Дыхание грозы - Иван Мележ

В перерыве между заседаниями, в шумном вестибюле, Апейка заговорил с Тарасенко о жлобинской встрече. Тарасенко знал не только Ярощука, но и бородатого. "Ярощук, конечно, напрямую прет. Не умеет выбирать стежки. Без подхода человек… — говорил Тарасенко, дымя трубочкой. — Я говорил ему об этом. Но что поделаешь: чего нет — того нет. А люди селу требуются — всех, кого можно, подобрали.

Работы много! Вот и Ярощук нужен. Без Ярощука не обойдешься… Да он и чего-то стоит, разобьется, а сделает…

А вот этот Кузьма, борода эта, — вспомнил Тарасенко, — это тип! Все село баламутил! Не кулак, а хуже кулака! Так что не удивительно, что Ярощука доняло! Меня самого доняло!..

Разумно поступил, что уехал!.. Вовремя выкрутился…"

Апейка и тогда, в вестибюле, и потом, вспоминая, чувствовал, что разговор этот был неприятен Тарасенко: недаром, чуть только подошли знакомые, заговорил о другом; пошел с ними…

Его прямота на трибуне расположила людей к откровенности: почти все время пульсировала в выступлениях живая, беспокойная жизнь. Один говорил, что в ряде колхозов сделано только формальное обобществление имущества и средств, что крестьяне не надеются на прочность колхозного фундамента. Другой заявлял, что нельзя добиться интенсификации сельского хозяйства без минеральных удобрений; тревожился, что минеральных удобрений колхозы получат очень мало и что директивы о строительстве завода минеральных удобрений не выполняются. Председатель колхоза из Пуховичского района пожаловался, что из-за отсутствия машин "как работали трехполкой, так и работаем. Если же мы в коллективах будем работать трехполкой, какой толк будет?". На отсутствие машин жаловались многие: машин, видно, не было даже в большинстве таких колхозов, которые существуют уже по дватри года. Оратор с Полотчины сетовал, что в колхозах нет гвоздей, нет постромок, хомутов: "На сотню коней есть двадцать хомутов — и негде купить, сырья нет". Он говорил с болью, с гневом: "Все товарищи останавливались только на нехватке тракторов. Будто один недостаток, если тракторов мы не имеем… Как мы машинами обеспечены?.. Еели, например, в коллективе есть молотилка, а в ней сломалась шестеренка, то купите, пожалуйста, новую молотилку. Потому что нечем заменить сломанную часть. Когда мы просили лемехов, то нам не прислали ни одного лемеха, а прислали — плуги!.. Голос его становился все звонче, требовательнее, он, с хозяйской горечью, уже словно обвинял кого-то: — Если посмотреть, какой коллективы получают доход, — так никакого!.. Все средства идут на строительство!.. В коллективе у нас зачастую есть босые и голые! Кредитованием они не обеспечиваются! Мы получили на весь коллектив четыре пары подошв! А где нательное белье, а где нитки, которыми мы должны шить?! Коллективу не на что на сегодняшний день пошить одежду!.."

После таких голосов Апейке неловко было слушать споры о том, где строить агрокомбинаты, агрогиганты; требования, чтобы к трем районам агрокомбината присоединить еще четвертый. Аксючиц из Минского округа с философским глубокомыслием рассуждал и объяснял, чем вредны разговоры о том, что темны коллективизации велики и что их надо уменьшить. "Можем ли мы так ставить вопрос? — спрашивал он с пафосом, обводя зал взглядом. Выждав немного, ответил сам же: — Если б мы перед собой поставили вопрос о том, чтобы эти темпы уменьшить, то это означало бы поставить вопрос о том, что надо… нашу классовую борьбу на селе уменьшить!.. Так ставить вопрос мы не можем. Эта постановка вопроса не наша!" Апейка невольно подумал с иронией: "Мудрец!"

Один оратор, рассказав, сколько пришлось потратить времени и сил, чтобы добиться обычной силосорезки, — ехать в Минск с председателем РКИ, заявил тревожно: "Если в дальнейшем мы будем чувствовать такую слабую помощь, мы не сможем соответствующим темпом развивать дело сельского хозяйства". Очень резонно сказал он: "Дело коллективизации на сегодняшний день является еще новым делом…

Мне кажется, мы должны эти самые колхозы воспитывать как малых детей, чтобы они лучше укреплялись". Еще более серьезную тревогу почувствовал Апейка в выступлении председателя окружного исполкома с Могилевщины Малашонка.

