Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале восьмого Малович и Тихонов поменялись местами с двумя тётками, которым достались верхние полки. Тётки ехали на ВДНХ. Там их совхоз представлял образцы отменного урожая свёклы и горчицы. Они уже замучились взбираться и спускаться со «второго этажа», а потому очень обрадовались и стали угощать милиционеров домашней колбасой, салом, сыром собственной выработки и вяленой щукой. Объевшиеся друзья уже не могли разговаривать. Получалось только в окно глядеть. Для этой радости, собственно, они и менялись полками.
Чем дальше уезжали от Кустаная, тем медленнее свисали с небес шторы сумерек. Убегали назад телеграфные столбы, вкопанные по ходу асфальтовой трассы до Челябинска. Степь скоро кончилась и пространство заняли леса, маленькие речки и озёра, да старые русские деревни. Их крайние дворы почти прикасались старыми дощатыми заборами с длинными дырьями к насыпи, где покоились рельсы. На заборах сидели петухи и коты, а во дворах горбились над грядками мужички с женами, дёргали редьку, резали позднюю капусту и укрывали на зиму лозу виноградную. Колёса вагонные грохотали, но Шура и Володя слышали только тишину деревенскую.
Потом деревенька кончалась и чуть выше поезда по ходу его летели маленькие и большие птицы, похожие на ворон. В потоке воздуха, который разрезал длинный поезд, лететь им было легче. А куда их несло с такой скоростью стало понятно, когда вдоль дороги потянулось озеро. Пить они летели. На середине его застыли лодки с загорелыми рыбаками, похожими на изваяния из крашенного охрой гипса. Они сидели и не шевелились. Вода тоже не шевелилась и поплавки в воде торчали мёртво. Как в доске толстые гвозди. Перед озером и за ним было тесно цветам полевым и серым зайцам, которые беспорядочно носились по лугу, останавливаясь только у любимой заячьей травы.
И незаметно упал сверху тёмный вечер, проклюнулись звёзды и луна, как бы зависшая над поездом, как фонарь, который хотел, конечно, но не освещал путь.
— Ты фотографию у Лысенко не забыл взять? — зевнул Малович.
— «Мастера ножевого боя» Горюнова? — Володя тоже зевнул. — Тут она. В портфеле. В книжке Зощенко.
До Шауляя они добрались без задержек и препятствий. Пришли на завод велосипедов. В отдел кадров.
— Так мы Горюнова уволили позавчера, — сказала заведующая отделом Нина Сергеевна с мощным прибалтийским акцентом. — Он на работе пьянствовал незаметно и наших ребят пытался к этому делу привлечь. Восемь раз за два месяца не выходил вообще на работу.
— А как найти теперь его? — огорчился Шура.
— Ну, Николая этого ещё из заводского общежития не выгнали. Пока квартиру не снимет или комнату. А общежитие сразу за заводом.
В комнате Горюнова сидели и лежали на деревянных кроватях пятеро. Все — вусмерть надравшиеся какой-то гадости. В комнате можно было жевать вонючий воздух, который содержал в себе пары дешевого плодовоягодного и дым «примы» с «беломором». Спали все кроме Горюнова и ещё одного, на вид деревенского парня из глубин великой Руси. Они пили и спорили, поэтому Маловича с Тихоновым заметили не сразу.
— Это кто? — спросил парень у Горюнова.
— Вы кто такие есть? — крикнул Горюнов пришельцам.
— Ангелы хранители твои, Николай Иваныч, — сказал Шура. — С нами домой полетишь. В родной Кустанай.
— Мусора! Закричал Николай Иваныч. — Нашли, суки! Верка сдала, падла. Сестра, бляха!
Он выдернул из ботинка финку и прыгнул, размахивая ножом, с кровати в центр стола, в тарелки с закусью, а со стола полетел на Тихонова.
Володя шагнул вперёд к столу и воткнулся головой в живот Горюнова. Тот согнулся и Шура за ремень на штанах сдернул его с Володи на пол, наступил ногой на руку с ножом и спокойно его вынул за рукоятку. Ну, конечно же, соблюдая своё правило, дал Иванычу кулаком по шее, Тихонов надел наручники, Шура взвалил Горюнова как мешок с картошкой на спину и они вышли. Никто за ними не выскочил.
На улице Шура в киоске купил за рубли четыре бутылки минералки из холодильника. Одну они с Вовой выпили, а из трёх вылили воду на голову Николая Ивановича. Малович дал ему нож и сказал:
— Крепче держи и бей меня в сердце.
Горюнов подержал нож и спросил.
— Вы точно из Кустанайской милиции. Конкретно за мной?
Тихонов сунул ему в мутные глаза удостоверение и долго держал, чтобы Николай Иваныч что-нибудь разглядел и понял.
— Факир был пьян и фокус не удался, — грустно сказал трезвеющий Николай Иванович Горюнов.
Шура забрал нож с отпечатками и завернул его в носовой платок. Положил аккуратно в портфель Тихонова.
Двадцать шестого сентября оперативники, сэкономив пару дней, сдали «мастера ножевого боя» в изолятор, записали у дежурного задержание убийцы, вооруженного ножом, и зашли к Лысенко.
— Поганца досрочно доставили, — рапортовал Малович. — Разместили в седьмой камере. Идём отдыхать перед отловом маньяка. Пусть им теперь следаки занимаются, свидетелей зовут, понятых и всех, кого положено. А мы бы малехо на пару дней сменили образ жизни.
— Да. Отвлекитесь. В кино сходите с женами, в театр или в наш музей. Перед задержанием Спицына у вас должно быть хорошее настроение от общения с искусством и культурой. А то всё бандиты, убийцы, мать иху!
— Так мы, командир, от культуры вообще не отрываемся. Вова Зощенко читает. Не ест, не спит. Читает, мля! Потом мне пересказывает, — засмеялся Малович. — Можно мы просто уйдем, а первого октября вот тут, на этом стуле будет сидеть в «браслетах» маньяк Спицын? Как вам такая мысль?
— Да идите уже. Спасибо за службу, — командир пожал обоим руки.
— Надо по соточке коньяка хлебнуть с дороги-то, — смущенно предложил Вова.
— А многие ведь считают что милиционеры тупые и неотёсанные. А ты вон какой мудрый: «по соточке!», — вздохнул Шура. — А вдруг маньяк меня пристрелит? Давай уж если выпьем, так по двести пятьдесят. На том свете коньяк где возьмёшь?
И они пошли в любимое кафе «Колос». До встречи с человеком, хладнокровно расстрелявшим шестерых, оставалось, к сожалению, еще очень много времени — целых три дня.
28. Глава двадцать восьмая
Такое говорят обычно о самом плохом, хуже которого вообще ничего: «Нет ничего хуже, чем ждать и догонять». И вот все как сдурели. Они эту фразу и в дело, и не
