Том 7 - Николай Лесков

О «выдуманности» «Левши» Лесков и впоследствии настойчиво сообщал своим читателям: и в рассказе «Старинные психопаты» (1885; см. наст. том, стр. 449), и в заметке «Об Иродовой темнице» («Новое время», 1889, № 4962, стр. 3), — а в Собрании сочинений он исключил предисловие, поведшее к недоразумению.

26 октября 1881 года Лесков писал И. С. Аксакову: «Блоху» здесь очень заметили даже литературщики, но мне кажется, что его лучшая часть все-таки в конце — левша в Англии и его трагическая кончина» (Архив Пушкинского дома, фонд 3, опись 4, ед. хр. 337).

Печатные отзывы о «Левше» появились после выхода отдельного издания. Критика не оценила рассказ по достоинству. На отношение прогрессивной критики влияли и еще не разрушенная репутация Лескова как реакционного писателя, и то, что рассказ был помещен в славянофильском журнале. Самый жанр не вызывал сочувствия. Рецензент радикального журнала «Дело» писал: «В наше время, когда крепостное право отошло в область предания и чесать пяток на сон грядущий уже некому, подобные «сказы» могут оказать значительную услугу» («Дело», 1882, № 6, отд. II, стр. 101–102). В том же тоне пишет рецензент «Отечественных записок»: «… г. Лесков придумал развлечение — рассказывать сказки, или сказы, как он их (вероятно, для большей важности) называет» («Отечественные записки», 1882, № 6, отд. II, стр. 257).

Рецензент «Отечественных записок» воспринял «Левшу» как проявление идеологии славянофильского шовинизма. «Вы невольно думаете, — пишет он, — что если русские мастера, при необразованности, таковы, то что же из них выйдет, если им преподать из арифметики четыре правила сложения, и невольно парите высоко-высоко над Европой, превознося русские таланты и вернопреданность и припевая: аи люли — се тре жули!» Рецензент либеральной газеты «Голос» считает рассказ принадлежащим «к числу таких, где русский человек затыкает за пояс иностранца» («Голос», 1882, № 152, 8 июня). Напротив, рецензент реакционной газеты «Новое время» остался недоволен критикой русской действительности в «Левше». «Русский человек, — пишет он, — у себя дома превращается в существо низшего порядка. Гениальный «Левша» (читай: русский народ) преображается в забитого, безличного, чувствующего свое ничтожество рабочего, который безропотно идет своей серенькой, неприглядной полоской, не зная, куда его бросит горькая доля: под «куцапые пальцы» казака Платова, или «свалит его в участке на пол», а потом в больницу, «где неведомого сословия всех умирать принимают»… И в такой-то обстановке неведомо затеривается русский гений… «Левша», по рассказу г. Лескова, не только не разумеет ясно выгод своих, но и не очень чувствителен к варварскому обхождению с ним. Что вас возмущает в этом обхождении, то не возбуждает в «Левше» негодования, вызывая разве временами весьма слабый протест. Словом, совсем как подобает людям низшей, недоразвившейся породы… В конце концов удел «Левши» оказывается в безропотном подчинении всевозможным тяготам и насилиям. Не слишком ли уж отзывается пессимизмом такой вывод?» («Новое время», 1882, № 2224, 30 мая).

Ближе к пониманию идейных тенденций «Левши», в котором сказалась и вера в творческие силы русского народа и скорбь при виде его забитости, бесправия и невежества, — подошел рецензент либерального журнала «Вестник Европы», который писал; «… вся сказка как будто предназначена на поддержку теории г. Аксакова о сверхъестественных способностях нашего народа, не нуждающегося в западной цивилизации, — и вместе с тем заключает в себе весьма злую и меткую сатиру на эту же самую теорию» («Вестник Европы», 1882, № 7, обложка).

Своим критикам Лесков ответил в цитированной выше заметке «О русском левше»:

«Моя небольшая книжечка «о тульском левше и о стальной блохе» вызвала несколько литературных отзывов, из которых два убеждают меня в надобности сделать маленькое объяснение.

Говоря это, я разумею отзывы «Нового времени», которое нашло, что в моем рассказе народ несколько принижен, и отзыв «Голоса», которому кажется, что в этом рассказе народ очень польщен.

…Рецензент «Нового времени» замечает, что в левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит «левша», надо читать «русский народ».

Я не стану оспаривать, что такая обобщающая мысль действительно не чужда моему вымыслу, но не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему.

