чертополох, помоги! Чертополох, Чертополох — останови ее, помоги! — но никто не откликался. Холодные как лед щупальца обхватывали их все крепче. «Имя, — взмолилась Мев, — о боги, имя!» — Граги! — но он был слаб и мал. — Кили, Кили! — вспомнила она. — Кили, приди на помощь нам!

Белые щупальца отпрянули. Вой раздался ниже по реке, с другого берега. Вода вскипела, словно вверх по течению плыло большое существо.

И вот она была здесь — речная лошадь, черная и влажно блестящая. Она ждала их, вскидывая голову, и глаза ее сияли, как золотые лампады в темноте.

— За ней, — воскликнул Келли. — Гони ее прочь отсюда.

Речной конь вскинул голову и, вдохнув ветер, заржал, бросая вызов.

— Бранвин, — прошептал Киран. Ему так показалось. Он услышал, как приближается стук копыт. Бранвин склонилась и поцеловала его. Он еле ощутил ее прикосновение. Мир начал меркнуть вокруг него.

— Боги, помогите мне, — промолвил он.

— Ты для нас потерян, — откликнулась госпожа Смерть.

— Мев! — то голос Барка, заглушенный громом, долетел вместе с ветром.

— Вперед! — воскликнула она. — Не подпускай ее к нему! — И речная лошадь кинулась вперед, разбрызгивая воду и окатив их с ног до головы. Мев шарахнулась в сторону и ухватилась за плечо Келли. С холма навстречу им бежали Барк, Ризи и Донал — Ризи впереди, Донал — последним.

— О-о, — раздался тоненький голосок между скал, — слишком поздно, слишком поздно, бегите, скрывайтесь. О, торопитесь! Он ушел, ушел, ушел!

Таща друг друга, Мев и Келли бросились в объятия Ризи, потом Барка, и наконец Донала.

— Мы выгнали ее, — заплакал Келли. — Мы отогнали ее прочь. О Барк, она не должна получить его.

— Слишком поздно, — завыл голосок, — поздно, поздно, поздно.

Грохот лошадиных копыт заглушал раскаты грома. Склон осветился пламенем, и дерево, вспыхнув костром, обрушилось в реку.

И хлынул дождь, пронизывая их до костей. Мев сжала свой дар и думала теперь о доме, но у мужчин было железо, пронизывающее ядом все вокруг, и молнии играли вокруг них, выхватывая струи дождя.

— Бежим, — вскричал Донал, хватая их за руки — потоки дождя словно размыли черты его прекрасного лица. — Бежим в укрытие.

И Ризи потащил ее вверх по склону к замку: она бежала, бежала и бежала за Барком и Келли, пока бок у нее не начал раскалываться от боли, а голова не закружилась; и ворота распахнулись, пропуская их, и закрылись за ними.

Они поднялись по лестнице, вымокшие и дрожащие; мужчины бросили свои мечи, упавшие с гулким звоном, и подняли детей в зал.

Там стояла их мать. И они все поняли. Мев замерла, не в состоянии думать и понимая лишь, что они потеряли. Кто-то обнял ее, прикоснулся к ее щеке, но у нее не было слез, душа ее была пуста.

— Он… ушел, — сказала их мать таким спокойным голосом, какого прежде они никогда не слышали, как шум дождя по крыше — монотонный и глухой. — Мев, Келли, он только что ушел так, как он мог. Вы знаете, он не мог умереть. Камень не давал ему. Ши тают. И так внезапно я просто перестала чувствовать его руку, хотя и видела ее. «Аодан», — сказал он. Так зовут коня, который принадлежал ему когда-то, — она подошла к детям и протянула к ним руки. Мев, вымокшая до нитки, подошла и обняла ее, и то же сделал Келли. Дрожащими руками Бранвин пригладила им волосы.

— Вы видели его?

— Нет, — сказала Мев. Загрохотал гром, сотрясая камни. Мев вспомнила тучи. Мать была зловеще тиха — сдержанность страшнее бури. «Слишком поздно», — сказал им Граги. Она оторвала голову от материнского плеча и жестко и холодно посмотрела той в глаза.

— Ты хочешь сказать, он ушел, как мы? Вот так?

— Вот так, — губы матери шевельнулись, вдыхая силу в слова. — Он сказал «до свидания». Есть место, куда уходят Ши. Он что-то говорил о море. Он не умер. Теперь он не может умереть. Уже никогда, — и впервые ее губы задрожали от слез. Она снова обняла их и, отстранившись, пристально взглянула на них. — Вы не можете плакать? — спросила она.

Мев вздрогнула. Она промерзла до костей в своем мокром платье, и лишь там, где покоился дар Ши, тлело тепло. Она потерлась о щеку матери, ощутив тепло и мягкость кожи и вспомнив запах лилий, масла и металла.

И все же они его потеряли. Они не уследили за ним — и в том была и ее вина. Она прикоснулась к дару Ши на своей шее, вспомнив, что он означает: но Элд шатался и рушился над ними, оседая вокруг. Горло ее засаднило.

— Моя госпожа, — то был голос Леннона из угла, дрожащий и еле слышный. — Прости меня, госпожа… Он ушел. Шихан ушел от нас.

Казалось, старик спит, прикорнув у очага. Лицо его было покойным и безмятежным.

— О боги, — прошептал Ризи, и голос у него сорвался. — Старик опередил нас.

XIV. Беженцы

Утром им предстояли похороны. Они не походили на то, о чем мечтал Шихан — бесшумные, в темном рассвете, без эля и всенощных рассказов о былом: все слишком спешили и были обременены мыслями о своем господине. Они сложили старику курган из серых камней Кер Велла и поклялись возвести более высокий, когда дождутся лучших дней. Леннон обязался сложить песню в честь него — а пока ни о каком пении и речи быть не могло, пока обстоятельства не изменятся к худшему или к лучшему, так что арфист лишь остался у насыпи после того, как все разошлись, и посидел там, склонив голову на руки — потом вернулся в замок, выпил чашу, вымыл лицо и принялся бродить меж навесов среди несчастных, бежавших за стены Кер Велла.

— Спой песню, — просили дети, что были более стойкими — он всегда старался подбадривать их, ибо минувшая ночь была ужасной, и наступавший день не сулил добра.

— Цыц, — строго одергивали их старшие. — Он — арфист господина, и у него сегодня горе. Будьте почтительны.

И так вокруг него застывала тишина. Слухи росли от горестного молчания арфиста, от того, как снова укреплялась стена туч после ночной грозы, от шепотков, передававшихся от одного стражника другому… ибо Бан Ши молчала: «Она выла по старику, — говорили люди. — Теперь господин будет жить».

Но на кухне говорили другое: «Из зала не приходит больше распоряжений. Что-то там не так».

И еще: «Его люди выходили прошлой ночью, а вернулись с его детьми, которые не покидали до того пределов стен. Ши заколдовала их».

«Господин мертв — это он покоится под курганом, а старик просто спрятался».