Взлет и падение третьего рейха (Том 1) - Уильям Ширер

И действительно, двумя часами позднее Гитлер, стоя на трибуне рейхстага, распространялся перед многочисленной аудиторией о своем желании сохранить мир и о том, как это сделать. Я пошел в оперный театр, где наблюдал картину, которую никогда не забуду. Картина эта была захватывающая и ужасающая. После разглагольствований о зле Версаля и угрозе большевизма Гитлер спокойно заявил, что советско-французский пакт ослабил Локарнский договор, который в отличие от Версальского Германия подписала без принуждения. Сцену, последовавшую за этим, я описал вечером в своем дневнике.

"Германия более не связана Локарнским договором, - говорил Гитлер. - В интересах права своего народа на безопасность границ и для охраны границ правительство Германии восстановило с сегодняшнего дня абсолютный контроль в районе демилитаризованной зоны!"

И тут же шестьсот депутатов, каждого из которых назначил сам Гитлер, маленькие люди с грузными телами и бычьими шеями, коротко стриженные, с большими животами, одетые в коричневую форму и тяжелые сапоги, вскочили и, словно автоматы, выбросили правую руку в нацистском приветствии и стали орать: "Хайль!" Гитлер поднимает руку, просит тишины. Он говорит негромко: "Члены германского рейхстага!" Абсолютная тишина.

"В этот исторический час, когда в западных областях рейха германские войска идут навстречу своему мирному будущему, нас всех должны соединить две священные клятвы".

Больше он говорить не может. Для парламентской толпы сообщение о том, что немецкие войска вступили в Рейнскую зону, является новостью. Милитаризм, бродивший в их крови, теперь ударяет им в голову. Они с воплями вскакивают, по инерции вскидывая в приветствии руки. Их лица искажены, рты широко открыты. И они истерически кричат, кричат... Их горящие фанатизмом глаза прикованы к новому богу, к мессии. Сам мессия играет свою роль великолепно. Опустив, будто в смирении, голову, он терпеливо ждет тишины. Потом голосом все еще тихим, но переполненным эмоциями, выкрикивает две клятвы: "Во-первых, мы клянемся не прибегать к силе для восстановления чести нашего народа... Во-вторых, мы клянемся, что теперь, как никогда ранее, будем стремиться к взаимопониманию с европейскими народами, особенно с западными соседями... У нас нет территориальных притязаний в Европе! Германия никогда не нарушит мира!"

Еще долго звучали приветственные возгласы... Некоторые генералы протискивались к выходу. За их улыбками легко угадывалась нервозность... Я столкнулся с генералом Бломбергом... Лицо у него было бледное, щеки подергивались.

И было отчего. Военный министр, всего пять дней назад собственноручно составивший приказ о вторжении, явно нервничал. На следующий день я узнал, что войскам был отдан приказ отступить за Рейн, если французы окажут сопротивление. Но французы не предприняли никаких шагов. Франсуа-Понсе уверял, будто после его предупреждения в ноябре минувшего года французское верховное командование запросило правительство, что оно намерено предпринять, если посол окажется прав. Ответ, по его словам, был таков: правительство поднимет вопрос в Лиге Наций. На самом деле, когда удар был нанесен {Несмотря на предупреждение Франсуа-Понсе, действия Германии оказались полной неожиданностью для Франции, Англии и их генеральных штабов. - Прим. авт.}, именно правительство Франции призывало к действиям, а генеральный штаб противился. "Генерал Гамелен, - пишет Франсуа-Понсе, заявил, что боевые действия, даже в малом масштабе, влекут за собой непредсказуемый риск и не могут быть начаты без объявления всеобщей мобилизации". Генерал Гамелен, начальник генерального штаба, счел необходимым предпринять одно - сконцентрировать тринадцать дивизий на границе с Германией, и то для усиления линии Мажино. Даже этого оказалось достаточно, чтобы повергнуть в панику германское высшее командование. Бломберг, поддерживаемый Йодлем и другими старшими офицерами, хотел отозвать три батальона, перешедшие Рейн. Как показывал на Нюрнбергском процессе Йодль, "учитывая положение, в котором мы оказались, французская армия могла разорвать нас на куски".

Бесспорно, разорвала бы, что, конечно же, явилось бы концом Гитлера и история могла бы пойти совсем по другому, более светлому пути, - диктатор не пережил бы такого фиаско, в этом позднее признавался и сам Гитлер: "Наше отступление кончилось бы полным крушением". Только железные нервы Гитлера спасли положение, как и во многих последующих кризисах, ставя в тупик оппозиционно настроенных генералов. Но это был тяжелый для Гитлера момент.

Переводчик Гитлера Пауль Шмидт слышал, как тот говорил:

"Сорок восемь часов после марша в Рейнскую зону были самыми драматическими в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджав хвост, так как военные ресурсы наши были недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление".