Ни того, ни другого не было в моих намерениях, и я даже недоумеваю, из чего могли быть выведены такие крайне противоречивые заключения? Левша сметлив, переимчив, даже искусен, но он «расчет силы не знает, потому что в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по псалтырю да по полусоннику. Он видит, как в Англии тому, кто трудится, — все абсолютные обстоятельства в жизни лучше открыты, но сам все-таки стремится к родине и все хочет два слова сказать государю о том, что не так делается, как надо, но это левше не удается, потому что его на парат роняют». В этом все дело.

Я никак не могу согласиться, чтобы в такой фабуле была какая-нибудь лесть народу или желание принизить русских людей в лице «левши».

Во всяком случае я не имел такого намерения» («Новое время», 1882, № 2256, 11 июня).

Печатается по сборнику «Юбилейная книжка. Премия к «Собранию романов» Е. Н. Ахматовой 1881 г.», СПб., 1881. Впоследствии никогда не перепечатывалось.

Написано весной 1881 года как одно из трех «баснословных сказаний нового сложения, начатых «Левшой». См. об этом в письме Лескова к И. С. Аксакову от 12 мая 1881 года, приведенном выше в комментарии к «Левше» (стр. 500). 26 октября 1881 года Лесков пишет тому же адресату (после упоминания о «Левше»):

«У Ахматовой на днях выйдет такая же легенда о нынешнем государе под заглавием «Леон дворецкий сын, застольный хищник». Она хуже «Блохи», но ее тоже хвалят, только она писана наспех и потому хуже отделана. Там мания «хищения» с намеком на известные лица, но, разумеется, все нарочно запутано, так что не разобрать, кто этот «Леон» — не то лакей, не то кто-то повыше. Там и «хап-фрау», и «лейб-мейстер», и его «обер-преподобие». Ахматова открылась мне, что, желая напечатать очерк, но в то же время и опасаясь за него, она посылала «одному лицу» корректуру и от него получила радостный ответ, что «государю это не может не понравиться и что печатать следует без малейшего пропуска». Не знаю доподлинно; кто это «одно лицо, но жалею, что не договорил многое, боясь бабьего недомыслия редактора. Пиши я «хищника» для Вас, он бы, конечно, вышел лучше, п<отому> ч<то>. Вы всех лучше понимаете, «что льзя и то, чего не можно»: но я не мог отбиться от Ахматовой, а другого у меня, ничего готового не было. Царь там очень прост, очень тепел и <по-моему> оч<ень> приятен. Рассказ смешон, весел и в том же простодушном тоне, как «Блоха» (Архив Пушкинского дома, фонд 3, опись 4, ед. хр. 337).

Письмо показывает, насколько «дипломатично» приходилось Лескову проводить опасную тему. С этим связана и попытка автора приписать сочиненную им «легенду» народу и «теплая» обрисовка только что вступившего на престол Александра III, от которого Лесков, судя по воспоминаниям его сына, ничего хорошего не ждал, предвидя, что «все пойдет вспять… Приближенные к необразованному царю — люди невежественные. А тут еще его наставник и учитель, ученейший, умный и злонастроенный Победоносцев!» (А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 399).

Ровно за месяц до письма Аксакову, в котором Лесков сообщил о написании «Левши» и «Леона дворецкого сына», он пишет С. Н. Шубинокому: «Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остается одно — почтить делом старинный образ «святого молчания». Я ничего писать не могу» (там же, стр. 400).

Тема хищения посредством многократного увеличения подлинных цен в подаваемых счетах намечена еще в «Шерамуре» (см. наст. изд., т. 6, стр. 259–260).

Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том седьмой, СПб., 1889.

Впервые напечатано в журнале «Осколки», 1881, №№ 49 и 50 (от 5 и 12 декабря), с подзаголовком «Характерный случай (Из литературных воспоминаний)». Вошло в сборник Лескова «Святочные рассказы» (1886), с незначительными изменениями, преимущественно имеющими целью придать рассказу «святочный» характер; для этого центральное событие рассказа приурочено в этом тексте к встрече Нового года. В Собрании сочинений перепечатано без изменений.

Заглавие рассказа взято из книги «Дух госпожи Жанлис, или Изображения, характеры, правила и мысли, выбранные из всех ее сочинений, доныне изданных в свет», перевод с французского, в двух частях, М., 1808.

Презрительное отношение Лескова к модному в те годы «духовидству» сказалось в ряде его отзывов; см., например, в рассказе «На краю света» — наст. изд., т. 5, стр. 476.