Королева Виктория - Кристофер Хибберт

Борьба за утверждение этого законопроекта была долгой и утомительной. Страдавший от подагры, астмы и бронхита Дизраэли просто валился с ног, отдав этой борьбе все свои силы. И победил. 12 мая 1876 г. королева Англии была официально провозглашена императрицей и отныне получила возможность с гордостью подписывать все государственные документы словосочетанием «королева и императрица».

Вполне удовлетворенная своим новым титулом, королева чуть позже пришла в восторг от очередного подвига своего премьер-министра. Взяв в долг у барона Ротшильда четыре миллиона фунтов, Дизраэли воспользовался тем, что палата общин была распущена на каникулы, и купил от имени правительства ее величества у обанкротившегося египетского хедива акции Суэцкого канала. «Все наконец-то решено, — с триумфом сообщал Дизраэли королеве. — Вы получили этот канал, мадам». Приняв с благодарностью столь щедрый подарок, королева сочла покупку акций примером самоотверженной деятельности своего премьер-министра, направленной на повышение роли страны в мировых делах. Кроме того, это был и еще один «удар по политике Бисмарка». В том, что Дизраэли намного превосходит престарелого Гладстона, королева убедилась и во время разрешения многочисленных проблем на территории огромной, но уже заметно слабеющей и распадающейся на отдельные куски Османской империи.

Дизраэли был совершенно равнодушен к судьбам угнетенных народов Османской империи и к их борьбе за освобождение от турецкого ига. Именно поэтому он и не проявлял сколько-нибудь значительного интереса к сообщениям о преследовании и угнетении христианских народов на территории империи. Его гораздо больше интересовали происки других держав на территории Турции и их возможное вторжение, поскольку это могло ослабить влияние Великобритании в этом районе. Когда в Лондон пришли срочные сообщения о массовой резне болгарских крестьян турецкими войсками, Дизраэли отмахнулся от них и назвал «болтовней бездельников в кафе». А такие слова, как «зверства», «убийства», «резня», он предпочитал всегда брать в кавычки, показывая тем самым, что они являются выдумкой чересчур эмоциональных журналистов.

Что же касается королевы, то она поначалу отнеслась к этим сообщениям с большей серьезностью. «Она не любит турок, — говорил по этому поводу Генри Понсонби, — а теперь просто ненавидит их из-за сообщений об учиненных ими зверствах». Однако Гладстон заставил ее изменить свою позицию по этому вопросу. Он также был в ярости от жестокой политики турецких властей в отношении христианских народов и решил, что настало время извлечь хоть какую-то выгоду из своей отставки. В знаменитом памфлете «Болгарский ужас и Восточный вопрос», в котором Гладстон назвал турок «самой антигуманной нацией человечества», содержались вполне реальные факты жестокого обращения турок с подвластными им народами Балканского полуострова. Памфлет разошелся тиражом более 200 тысяч экземпляров и вызвал среди англичан бурю негодования. По всему Лондону прокатилась волна митингов протеста и собраний общественности в защиту жертв турецкого террора.

Прекрасно понимая, что страстный протест Гладстона гораздо больше соответствует господствующим настроениям в стране, чем его собственный неприкрытый цинизм, Дизраэли назвал памфлет Гладстона «презренным произведением», «злонамеренно лживым пасквилем» и «продуктом беспринципного маньяка, возможно, более опасного, чем весь болгарский ужас». Королева придерживалась примерно такого же мнения и назвала Гладстона «полоумным человеком» и «сумасшедшим смутьяном», который разжигает общественные страсти и подталкивает страну к войне. А его поведение она расценила как «антиобщественное» и «просто позорное». Турки, которые раньше воспринимались как угнетатели христианских народов и жестокие тираны, теперь представлялись королеве главными защитниками своей страны от происков русских — традиционных защитников угнетенных братьев-славян. И в своей ярости против русских, на совести которых лежит вся ответственность за массовую резню в Болгарии, королева стала более агрессивной и воинственной. Она открыто обвинила Россию в попытке захватить Ближний Восток и установить там свои порядки. Дабы продемонстрировать свою поддержку «имперской политики» своего премьер-министра и еще раз опорочить «сентиментальную эксцентричность» престарелого Гладстона, она не только согласилась открыть работу парламента в феврале 1877 г., но и демонстративно отправилась на званый обед в Хьюнден-Манор — загородный дом Дизраэли, что в графстве Букингемшир. Этот визит, получивший широкую огласку, был устроен прежде всего в отместку Гладстону, который называл Дизраэли «наглым и высокомерным евреем», а его загородный дом — «еврейским гетто».

