Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник) - Мариэтта Чудакова

Глава 47 Встреча близится

– Направо, – коротко сказал Василий.

Операцией руководил он. И раз он принял такое решение, никто не думал его оспоривать.

– Берем мой вариант – что они уходят в Монголию.

Отвлечем на минуту читателя примечательной аналогией – насчет умения взять на себя ответственность за принятие решения при малой информации.

Наш прославленный, когда-то создававший космические аппараты, сидя в заключении – в сталинской «шарашке», – генеральный конструктор Королев, находясь уже на свободе, обдумывал в кругу коллег проект отправки спутника на Луну. Для выбора типа конструкции спутника надо было решить кардинальный вопрос – какова поверхность Луны? Твердая или покрыта толстым слоем пыли? Информации для этого решения было недостаточно. А не выбрав один из двух вариантов, нельзя было двигаться в проектировании дальше. Понятно, какие немыслимые деньги – и потеря их в случае ошибки – здесь имелись в виду. Сидели молча; никто не решался взять ответственность на себя. Тогда Королев взял чистый лист бумаги, написал на нем – «Луна – пыльная». Размашисто подписался – «Королев». И – приступил к работе.

...Как только «Волга» включила поворотные огни – ее с шумом и треском обогнал «Харлей». Славик, сразу понявший решение Василия, умчался в мгновение ока вперед по мосту через Катунь...

– Куда это они? – ошарашенно спросил Василий. – Мы операцию вот-вот начинаем.

– Они под пули не сунутся. Слава – человек ответственный. Может, они этих скорее разглядят, чем мы. Машину не знаем, но у самих-то у них приметы внятные: один – бритый наголо, другой – с косицей, со шрамом поперек щеки. Может, рассмотрят сквозь стекло.

И Саня как в воду глядел.

Славик и Скин, дважды развернувшись – проехав назад, а затем снова вперед, – в четыре, так сказать, глаза высмотрели нужные приметы сквозь стекла «Жигулей».

И по мобильному сначала Шамилю, а затем Леше и Сане Скин прокричал:

– Жигуль, десятка, мокрый асфальт, 962!

Больше никакой информации Василию не требовалось.

Теперь все двигались по Чуйскому тракту в сторону Кош-Агача в таком порядке:

«Харлей»,

«Жигули» цвета мокрого асфальта,

джип Шамиля,

черная «Волга».

– Понял! – воскликнул вдруг Саня. – Понял, что надо делать! Василий, в ближайшем пункте у нас «афганца» никакого нет?

– Как нет? В Черге есть, и не один. За последние годы в Шебалинском районе двое с собой покончили – от безнадеги. Работать местная власть не дает. Но кое-кто живой еще остался.

– Василий, телефон любого по-быстрому! Колеса надо успеть жигулю попортить.

Поднялась небольшая суматоха.

Через две минуты Саня говорил с Чергой, а в это же самое время Ножев, соблюдая субординацию, спрашивал по мобильному милицию, то есть Василия:

– Начальник, «Жигули» в пределах досягаемости. По колесам стрелять разрешаешь?

– Разрешаю. Только к ответным приготовьтесь.

– Мы-то в жилетах. Водитель наш не снаряжен.

– Учитывайте. За руль сядьте кто-нибудь, а его назад.

Но Шамиль пересаживаться отказался.

Пригнувшись к рулю и плотно сжав челюсти, он, как волк, хищным взглядом неотрывно смотрел на «Жигули», несущиеся впереди, ныряя с горы и взлетая в гору.

Впереди завиднелся поселок Камлак. По центральной улице двигались машины, сновали люди.

В «Волге» Василий открыл окно и заговорил в рупор:

– Срочно остановите движение, освободите проезжую часть, уберите с улицы детей! Идет спецоперация! Идет спецоперация!* * *

В переулке, где осталась «Тойота-Лексус» с вещдоком на сиденье и Петр Волховецкий ходил туда-сюда недалеко от нее, появился из ворот углового дома парень в тельняшке и развинченной походкой направился к Петру.

– Ты чего тут высматриваешь, козел?

– Поздороваться сначала надо, – нравоучительно заметил Петр. – Причем вежливо.

– Чего? Я сейчас так с тобой поздороваюсь...

У парня в руке сверкнул нож.

Петр отпрыгнул в сторону и выхватил револьвер.

– Как нас учили – первый выстрел в воздух, второй – в лоб!

И сразу вслед за этим выстрелил в воздух.

Парень оказался тоже обученным и тут же упал на землю.

– Вот и ползи к своим воротам не подымаясь, понял?

И парень действительно пополз, да еще по-пластунски.

А Петр, не зная, как будет развиваться ситуация дальше и в особенности – сколько человек в этом переулке готовы в нее вступить, – прижался спиной к глухому забору, не выпуская револьвера из рук.

