Введение в Новый Завет Том II - Рэймонд Браун

Джон Мейер предпринял самую монументальную современную попытку реконструкции исторического Иисуса.[833] Не отметая никакие источники априорно, он рассматривает апокрифические евангелия, но отвергает их как бесполезные; он постулирует Q, но не реконструирует ни общину Q, ни гипотетические гностические или феминистские течения, более ранние, чем христианские авторы НЗ. С методологической скрупулезностью он применяет некоторые критерии, которыми пользуются и участники Семинара по Иисусу, но оговаривает их ограничения; он не исключает априорно эсхатологического, сверхъестественного и чудесного[834]. Мейер рассматривает как речения, так и дела Иисуса. Вопреки тенденции характеризовать Иисуса как киника, странствующего харизматика и т. д., исследователь подчеркивает, сколь трудно навесить на Иисуса какой‑либо ярлык: Иисус был «маргинальным евреем», во многих отношениях очень отличавшимся от других евреев. Мейер считает, что Иисус находился под сильным влиянием Иоанна Крестителя, чей эсхатологический призыв о необходимости покаяния Он воспринял. «Эсхатологический пророк–чудотворец, носящий мантию Илии», Иисус проповедовал не какую‑то социальную программу, а Царство Божье в том смысле, что Бог придет, чтобы изменить людей и воцариться в последние времена. Это Божье владычество уже давало о себе знать в Иисусовых исцелениях и экзорцизмах; более того, Мейер отрицает достоверность речений, в которых Иисус предрекает наступление Царства в пределах одного поколения. Одним словом, у Мейера мы находим вполне традиционный образ Иисуса — образ, имеющий много общего с Иисусом Христом, описанным у Павла и в Евангелиях. NJBC 78:22 позволяет предугадать, о чем Мейер напишет в томе, посвященном учению Иисуса: эта его короткая статья связывает власть Иисуса с убеждением, что Он в любой ситуации прямо и интуитивно знает волю Божию. Христологическое значение данного тезиса очевидно.

Комментарии и оценки

(1) Из высказываний некоторых ученых можно подумать, что современные методы позволяют нам говорить об «историческом Иисусе» пусть и немногое, но зато с уверенностью. Это не так. Во–первых, авторы исторических реконструкций часто расходятся в своих взглядах на Евангелия[835]. Даже если Мф и Лк действительно основаны на Мк, как думает большинство ученых, то было ли Ин независимо от Мк (что дало бы нам два независимых свидетельства)? Есть ли хоть что‑то достоверное в Иоанновом образе Иисуса? Если (как считает большинство исследователей) Мф и Лк основаны на Q (собрании Иисусовых речений), был ли Q более древним, чем Мк? Возник ли этот гипотетический Q в общине, которая полностью отразила в нем свои знания и представления об Иисусе? Можем ли мы реконструировать какой‑либо домарков источник? Могут ли неканонические материалы (ни один из которых в имеющейся у нас форме не датируется I веком) дать нам исторические сведения об Иисусе? Во–вторых, ученые также расходятся во мнениях относительно того, сколь полезны критерии достоверности. Эти критерии предназначены для того, чтобы исключить все, что могло прийти из других источников (например, из иудаизма второго храма или христианской проповеди). Однако слишком строгое применение этих критериев приведет к абсурду: Иисус, который не говорил, не думал и не делал ничего, что говорил, думал и делал любой другой еврей; Иисус, который не имел никакого отношения к тому, что говорили, делали и думали в связи с Ним Его последователи после Его смерти.

(2) Что вообще понимается под словами «исторический Иисус»? Они обозначают то, что мы можем узнать о жизни Иисуса из Назарета спустя примерно 2000 лет, применяя современные критерии исследования к документам, созданным теми, кто верил, что Иисус — единственный, кого Бог послал для спасения мира (Мессия, Господь, Сын Человеческий, Сын Божий, Бог). Результаты таких поисков неизбежно будут очень ограничены, и было бы большой ошибкой думать, что «исторический (или реконструированный) Иисус», то есть его совершенно современный портрет, — это весь Иисус — тот Иисус, каким Он был при жизни. Более того, если бы исследователям и удалось прийти к согласию по поводу портрета «исторического Иисуса», он не отразил бы и сотой доли реальной личности Иисуса. Также ошибкой было бы уравнивать «исторического (или реконструированного) Иисуса» с подлинным Иисусом, с тем Иисусом, Который действительно что‑то значит для людей, и на основании личности Которого люди могут строить свою жизнь.