Будучи уверен в том, что Франция не пошлет свои войска, он резко отклонил предложение колебавшегося армейского командования вернуть войска. Генерал Бек просил фюрера смягчить удар, объявив, что территория к западу от Рейна не будет укрепляться. Как сообщал в своих показаниях Йодль, это предложение "фюрер отверг с особой резкостью" - и не без оснований, как мы потом убедимся. Генералу фон Рундштедту Гитлер позднее заявил, что это был акт трусости.

"Что случилось бы, - говорил Гитлер в кругу приближенных вечером 27 марта 1942 года в своей штаб-квартире, вспоминая дни переворота в Рейнской зоне, - если бы не я, а кто-то другой стоял во главе рейха! У всех, кого бы вы ни назвали, сдали бы нервы. Я был вынужден лгать, а спасло нас мое непоколебимое упрямство и моя удивительная самоуверенность".

Все верно, но нельзя забывать, что ему помогли колебания Франции и бездеятельность ее союзника - Великобритании. Министр иностранных дел Франции Пьер Этьен Фланден 11 марта вылетел в Лондон, где умолял британское правительство поддержать Францию в военных действиях против Германии в Рейнской зоне. Просьбы его были напрасны. Англия не рискнула воевать, несмотря на подавляющее превосходство союзных сил над немецкими. Как заметил лорд Лотиан: "Германия в конце концов просто вышла в свой собственный палисадник". Даже до прибытия французов в Лондон Антони Иден, ставший в декабре минувшего года министром иностранных дел, говорил в палате общин: "Оккупация рейхсвером Рейнской зоны нанесла серьезный удар по принципу соблюдения договоров. К счастью, - добавил он, - у нас нет оснований полагать, что настоящие действия Германии представляют для нас угрозу".

И тем не менее Франция по Локарнскому договору имела право предпринять военные действия против германских войск в демилитаризованной зоне, а Англия была обязана по этому же договору поддержать ее своими вооруженными силами. Пустые разговоры в Лондоне дали Гитлеру повод считать, что авантюра сошла ему с рук.

Великобритания не только постаралась избежать риска войны, но и в очередной раз серьезно восприняла "мирные" заверения Гитлера. В нотах, переданных трем послам 7 марта, и в своей речи в рейхстаге Гитлер предлагал подписать пакт о ненападении сроком на двадцать пять лет с Бельгией и Францией, гарантированный Англией и Италией; заключить аналогичные пакты о ненападении с соседями Германии на Востоке; согласиться на демилитаризацию франко-германской границы; и наконец, вернуться в Лигу Наций. Об искренности Гитлера можно судить по его предложению о демилитаризации границы, так как это привело бы к тому, что Франции пришлось бы пустить на слом линию Мажино - последнюю защиту от внезапного нападения Германии.

Лондонская "Таймc", сокрушаясь по поводу стремительного вторжения Германии в Рейнскую зону, озаглавила передовую статью "Возможность перестройки".

Теперь, в ретроспективе, очевидно, что победа Гитлера в Рейнской зоне привела к таким роковым последствиям, которые в то время было трудно предугадать. В Германии популярность Гитлера резко возросла {7 марта Гитлер распустил рейхстаг и объявил о новых выборах и референдуме по поводу занятия Рейнской зоны. По официальным данным за 29 марта, 99 процентов избирателей из 45 453 691 пришли на избирательные участки, и 98,8 процента из них одобрили деятельность Гитлера. Иностранные корреспонденты, посетившие участки, отметили некоторые нарушения - в частности, открытое голосование вместо тайного. И это естественно, так как некоторые немцы боялись, и не без основания, что гестапо возьмет их на заметку, если они проголосуют "против". Доктор Хыого Экенер рассказывал мне, что на новом дирижабле, который по приказу Геббельса курсировал в целях пропаганды между городами Германии, под словом "да" стояла цифра сорок два, что было на два больше числа членов экипажа. Мне довелось писать репортажи о выборах в разных частях страны, и я могу с уверенностью сказать, что акцию Гитлера одобрило подавляющее большинство населения. А почему бы и нет? Разрыв Версальского договора, немецкие войска, марширующие фактически по немецкой территории, - это одобрил бы каждый немец. "Против" проголосовало 540 211 человек. - Прим. авт.}, поставив его на высоту, которой не достигал в прошлом ни один правитель Германии. Это обеспечило ему власть над генералами, которые в кризисных ситуациях проявляли нерешительность, в то время как Гитлер оставался непреклонным. Это приучило генералов к мысли, что в иностранных и военных делах его мнение неоспоримо. Они боялись, что французы окажут сопротивление; Гитлер оказался умнее. Наконец, оккупация Рейнской зоны совсем незначительная военная операция - открывала, как понимал Гитлер, а кроме него только Черчилль, новые возможности в потрясенной Европе, поскольку стратегическая обстановка коренным образом изменилась после того, как три немецких батальона перешли через Рейн.