Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Описывать, что здесь творится, — не буду, читай газеты. Но газетные ужасы нужно немного сокращать, ибо газеты — мещане пишут, а это народ трусливый, быстро поддающийся панике и прежде всего и во что бы то на стало — желающий порядка.
Студентов — бьют, избиениями руководит охранное отделение и полиция, но «черная сотня» очень плохо разбирает, кого надо бить, и происходит масса недоразумений — бьют думцев, прилично одетых людей и, наконец, — шпионов. Вчера — 23-го, казаки уже начали бить и «черную сотню» — до сей поры работали дружно, вместе, а вчера в двух местах избили «патриотов». Есть и убитые. Сейчас охрана раздала адреса лиц, только что выпущенных из тюрем, и разных — «революционеров», предполагается устроить погромы по квартирам. В общем — все в нервах, и, вероятно, осуществится милиция, ибо очень уж боятся «черной сотни» разные «люди с положением».
Я было твердо решил ехать к вам, но дело в том, что могут убить дорогой или в Ялте, а потому пока отложил поездку. Здесь все же меньше шансов быть убитым. На-днях поеду в Питер — выпускать первый номер нашей газеты. Мой плеврит благополучно протек, теперь я здоров, но — устал, и очень.
Хоронили мы здесь Баумана — читала? Это, мой друг, было нечто изумительное, подавляющее, великолепное. Ничего подобного в России никогда не было. Люди, видевшие похороны Достоевского, Александра III, Чайковского, — с изумлением говорят, что все это просто нельзя сравнивать ни по красоте и величию, ни по порядку, который охранялся боевыми дружинами.
Писать мне трудно — не знаю, о чем писать, давно не писал, не знаю, до какой степени ты в курсе дела, и — все-таки не надеюсь на почту.
Заговор бюрократии против общества и народа, вызвавший все эти реки крови, кучи трупов, кажется, окончательно убьет ее. Либералы и крайние после 17-го разъединились было, но при виде этой штуки — снова заключат союз.
Американцы — Морган и Кº — уехали из Питера, не дав ни копейки денег. Сказали, что дадут лишь тогда, когда страна будет спокойна.
В высших слоях — разброд. Всех губернаторов, организовавших погромы, — под суд. В пехотных войсках — аресты. Тюрьмы набивают офицерами и солдатами. Здесь поарестованы почти все военные знакомые, человек свыше 50. Воины, шедшие за гробом Баумана, тоже под арестом. Вскорости, вероятно, и вообще начнутся аресты всех, заявивших о себе за последние дни. «Черная сотня» приговорила к смерти жену Баумана и Алексинского, агитатора с.-д.
Но все это, конечно, пустяки в сравнении с тем шагом, который сделало рабочее движение. Шаг — огромный. И — вот где истинная победа, а не в том, что вырван какой-то дрянненький манифестик. Он имеет свою цену, но ее не нужно преувеличивать.
Рабочему русскому слава!
Во имя родного народа
Он всем возвестил, что свобода —
Людское, священное право!
Рабочему русскому слава!
О, рабочий, ты вырвал испуганный крик
У тирана, чьи дни сочтены.
Задрожал этот рабий монарший язык
Под напором народной волны.
Он бормочет, лопочет, но дни сочтены:
Все осветит сиянье Весны!
Еще снова и снова нахлынут на нас
Роковые потемки Зимы.
Но уж красные зори наметили час,
Колыхнулись все полчища тьмы:
Будем тверды, не сложим оружия мы
До свержения царской чумы! (Повторить первую строфу.)
Угадай, кто сей поэт? А вот еще.
Негодяи черной сотни,
Словно псы из подворотни,
Сзади лают и кусают,
Сзади подло нападают.
Но — постой!
Смелый строй
Их сметет своей волной.
Эти царские ищейки
Побегут в свои лазейки,
Даст им залп наш револьверный
Царским псам урок примерный!
Черный рой,
Прочь! Долой
Пред дружиной боевой!
Это уже поют на улицах. Ну, жму руку. Когда увидимся — пока не знаю. Увидать — хочется, и, как только будет поспокойнее, я приеду.
Максиму и Кате — поцелуи. Пускай Максим напишет. У него так славно это выходит.
А.
347
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
1 или 2 [14 или 15] ноября 1905, Москва.
Дорогой друг —
посылаю Вам это странное письмо, полученное мной сегодня.
Как Вы живете, как дела? Скоро ли выйдет сборник?
У меня есть некоторый материал для 8-го или 9-го тома. Все жду Вас, но если Вы не скоро будете — вышлю. Я все еще не выхожу из дома и ношу компрессы. Меня «охраняет» отряд кавказской боевой дружины — 8 человек.
О создании погрома здесь очень мечтают, но едва ли гг. вдохновители черной сотни получат удовольствие.
М[ария] Ф[едоровна] ежедневно играет и репетирует. Устает. Ей очень странно, что никто из Петербурга не пишет. Сегодня явился Тихонов. Всего доброго и жму руку.
А. Пеш[ков]
348
Е. П. ПЕШКОВОЙ
2 или 3 [15 или 16] ноября 1905, Москва.
Письма я тебе посылал, но, видимо, он» почему-то не получены. Приехал Тих[онов]. Рассказал о вас — недурно живете!
Ехать сюда ты подождала бы. Во-первых — сквернейшая погода, во-вторых — непрерывная революция.
В Питере началась уже вторая всеобщая забастовка; завтра, вероятно, здесь начнут. Требования: отмена суда и казни за Кронштадт, отмена военного положения в Польше и всюду. Если забастовка не пройдет — начнется реакция и резня. Здесь организуется понемногу «черная сотня», м. б., возможен будет погром по квартирам. У меня сидит отряд кавказской боевой дружины — 8 человек — всё превосходные парни! Они уже трижды дрались и всегда успешно — у Технического училища их отряд в 25 человек разогнал толпу тысяч в 5, причем они убили 14, ранили около 40… Всё гурийцы. Видишь — я очень хорошо охраняюсь.
А жить здесь с ребятами — скверно. Время такое нервное. Мне все же придется ехать в Ялту хоть на 2–3 недели. Но — когда? Не представляю. Почта пришла — нужно кончать.
Целую детей.
А.
349
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
7 или 8 [20 или 21] ноября 1905, Москва.
Дорогой друг — писал и телеграфировал Вам — ответа нет.
Будьте добры сообщить — хотя бы телеграммой — справлялись Вы насчет залога у жандармов? Я приехал бы в Питер сам, но все еще не выхожу из дома и ношу компресс.
Мне