(3) В свете вышесказанного было бы глупо делать «исторического Иисуса», реконструированного каким‑то ученым или даже семинаром ученых, нормой для христианства. Тогда христианская традиция будет меняться с каждой новой реконструкцией. С другой стороны, не обязательно уходить и в бультмановскую реакцию на «поиск», которая делает веру почти полностью независимой от исторических исследований. Более того, церквам и верующим не стоит быть безразличными к тщательному научному изучению Библии. Вообще же лучше корректировать и перефразировать традиционные представления в соответствии с критическими исследованиями, чем впадать в крайности, отвергая либо традицию, либо науку. Если христианская вера последует принципу fides quaerens intellectum («вера, ищущая интеллектуально приемлемого выражения»), ей нечего опасаться со стороны серьезных и тщательных научных изысканий. Однако такая позиция требует открытости с обеих сторон. С одной стороны, церковным властям следует признать: старые формулировки веры были обусловлены временем и могут быть перефразированы[836]. Благодаря библейской критике то, что некогда считалось необходимым аспектом веры (например, шестидневное творение), может быть признано лишь яркой художественной формой выражения идей, которые, однако, остаются основополагающими (вне зависимости от того, как возник мир, это произошло по замыслу и воле Бога). С другой стороны, ученым не стоит представлять результаты своих исследований как однозначные, тем самым выступая в роли непогрешимых арбитров христианской веры. Библейские тексты были написаны людьми, верившими в Бога Авраама, Бога–Отца, Иисуса Христа. Здравый смысл подсказывает, что общины, исповедующие эту веру, имеют право на собственное слово по поводу этих книг.

(4) Исторический Иисус, «открытый» (то есть реконструированный) Семинаром по Иисусу и некоторыми другими из вышеупомянутых авторов, едва ли может быть объектом христианского церковного провозвестия. Если Иисус был всего лишь мудрым киническим учителем и проповедником, то с какой стати основывать на Нем целую религию и отдавать Ему предпочтение перед другими античными философами (Аристотелем, Платоном, Сенекой и т. д.)? Если Он был по преимуществу апокалиптическим пророком, который ошибочно решил, что скоро наступит конец света, какой смысл возвещать о Нем как о спасителе мира? Если весть о воскресении Иисуса — лишь метафора, означающая, что Иисус теперь с Богом, то почему Он должен быть объектом поклонения, ведь было много других святых, которые тоже пребывают с Богом? Сторонники подобных взглядов на Иисуса часто утверждают, что пытаются лишь переформулировать христианскую веру и проповедь. В реальности, однако, их концепция предполагает, что традиционная христианская вера была иллюзией, а традиционная проповедь — безответственностью.

(5) Апокрифические евангелия — один из основных инструментов более радикального направления в поисках «исторического Иисуса»: предполагается, что они (или их первоначальные редакции) относятся к более раннему периоду, чем канонические тексты, а потому служат более надежным источником сведений об Иисусе. Например, согласно одной из теорий, коптское Евангелие от Фомы основано на сборнике речений, существовавшем уже в 50–60–е годы, и (наряду с Q) подтверждает, что Иисус был киническим проповедником. Однако, хотя ряд крупных ученых считает, что часть материалов Евангелия от Фомы отражают раннюю традицию, есть и другое распространенное мнение: Евангелие от Фомы полностью или по большей части зависит от канонических Евангелий, а значит, ничего не дает для поиска исторического Иисуса[837]. По мнению Кроссана, рассказ о страстях в канонических Евангелиях опирается на некоторые (очень ранние) разделы Евангелия от Петра, причем видно, что у истоков этого повествования стояли не воспоминания о реальном событии, а творческие вымыслы, сделанные в ходе рефлексии над ВЗ. Однако большинство рецензентов Кроссана полностью с ним не согласны и полагают, что Евангелие Петра прямо или косвенно основано на канонических Евангелиях, а потому не содержит независимой информации о страданиях и смерти Иисуса[838]. Вопреки частым заявлениям в прессе, далеко не факт, что у нас есть какие‑либо существенные источники исторических сведений об Иисусе помимо НЗ.