Глава 48 Запоздалые страхи

В это же примерно время Женя в своей комнате в ужасе рассматривала постель, на которой Том строго-настрого запретил что-либо трогать. Даже Тосю не велел сюда пускать, чтобы не потащила зубами одеяло. Тут же стояли вышеупомянутый Том Мэрфи, Степа Барабанчиков и Вадим Силантьевич Рыболовлев.

Скин, орудовавший здесь прошлой ночью, очень умело изготовил из подручного тряпья муляж длинноногой Жени Осинкиной. Под одеялом лежало некое длинное существо, накрытое с головой. И в одеяле было пять дырок – от пояса этого существа до головы...

И впервые за все это время Женя заплакала. Ей стало обидно, что ее хотели убить. Ведь она ничего плохого не сделала!

Но сразу же вытерла слезы. И все сделали вид, что их и не заметили.

Заговорил Силантьич.

– Да, Степина идея привезти тебя в мой двор на тачке была просто гениальна! Они, конечно, следили за домом. Видели, что ты никуда не выходила. Одного не могу понять – как это ты незаметно залезла в тачку?

– По земле подползла, – пояснил Степа.

Тут открылась дверь, и в комнату вошла Федина тетка Пелагея Ивановна.

Она вообще знать ничего не знала, потому что вчера с утра уехала в соседнее село к племяннику на свадьбу. Невеста была наполовину алтайка, очень хороша собой, а свадьба шла двумя эшелонами, по русским обычаям и по алтайским. И потому Пелагея была переполнена впечатлениями и готовилась поделиться ими со своей симпатичной квартиранткой.

Увидев в комнате такое скопление народу, да еще кого-то укутанного на Жениной постели, она встала как вкопанная.

И объяснять происшедшее в ее доме этой ночью пришлось с самого начала. Причем во время объяснения Пелагея Ивановна не менее десяти раз всплескивала руками и восклицала, точь-в-точь как всегда делала это ее бабка:

– Матерь Божья, Пресвятая Богородица!.. Спаси и сохрани!..

Вот именно в этот высокоэмоциональный момент у Жени зазвонил мобильник. И в нем раздался безмятежный голос ее любимой тети Веры.

– Женьк! Ты где есть-то? Я по-городскому звоню-звоню, никак тебя не застану. Я уже шесть дней дома. Операция нормально прошла. Но, Женьк, что было! Там гнойный уже был, хирург сказал – еще несколько часов, и лопнул бы, растекся по полости, перитонит обеспечен с неизвестным исходом вплоть до летального. Ну, в общем, все хорошо, что хорошо кончается. Если хочешь, я дня через два приехать могу – чтобы мать твоя потом меня не убила, что я тебя одну бросила. Только я скрюченная еще хожу, и тяжести носить нельзя. А так почти и не болит уже. Отделалась легким испугом. Вкусненькое чего-нибудь готовить тебе смогу – если продукты будешь приносить.

Женя слушала знакомый быстрый говорок как голос с другой планеты.

Есть такое понятие – бифуркация, говоря по-русски – ветвление. Та минута, когда Верина соседка позвонила Жене в Москву и сообщила, что Веру положили в больницу с острым аппендицитом, и была точкой бифуркации – когда Женя, неожиданно оказавшаяся предоставленной самой себе, приняла решение. И отправилась в Сибирь спасать Олега от неправедной кары. С той минуты она прожила целую жизнь – хотя прошло не так уж много дней. И было ясно, что совершенно невозможно рассказать сейчас Вере эту жизнь – в немногих и даже, пожалуй, во многих словах.

А Вера все говорила не умолкая, по своему обыкновению – которое разделяли с ней миллионы российских женщин и некоторое количество мужчин, – не ожидая ответов на град своих вопросов:

– Ты что – у подружки, что ли, какой на даче? В Москве жара, да? А отец-то звонил хоть разок? Ну как ты там вообще-то – справляешься? Небось рада до смерти, что одна осталась! – говорила проницательная Вера.

А Женя, слушая ее, все смотрела на постель с пятью пулевыми отверстиями в одеяле. И ей становилось все страшнее и страшнее.

Глава 49 «Направо пойдешь – жизнь потеряешь...»

Никита Лютый, коллега Александра Осинкина, мог ехать на Чемал прямо от Маймы, минуя Горно-Алтайск. Но по природной добросовестности решил заехать, сделав пятнадцатиминутный крюк, в столицу республики, она же – единственный в ней город. Уже хотя бы поэтому его стоило хоть мельком показать старшему коллеге, заехавшему в их края по какому-то неизвестному Никите делу.

И Осинкин проехал через Горно-Алтайск, подивившись точности той кратчайшей характеристики города, которая дана была в путеводителе «Алтай». Книжку заботливо вручил ему Никита, еще двигаясь по Барнаулу. Механически ее листая, Осинкин на странице 171 прочел: «В целом город производит довольно серое впечатление своими современными, советского типа, зданиями, пыльными проспектами и суровыми, озабоченными лицами людей». Конечно, и Коммунистический проспект, протянувшийся через весь город, и непременные Комсомольская, Социалистическая и Ленинская улицы впечатление советскости города способны были только усилить.