Исцеляющая любовь - Эрик Сигал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Священник, наверное, тоже так бы сказал. Но на Кубе церковь теперь вроде украшения.
Лора задала вопрос, которого, она знала, он от нее ждал:
— У тебя есть фотографии твоих детей?
— А тебе правда интересно на них посмотреть? — мягко спросил Луис.
Не дожидаясь ответа, он полез в бумажник и движением картежника выложил на стол маленькие карточки. Там был и снимок Лоры вдвоем с Исабель. И еще один, где Лора была одна. Она была тронута, но взгляд уже выхватил фотографию мальчугана.
— Его зовут Эрнесто, — пояснил Луис.
— И конечно, ты называешь его Че, — догадалась она.
— Конечно, — с улыбкой кивнул Луис. — А девочку зовут… Исабель.
— Ты назвал ее в честь…
Луис кивнул:
— В знак любви, Лаурита. Надеюсь, когда-нибудь вы с ней познакомитесь.
«Интересно, где? — подумала Лора. — В парке Горького?»
— Расскажи мне о себе, Лаурита. Как ты живешь? Как жила все это время?
Она посмотрела на отца. В его взгляде читались любовь и сострадание. Впервые в жизни она поверила, что он ее любит и на самом деле хочет знать, что у нее на душе.
И она стала рассказывать все. Но сперва ей надо было поплакать.
Когда они вернулись в «Шератон», уже спускались сумерки. Вечернее заседание только что закончилось. Ее заметил Дейн Оливер, и на его лице отразилось облегчение. Она помахала, словно говоря: «Со мной все в порядке, волноваться не стоит». И повернулась к Луису:
— Это мой начальник. Я лучше пойду, а то еще подумают, что я перебежчица.
— Конечно, конечно, — кивнул отец. — Только не забывай, я тоже твоя команда. — И мимоходом заметил: — Кубинцы не в этом отеле живут.
— Надо думать! — поддакнула Лора. — Небось в какой-нибудь ночлежке? С клопами?
— Клопы, между прочим, тоже люди, — усмехнулся Луис. — Когда-нибудь они восстанут и сбросят цепи! — Тут он посмотрел на часы. — Лора, мне пора. Я и так прогуливаю. Обещай, что напишешь мне по тому адресу, что я тебе дал. Обещаешь?
Лора кивнула.
— А я обещаю, что отвечу. Я ведь могу переслать письмо через Мексику. Мне будет интересно, что у тебя нового. Только не вздумай слать мне одни статьи! Мне нужна фотография внуков! Ты меня слышишь, девочка?
Она опять кивнула. Луис крепко обнял свою старшую дочь и что-то шепнул ей на ухо. Нечто такое, о чем Лора боялась думать в своих самых сокровенных мыслях.
Она возвращалась в Вашингтон, который — чего Лора еще не понимала — при всем своем влиянии и могуществе оставался всего лишь большой деревней, правда с мраморными домами. Единственная отрасль экономики этой деревни — было государственное управление, единственная тема разговоров — политика, а единственная газета — «Вашингтон пост».
Поэтому эпизод, которому Лора не придала значения, ибо пикировка с каким-то Наварро была сущим пустяком в сравнении с новым обретением отца, — так вот этот пустяк для Вашингтона оказался лакомым куском. И к тому моменту, как она вошла в свою квартиру, телефон уже раскалился от звонков.
— Привет, Лора, это Флоренс из Института педиатрии. Ты сегодняшнюю «Пост» читала?
— Нет пока.
— Ну так загляни на четырнадцатую полосу: там Максин Чешир поет тебе дифирамбы. У тебя есть газета?
— Есть. Спасибо, Флоренс. Чуть позже почитаю.
Лора поставила чайник, чтобы заварить себе кофе, и подняла с пола газету. Максин Чешир, властительница вашингтонских умов, сообщала из Мексики:
«На прошедшей в городе Мехико Международной медицинской конференции кубинский представитель попытался запугать молодую сотрудницу НИЗа антиамериканской пропагандистской выходкой. Светловолосая красавица доктор Лора Кастельяно не только не дала себя в обиду, но и произнесла этому приспешнику Кастро отповедь на его родном языке. Браво, доктор Кастельяно!»
Она перечитала заметку несколько раз и попыталась понять, какие чувства она у нее вызывает. «Почему обязательно писать о моей внешности? Выходит, будь я Квазимодо, я бы этого сделать не смогла?»
Ее размышления прервал нетерпеливый свисток. К счастью, это был всего лишь чайник.
В институт она попала около часа дня. Дейна Оливера на месте не было, он успел уйти в буфет.
