Украина: моя война. Геополитический дневник - Александр Дугин

Оформилось это в теории многополярного мира и в борьбе за интеграцию постсоветского пространства, которые стали отличительными признаками путинской геополитики. Путин давал понять: Россия — полюс многополярного мира, и только в этом качестве — как великая суверенная держава — Россия имеет смысл. Но это все равно что бросить прямой вызов однополярности и американской гегемонии. Значит, Путин пошел на эскалацию сознательно. Это объективная плата за возвращение в историю.

Более того, это и есть возвращение России в историю как в поле войны и мира, где всегда есть экзистенциальный выбор — быть или не быть. Раб своей доли не выбирает, у него нет права ни на войну, ни на мир. Свободный же всегда рискует. Это прекрасно описал Гегель в «Феноменологии духа»: Господином является тот, кто бросает вызов смерти, то есть вступает в зону жизненного риска, Рабом — тот, кто уклоняется от этого риска. Так он покупает жизнь, но расплачивается свободой. На уровне Государств — строго то же самое. Свобода чревата войной. Панический страх войны ведет в рабство.

Российские элиты 1990-х выбрали для себя роль надзирателей: они провозгласили себя добровольными надсмотрщиками над местным населением на основании мандата, полученного от центра однополярного мира. Это была колониальная олигархическая элита: мир массам в обмен на рабство, а самой элите — статус погонщиков российского скота, прислуживающих Вашингтону. Это было теоретически обосновано лидерами олигархата от Березовского до Ходорковского и воплощено в жизнь. Путин сломал эту систему и тем самым стал на трудный и опасный путь свободы.

Этот путь имел три вехи: Вторая Чеченская кампания, война с Грузией 2008 года и нынешняя украинская драма (воссоединение с Крымом и битва за Новороссию). На каждом из этих ключевых моментов, где происходила сверка с реальностью (reality check), вплоть до Новороссии, Путин неизменно побеждал, расширяя зону свободы, но одновременно и повышал риски и уровень конфронтации. Крым был последней чертой, за которой вероятность войны вошла в «красную зону» высокой вероят ности.

Именно здесь мы сейчас и находимся: в битве за свободу и суверенитет мы подошли к решающей черте. К этой черте подвел нас Путин в своей борьбе за Россию. На каждом этапе объем нашей независимости возрастал, но параллельно с этим росли и экзистенциальные риски.

Здесь стоит обратиться к тому, какое содержание мы вкладываем в термины «суверенитет», «суверенный». Согласно немецкому политическому философу Карлу Шмитту, суверенным явля ется тот, кто принимает решение в чрезвычайных обстоятельствах. Чрезвычайные обстоятельства означают, что действия в такой ситуации строго и однозначно не предопределены ни законом, ни существующей практикой, ни историческими прецедентами. Принимающий решение в таких обстоятельствах всегда действует как бы заново, опираясь только на себя — на свою волю и свой разум, так как готовых решений просто нет. Это и есть свобода: плата за нее — смерть и война. Поэтому тот, кто усиливает суверенитет, тот повышает жизненный риск — и себя, и всего общества.

Путин суверенен в той степени, в какой он принимает ре шения именно в таких чрезвычайных обстоятельствах. Такими обстоятельствами были взрывы домов в Москве в 1999 году и поход Басаева на Дагестан, обстрел Саакашвили Цхинвала в 2008 году и государственный переворот в Киеве в феврале 2014 го да. Каждый раз России был брошен вызов: прямой ответ на него грозил войной, уклонение — рабством. При этом ставки повышались: вначале под вопрос была поставлена целостность России внутри ее границ, затем наши интересы на Южном Кавказе, и, наконец, тень геноцида нависла над русским населением Украины.

Всякий раз Путин принимал вызов и отвечал как носитель суверенитета. Тем самым он расширял историческое поле действий России, восстанавливал ее могущество и свободу, но и повышал градус конфронтации с Западом. Параллельно возрастал его антагонизм и с элитой 90-х, которая постепенно, но неуклонно теряла свои позиции. Так произошло разделение этой наместнической элиты (агентов «конца истории») на два сегмента: на пятую колонну, открыто выступившую против Путина и его суверенных реформ, и шестую колонну, которая все еще признавала Путина, но пыталась перетолковывать его действия и указания в либерально-однополярном духе, а если это не удавалось, то прямо саботировать их. Пятая колонна пополнялась за счет шестой, постепенно вытесняемой из центра на периферию.

Так мы подошли к Крыму, где этот процесс достиг своей кульминации. Одобрив воссоединение с Крымом, Путин вышел на финальный виток конфронтации: если ему удастся настоять на своем в украинской драме, мир прекращает быть однополярным, американская гегемония рушится, и Россия окончательно и бесповоротно возвращается в историю. Это значит, что мы свободны, суверенны и снова являемся великой державой. Но это значит также, что риски мировой войны возрастают: снова напомним — история есть риск и экзистенциальный выбор.

Так мы подошли к Новороссии. По сути, все предыдущее, сделанное Путиным, уже подсказывает логику: в каждой новой ситуации на кон ставится все. Мы не можем сохранить предыдущее, не закрепившись на последующем. Стоит нам только прекратить битву за Новороссию, под вопрос снова встанут Крым, а затем и Южная Осетия, Абхазия, и сама Россия. Таковы законы геополитики: не отвечающий на вызов проигрывает не только его, но и то, что ему удалось приобрести ранее. И всякий раз с риском войны или через войну.

Поэтому Новороссия — это сегодня имя России. Еще один ужасающий экзистенциальный выбор, который Путину предстоит сделать, если он хочет не просто укрепить, но сохранить суверенитет — и свой, и России. Но… структура Решения суверенного правителя коренится в его свободе. В том-то и дело, что за него его никто не может принять. Если Путин суверен, то никакие соображения не могут склонить весы в ту или иную сторону.

Путин находится сейчас в чрезвычайно напряженной, немыслимо рискованной ситуации. В принципе два решения уже есть. Шестая колонна из его ближайшего окружения перед лицом безумных рисков свободы выбирает предательство и возврат на предыдущие позиции. К этому их подталкивают и кураторы из-за океана: прямо и косвенно (вводя санкции против российской собственности за рубежом и угрожая еще более жесткими мерами того же порядка). Вашингтон и Брюссель рассчитывают на восстание элит против Путина, всячески завышая риски, склоняя его любыми аргументами, чтобы он остановился на Крыме и сдал Новороссию. Это решение — спасение для всей агентуры Запада в российском руководстве. Но оно же будет означать и конец суверенитета России, и конец самого Путина.