"Нам всегда казалось, — медленно, басовито гудел Малашонок, — что мы произвести сплошную коллективизацию в Климовичском районе сможем за счет средств, которые имеются в нашем распоряжении. Но мы вынуждены были убедиться в том, что дело коллективизации даже. одного района… явилось непосильным для наших окружных учреждений".

Как и доклад, с противоречивыми чувствами слушал Апейка заключительное слово Рачицкого. Отвечая ораторам, что беспокоились о кадрах, о технике для колхозов, признав, что "вопрос о кадрах является самым ответственным", Рачицкий решительно заявил: "Существующая сеть учебных заведений, даже если она и будет несколько расширена, не сможет разрешить тех задач, которые мы себе ставим, и не сможет на протяжении двух лет пополнить состав кадров с низшим и средним образованием. И даже на протяжении — трех лет".

"Другой вопрос, который занял довольно большое место в прениях, говорил Рачицкий, — это техническая вооруженность. Этот вопрос также на протяжении двух-трех лет и даже в конце пятилетки полностью не будет решен в таком объеме, в каком надо".

Он говорил размеренно, выразительно, как человек, знающий то, о чем говорит, и то, как надо все оценивать. Это знание, откровенность вызывали уважение к нему. Тем же тоном он заявил под конец: "Сегодня на сессии как будто не было слышно о такой постановке вопроса, что, если мы не имеем техники, не имеем необходимых кадров, хорошего организационного аппарата, надо нам воздержаться с коллективизацией. Не слышно было об этом. Видимо, такое настроение сломлено уже самой жизнью, действительностью, которую мы имеем. Те товарищи, которые об этом говорили, уже осознали, что этот вопрос не является решающим".

Апейка был согласен с ним: коллективизацию надо развивать, насколько возможно; однако раздумья его упорно осаждало сомнение: все же зачем говорить так, будто ни техника, ни кадры, организационный аппарат ничего не решают, ничего будто не значат? Будто и не обязательно считаться с реальными возможностями. Зачем такое легкомыслие? Апейка не понимал этого. Не мог понять.

Ощущение широты и противоречивости жизни не давало Апейке покоя все время: и когда обсуждали бюджет, и когда обсуждали доклад о чистке советского аппарата. Особенно много было горячих выступлений, когда шли прения о бюджете. Люди из всех краев — больше женщины — несли на трибуну беду своих деревень, родных своих людей, пославших их сюда, в стол-ичный зал. Просили средств на больницы, школы, магазины, детские ясли, избы-читальни, бани; просили учителей, врачей, докладчиков; просили лекарств, топлива, света.

Жаловались, что мучит бездорожье, что мало книг для детей, что не хватает керосина, сапог, одежды, махорки Земляк из Мозыря очень разумно говорил о том, что зарастают вокруг Припяти реки и сплавные каналы; просил денег на регулирование рек, доказывал, что необходимо расширить мелиорацию, которая даст много урожайных земель…

Внимательно слушал Апейка доклад заместителя наркома Рабоче-Крестьянской инспекции Рыскина. Рыскин, стройный в своей аккуратной гимнастерке, ловкий в движениях, мягко, спокойно объяснил, для чего необходима чистка государственного аппарата и почему ей придано такое значение. Он сразу же заявил, что государственный аппарат в основном состоит из преданных делу социалистического строительства работников. Затем таким же непринужденным тоном, но серьезно, деловито сказал, что рядом с преданными людьми работает и значительное число таких, которые вредят социалистическому строительству. "Наконец, мы имеем, — развивал он мысль дальше, — категорию немногочисленную, отдельные единицы, у которых, бесспорно, замечается притупление коммунистической бдительности, людей, которые утратили коммунистическое чутье; таких людей, которые не видят, что делается вокруг них, не могут охватить всех этих сложных задач; людей, которые поддаются влиянию классово враждебных нам сил".

Рыскин заявил, что "местами наблюдается отвратительнейшее искривление классовой линии, местами — полное разложение…". Он стал возмущенно критиковать Наркомзем, вся деятельность которого была направлена на развитие кулацких хозяйств, насаждение хуторов, против коллективизации.

Строго осуждал Рыскин финансовые органы за неправильную линию при обложении служителей религиозных культов, недостаточную твердость при взыскании налогов с крупных частных торговцев, с частного сектора крестьян. Оказалось, что в республике — в Минске, — Гомеле, Витебске, Могилеве, — как и раньше, действуют еще немало крупных торговцев, всячески увиливающих от налогов, от финансового контроля.