— Сегодня среда, проводится плановое совещание начальников подразделений, — объяснила Флоренс. — Но я уверена, он не станет возражать, если ты поприсутствуешь.
— Даже не знаю… — ответила Лора. — Я лучше подожду. Мне надо с ним увидеться как можно скорее и объяснить, что это не моя инициатива: я вовсе не охотница до дешевой популярности.
— Ты это о чем, дорогая? — не поняла Флоренс.
— Я не хочу, чтобы он думал, что газетчикам наболтала я. Я понятия не имею, откуда они пронюхали.
Флоренс поразилась ее наивности.
— Да ты что, Лора! Доктор Оливер сам позвонил Максин.
— Что? Зачем?
— Конечно, чтобы лишний раз напомнить о нашем существовании.
— А зачем нам о себе напоминать?
— Затем, что всякий раз, как сенат голосует за наше финансирование, бывает нелишним, если кто-то из членов профильного комитета вдруг припомнит, как совсем недавно читал о нас что-то положительное. И можешь мне поверить, Лора, «Пост» в конгрессе читают все.
— А, понимаю, — сказала Лора. — Это мне напоминает, как я баллотировалась в школьный совет в старших классах. Мы тогда шли на любые трюки, чтобы мое имя звучало как можно чаще.
Выйдя из приемной директора, Лора подумала: «Это в самом деле похоже на Мидвуд, и во многих отношениях. Неужели мы уже тогда были такие взрослые? Или мы до сих пор играем в подростковые игры?»
Сначала Лора утешала себя мыслью, что ее неожиданная известность пройдет так же быстро, как возникла Ничего «жареного» в своей перепалке с этим кубинцем она на самом деле не видела. Нет сомнения, у журналистов есть темы и поинтереснее — например, конгрессмены, застигнутые с голыми девочками в городском фонтане возле Мемориала Джефферсона.
Но приглашения все шли и шли.
В Вашингтоне, как только твое имя становится известным публике, особенно если ты связан с какой-то интеллектуальной деятельностью, тебя тут же начинают звать на приемы, чтобы определить, интересный ли ты собеседник.
И конечно, в случае с Лорой Кастельяно свою роль сыграла и внешность. Очень быстро она стала желанным гостем в любом обществе. Приятно было иметь возможность пригласить симпатичную докторшу — героиню прессы, если хозяйка дома обнаруживала, что холостяку сенатору не хватает пары на вечер.
Поначалу Лоре это нравилось. Во всяком случае, она убеждала себя, что нравится. Она могла улыбаться и блистать, демонстрировать чувство юмора и очаровывать присутствующих, и мужчин, и женщин. Иными словами, она стала «идеальной гостьей».
Но страсть Лора оставляла для работы. Производители медицинского оборудования так и вились вокруг нее, рассчитывая оказаться рядом, когда она совершит свое открытие. Хотя светская жизнь по-прежнему шла весьма бурно, возвращаясь с очередной вечеринки, она порой просила своего ухажера высадить ее ночью у института, где с удовольствием работала в тишине и покое. И в то время, как общество пережевывало подробности Уотергейта и ход следующих выборов, она упорно шла вперед. У младенческого геморрагического диатеза политической ориентации нет.
Вторая статья тоже была принята хорошо. А за ней и третья. Можно было не сомневаться, что ей продлят грант еще на один срок. Кроме того, она испытала колоссальную радость, сумев с помощью своей методики спасти нескольких новорожденных в больнице НИЗа. Она во многих отношениях могла чувствовать себя удовлетворенной. Она добилась успеха и всеобщего восхищения. Она добилась гораздо большего, чем осмеливалась мечтать.
Все было прекрасно. Вот только счастья не было.
43
В кабинет Барни вошел мужчина ненамного старше его, с глубокими черными кругами под глазами.
— Мистер Энтони? — спросил Барни.
— Да, — ответил тот. — Я доктор Энтони.
Они уселись друг против друга у письменного стола, и Барни начал как обычно:
— Итак, доктор, что вас ко мне привело?
— Я терапевт, — начал Энтони. — У меня есть жена и дети, они меня любят, хотя вижусь я с ними меньше, чем следовало бы. В целом я неплохой отец. И любящий муж. Иными словами, доктор, у меня нет никакой внешней причины быть недовольным своей жизнью. Я состою в редсовете «Американского журнала», и ко мне направляют больше больных, чем я могу принять.
Барни не перебивал. Не делал никаких попутных замечаний и не задавал вопросов. Пока ему было неясно, чего, собственно, не хватает этому доктору в жизни.
— Я люблю своих больных, — продолжал тот. — Я им предан, честное слово. Когда они в больнице, я каждое утро их навещаю. А если получается, то и перед сном захожу проведать.
