Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

- Лоренс, расскажи ей точно, что ты сказал и как он это принял. Иначе может оказаться слишком поздно. Я не уйду, пока ты не расскажешь.

- Эм, поскольку тебе неизвестно, ни что я сказал, ни что он ответил, ты, по-моему слишком усердствуешь.

- Нет, - отрезала леди Монт. - Нельзя переусердствовать, когда исправляешь ошибку.

- Меня заставили пойти и переговорить с ним твои же родственники.

- Тебе следовало быть умнее. Если с поэтом обращаются, как с трактирщиком, он взрывается.

- Напротив, он благодарил меня.

- Еще хуже! Я распоряжусь, чтобы такси Динни не отпускали.

- Эм, предупреди меня, когда вздумаешь составлять завещание, - попросил сэр Лоренс.

- Зачем?

- Затем, чтобы я настроил тебя на последовательный лад прежде, чем ты начнешь писать.

- Все, чем я владею, перейдет под опеку Майкла для Кэтрин, - объявила леди Монт. - А если я умру, ко'да Кит уже поступит в Хэрроу, он получит "прощальный кубок" мое'о деда, тот, что стоит у меня в липпин'холлской гостиной. Но пусть он не берет е'о с собой в школу, потому что там е'о расплавят или будут варить в нем мятные лепешки, и вообще. Ясно?

- Совершенно.

- В таком случае при'отовься и начинай, как только Динни войдет, приказала леди Монт.

- Хорошо, - кротко согласился сэр Лоренс, - Но как, черт возьми, изложить это Динни?

- Просто рассказывай и ниче'о не выдумывай.

Сэр Лоренс забарабанил пальцами по подоконнику, выстукивая какойто мотив. Жена его уставилась в потолок. В таком положении застала их Динни.

- Задержите такси мисс Динни, Блор.

Взглянув на племянницу, сэр Лоренс понял, что действительно утратил чутье. Ее лицо под шапкой каштановых волос заострилось и побледнело, а глаза и вовсе не понравились баронету.

- Начинай, - потребовала леди Монт.

Сэр Лоренс, как будто защищаясь, приподнял худое плечо:

- Моя дорогая, твой брат отозван в полк, и меня попросили сходить поговорить с молодым Дезертом. Я пошел. Я сказал ему, что раз он в разладе с самим собой, он не может ни с кем жить, пока не переборет себя. Он ничего не ответил и ушел. Затем нагнал меня уже на нашей улице и признал, что я прав. Попросил передать твоим родным, что уезжает. У него был очень странный и расстроенный вид. Я предупредил: "Будьте осторожны, иначе вы нанесете ей тяжелую рану". Он возразил: "Это неизбежно в любом случае", - и ушел. С тех пор прошло минут двадцать.

Динни взглянула на дядю, потом на тетку, зажала рот рукой и выбежала.

Через несколько секунд они услышали, как отъехало такси.

XXVIII

За исключением той минуты, когда Динни получила коротенькую записку в ответ на свое письмо, она провела последние два дня в полном отчаянии. Выслушав сообщение сэра Лоренса, она почувствовала, что все зависит от того, поспеет ли она на Корк-стрит до возвращения Уилфрида. Сев в такси, она крепко стиснула руки между коленями и уставилась в спину шофера, такую широкую, что было действительно невозможно устремить глаза на что-нибудь другое. Бесполезно подыскивать нужные слова. Она скажет те, что придут ей в голову, когда она увидит Уилфрида. Она посмотрит ему в лицо и найдет их. Девушка догадывалась, что стоит ему уехать из Англии и она потеряет его навеки. Она остановила машину на Бэрлингтон-стрит и торопливо зашагала к дому Дезерта. Если Уилфрид никуда по пути не зашел он уже у себя. За последние два дня она поняла, что Стэк, заметив перемену в хозяине, соответственно изменился и сам; поэтому, когда слуга отпер ей, она предупредила:

- Не останавливайте меня, Стэк. Я должна видеть мистера Дезерта.

И, проскользнув мимо него, распахнула дверь в гостиную. Уилфрид расхаживал по комнате.

- Динни! Она почувствовала, что, если скажет хоть одно неверное слово, всему придет конец, и ответила молчаливой улыбкой. Он прикрыл глаза рукой и замер, словно ослепленный. Девушка подкралась и обвила ему шею руками.

Может быть. Джин права? Не следует ли ей?..

Затем через открытую дверь вошел Фош. Он ткнулся шелковистой мордой в руки Динни. Она опустилась на колени и поцеловала его. Когда она подняла голову, Уилфрид отвернулся. Она мгновенно вскочила и остановилась в растерянности. Динни не знала, о чем она думает и думает ли вообще, не знала, способна ли она еще что-нибудь воспринимать. Внутри нее, казалось, была полная пустота. Уилфрид открыл окно и высунулся наружу, стиснув голову руками. Уж не выброситься ли он собрался? Девушка сделала над собой яростное усилие, справилась с нервами и нежно окликнула: "Уилфрид!" Он обернулся, посмотрел на нее, и она подумала: "Боже милостивый! Он меня ненавидит!" Затем его лицо изменилось, стало прежним, знакомым, и девушка еще отчетливей поняла, в какой тупик уязвленная гордость заводит человека - особенно такого сложного, стремительного и переменчивого!

