На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Станислав Ваупшасов

— Разойдись!

— Да ты что! — пробовали возражать парни. — Да мы из взвода разведки, три недели в седле, не то что помыться, поспать некогда было!

— Разойдись! — повторил Вербицкий. — В первую очередь моются женщины.

— Вот тебе раз! — упрямились парни. — Нешто нынче 8 марта? Февраль на дворе, дядя!

— Разговорчики! — повысил голос Вербицкий. — Вне зависимости от времени года и боевой обстановки женщин пропускаем вперед. Так было в мирное время, так будет всю войну. Кто несогласный, может жаловаться товарищу Градову. Товарищ Градов научит вас культуре поведения!

Никто ко мне с жалобой не пошел, а, напротив, самые упрямые первыми побежали в девичью землянку с приглашением мыться вне очереди. Командный состав отряда и все 50 коммунистов прилагали немало стараний, чтобы в суровой, полной лишений, испытаний и риска лесной жизни бойцы не загрубели душой, чтобы не появилось у них равнодушие или презрение к элементарным нормам человеческого общежития и чтобы в любой мелочи они продолжали оставаться людьми.

Пока снаружи происходили все эти будничные события, я уединился с Луньковым в штабной землянке и слушал его рассказ о злоключениях во время карательной экспедиции. В нынешнем году ему исполнилось 40 лет, его голубые глаза несколько выцвели от ослепительного блеска снегов, всегда коротко остриженные черные волосы еще больше поседели на висках. Голос у него был ровный, мужественный, он звучал неторопливо и плавно под высокими сводами землянки, обитой изнутри зеленым парашютным шелком.

Нашим стремительным контрманеврам в замерзших лесах и болотах порой сопутствовала неразбериха и сумятица, тем более, если дело происходило ночью, под завывание пурги, в судорожном свете вражеских ракет и стрекотании автоматов со всех сторон. Когда отряд уходил с острова, что в Вороничских болотах, Луньков услышал возглас с командного пункта:

— Проверить обоз!

Зная, как важны для отряда запасы продовольствия и боепитания в период карательных экспедиций, начальник штаба решил лично выполнить неведомо кем отданное распоряжение. Его подстегивало еще и то, что, уходя с острова, он видел, как замешкались наши хозяйственники, долго не пристраиваясь к общей колонне. Но когда он вернулся, саней хозвзвода на прежнем месте уже не застал, и вообще остров был полностью очищен. Луньков повернул назад и пешком по глубокому снегу пытался догнать ушедший от атаки эсэсовцев спецотряд. Кое-как нащупал протоптанную колонной дорогу и только хотел прибавить шагу, как увидел в 100 метрах от себя семерых немецких автоматчиков. Они были в белых маскировочных халатах, как и бойцы спецотряда, но отличались манерой поведения: шли медленно, с опаской, озираясь по сторонам — точь-в-точь словно крестьяне из глухой деревушки, впервые очутившиеся на грохочущих проспектах большого города.

«Господи, как неуютно им на нашей партизанской земле», — мелькнула мысль у Алексея. Следующая его мысль была более конкретной и тревожной: полевая сумка! В сумке у Лунькова хранились штабные документы, лучшей находки для абвера и СД не придумаешь — списки личного состава, карты, копии приказов и радиограмм Центра. Уничтожить бумаги не представлялось возможным — попробуй разведи из них костер в такой близости от врагов. Мигом подскочат, дадут очередь по ногам, оглушат, повалят, даже убьют, а потом затопчут огонь и захватят все содержимое сумки, помеченное строгим грифом «сов. секретно».

Но не напрасно Луньков участвовал в гражданской войне на Дальнем Востоке и долгие годы провел на тамошней беспокойной границе. Суровая боевая школа научила его не терять присутствия духа в любой критической ситуации. Решение пришло мгновенно: Алексей бросился в снег и накрылся маскхалатом. Каратели, не видя его, подходили все ближе и ближе. Луньков навел на них автомат и хладнокровно ждал. Когда до эсэсовцев оставалось несколько метров, начальник штаба выпустил длинную очередь. Четверо рухнули как подкошенные, трое отбежали и залегли. Нападение Алексея было столь внезапным и деморализующим, что враги не смогли засечь его позицию и по-прежнему не видели советского офицера. А старый, опытный чекист Луньков умолк и не обнаруживал себя.

Каратели, теряясь в догадках относительно неприятеля, вновь двинулись в сторону Лунькова, на этот раз ползком. Когда они приблизились к четырем трупам, Алексей опять дал хорошую прицельную очередь. Еще двое ткнулись подбородками в окровавленный снег, а последний побежал с поля боя на четвереньках, как зверь. Алексей собирался всадить полдесятка пуль в обтянутый маскхалатом тыл беглеца, поудобнее изготовился, но тут сзади послышался скрип снега, начштаба стремительно обернулся и чуть не пальнул в скуластого с раскосыми глазами корейца Виталия, командира взвода из отряда Сороки.

— Свои! — испуганно прошептал кореец.

— Вижу, — сдержанно ответил Алексей, и на сердце у него сразу полегчало. Вместе с Виталием подполз еще один партизан, вооруженный ручным пулеметом.

— С кем ведете бой? — деловито спросил комвзвода, порываясь в схватку.

— С кем вел, тех уж нет.

Партизаны разглядели бездыханные тела эсэсовцев на запятнанном снегу и одобрительно закивали головами.

— Однако вы стрелок, товарищ Лось! — сказал восхищенно Виталий.

— Из-за вас упустил седьмого, — проворчал Луньков, а потом, подчиняясь нахлынувшему чувству острого счастья, которое испытывает человек, обманувший смерть, сграбастал обоих в объятия. — Да дьявол с ним, пусть поживет некоторое время. Ну и перепугался я, ребята, за полевую сумку, чтоб им всю жизнь так пугаться!

— А били наверняка, товарищ Лось, — уважительно проговорил пулеметчик, рассмотрев поле боя. — На десять шагов.

— Охотник я, — пояснил Алексей. — Закон — тайга, понял?

— Да он местный, — сказал кореец, — о тайге понятия не имеет.

— Слушайте, ребята, где Градов? — озабоченно спросил Алексей.

— Где Градов, не знаем, а Сорока и Мотевосян с отрядами и обозами здесь недалеко, в лесу.

— Ведите, — приказал Луньков.

Партизаны проводили его к своим. Командиры обоих отрядов как раз совещались относительно дальнейших действий. Появлению Лунькова они обрадовались.

— Понимаешь, капитан, — заговорили тревожно партизанские вожаки. — Градова мы впопыхах потеряли, будем выходить из блокировки сами. Каратели прочесывают лес, могут наткнуться на наши дозоры с минуты на минуту. Мы решили отвести оба отряда поближе к зимним лагерям, а здесь оставить заслон, чтоб задержать эсэсовцев, сбить их с толку и спасти основные силы с обозами. Как ты смотришь на такое дело?