- Что же мне делать? - спросила она.

- Не знаю. Вся эта история - безумие. Мне уже давно следовало уехать и похоронить себя в Сиаме.

- Хочешь, я останусь сегодня у тебя?

- Да. Нет. Не знаю.

- Уилфрид, зачем воспринимать все так трагически? Можно подумать, что любовь для тебя - ничто. Правда, ничто?

Вместо ответа он протянул ей письмо Джека Масхема:

- На, прочти.

Она прочла.

- Понимаю. Мой приезд был вдвойне роковым.

Уилфрид опустился на диван и сидел, глядя на нее.

"Если уйду, буду потом рваться обратно", - подумала Динни и спросила:

- Как у тебя насчет обеда?

- Кажется, Стэк что-то приготовил.

- На меня хватит?

- Еще останется, если ты в таком же настроении, как я.

Динни позвонила.

- Я остаюсь обедать, Стэк. Еды мне нужно две ложки.

И, найдя предлог на минуту уединиться и восстановить душевное равновесие, спросила:

- Можно мне умыться, Уилфрид? Вытирая лицо и руки, она напрягала все силы, чтобы овладеть собой; затем внезапно отказалась от борьбы. Что бы она ни решила, все неправильно, мучительно и, видимо, неосуществимо. Будь что будет!

Когда Динни вернулась в гостиную, Уилфрида там не оказалось. Спальня была отперта, но тоже пуста. Динни рванулась к окну. На улице никого. За спиной девушки раздался голос Стэка:

- Извините, мисс. Мистера Дезерта вызвали. Он просил вам передать, что напишет. Обед будет через минуту.

Динни подошла к нему:

- Ваше первое впечатление от меня было верным, Стэк; второе - нет. Я ухожу. Мистеру Дезерту больше не нужно прятаться. Передайте ему, пожалуйста.

- Мисс, - остановил ее Стэк, - я говорил вам, что он очень стремительный, но таким, как сегодня, я его еще не видел. Простите, мисс, но боюсь, он решил выйти из игры.

- Если он покинет Англию, я хотела бы взять Фоша, - объявила Динни.

- Насколько я знаю мистера Дезерта, мисс, он, видно, задумал уехать. Я догадался, что это на него нашло еще в тот вечер, когда он получил письмо, а на другой день утром вы приехали сюда.

- Ну что ж, - отозвалась Динни, - попрощаемся, и помните, что я сказала.

Они обменялись долгим рукопожатием, и девушка, по-прежнему неестественно спокойная, вышла и спустилась по лестнице. Она шла быстро; у нее кружилась голова, в которой раздавалось только одно слово: "Все!" В этих трех буквах заключалось и то, что она пережила, и то, что ей еще предстояло пережить. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой отрешенной от мира, неспособной к слезам, безразличной к тому, куда она идет, что делает, кого видит. Мир бесконечен, но для нее конец уже наступил! Вряд ли Уилфрид обдуманно избрал такой способ разрыва. Для этого он слишком плохо ее знает. Но, по существу, более удачного, более бесповоротного способа не выбрать. Бегать за мужчиной? Ну нет! Динни даже не пришлось формулировать свою мысль, - она родилась самопроизвольно.

Целых три часа девушка ходила и ходила по улицам Лондона и наконец повернула к Вестминстеру, чувствуя, что иначе свалится. Вернувшись на Саут-сквер, она собрала остаток сил, чтобы казаться оживленной, но когда Динни поднялась к себе, Флер сделала вывод:

- Майкл, случилось что-то очень скверное.

- Бедная Динни! Что он опять выкинул, черт его побери? Флер подошла к окну и отдернула занавески. Ночь еще не наступила, но улица была пустынна, если не считать двух кошек, такси, проезжавшего по другой стороне, и человека на мостовой, который держал в руке связку ключей и внимательно изучал ее.

- Не подняться ли мне поговорить с ней?

- Нет. Понадобись мы Динни, она бы сама нас позвала. Если твое предположение правильно, ей никто не нужен. Она становится дьявольски гордой, когда ее припирают к стенке.

- Ненавижу гордость! - воскликнула Флер и, задернув занавески, направилась к двери. - Она всегда проявляется в неподходящий момент и валит человека с ног. Не преодолев ее, не сделаешь карьеры.

Флер вышла.

"Не знаю, горд ли я, но карьеры я не сделал", - подумал Майкл. Он медленно поднялся по лестнице, немного постоял в дверях своей туалетной. Наверху ни звука.

Динни ничком лежала на постели. Вот он, конец! Почему сила, именуемая любовью, вознесла ее, измучила и опять сбросила на землю, где ей, изломанной, опустошенной, дрожащей, больной, раненой и раздавленной, остается лишь терзаться тоской и отчаянием? Любовь и гордость! Вторая сильнее первой. Эти признания рвались из сердца девушки, их приходилось зажимать подушкой. Ее любовь против его гордости! Ее любовь против ее собственной гордости! И победила гордость. Бесполезная и горькая победа! Весь прожитый вечер казался девушке сном. Явью был только один его момент - когда Уилфрид, стоявший у окна, обернулся и она подумала: "Он меня ненавидит!" Да, он ненавидел ее, - она укор его раненому самоуважению, она единственное, что мешало ему крикнуть: "Будьте вы все прокляты и прощайте!"