По мере того как страсти накалялись и грозили превратиться в самые ожесточенные политические баталии за всю историю Англии, премьер-министр Дизраэли занимал все более антирусскую позицию. Он объявил, что военные ресурсы страны практически неистощимы и могут быть в любой момент использованы для защиты национальных интересов от любых врагов. И если Англия вступит в войну, то будет воевать до тех пор, пока не добьется выполнения поставленных целей. И тем не менее войны Дизраэли не хотел, а военную риторику использовал в качестве фактора политического давления на противников как внутри страны, так и за ее пределами. Словом, он предпочитал угрожать войной, а не вести ее, и очень надеялся, что этого будет вполне достаточно для реализации своих внешнеполитических целей. Что же до королевы, то она проявляла гораздо меньшую сдержанность, ее настроение выражала популярная в то время песенка, написанная на злобу дня и исполняемая практически в каждом музыкальном зале страны:

Мы не хотим войны, но если нас заставят, ЧЕРТ ВОЗЬМИ,

У нас есть корабли, есть воины и денег вдоволь,

Мы били медведя раньше, и пока останемся истинными британцами,

Русские не получат Константинополь.

Королева не скрывала своей антипатии. «О, если бы королева была мужчиной, — говорила она Дизраэли, — она бы пошла в армию и показала этим негодным русским, которым никогда и ни в чем нельзя верить на слово». Примерно таких же воинственных взглядов придерживалась и кронпринцесса, с которой королева поддерживала регулярную связь. «Я уверена, что ты не желаешь, чтобы Великобритания во всем уступала этим коварным и жестоким русским». А тех, кто считал, что Британия должна проводить примирительную политику по отношению к русским, этим «ужасным, злобным и жестоким мужланам», она просто презирала.

Министр иностранных дел лорд Дерби, однако, следовал иной позиции и предпринимал отчаянные попытки уберечь страну от надвигающегося военного конфликта, поэтому он передавал все правительственные секреты российскому послу. Не доверяя этому человеку и желая сообщить царю свои истинные намерения и взгляды, королева написала письмо непосредственно в Санкт-Петербург, не поставив в известность своего министра иностранных дел. Ее личный секретарь Генри Понсонби не преминул заметить, что это противоречит конституционной практике и может вызвать серьезный скандал. Королева была в ярости и продолжала отстаивать свое право непосредственного общения с монархами других стран. «Как это ужасно, — жаловалась она, — быть конституционной королевой и не иметь никакой возможности делать то, что представляется правильным».

В конце концов она в очередной раз пригрозила скорее «сложить с себя корону», чем «терпеть оскорбительное поведение русских». При этом она признала, что никогда еще не говорила так резко со своими подчиненными, как в случае с министром по делам колоний лордом Карнарвоном, который, по ее мнению, был слишком миролюбивым и постоянно предупреждал о возможности повторения новой Крымской войны. Воодушевленная британским львом, сообщала она своей старшей дочери, я «набросилась на него с такой решительностью и злостью, что он стоял передо мной и не знал, что сказать. А сказать он мог только то, что мы не можем действовать в мире так, как считаем нужным! О, англичане всегда останутся англичанами! Мы отстоим свои права, свою позицию, и нашим лозунгом навсегда станут слова: "Британцы никогда не будут рабами"».

Не щадила королева и своего премьер-министра, который с некоторых пор стал проводить более обдуманную и сбалансированную политику. Незадолго до этого он выдержал беспощадную критику оппозиции, которая обвиняла его в чрезмерной агрессивности и воинственности. Однажды на торжественном банкете какая-то леди сердито потребовала от него объяснений и в заключение спросила, чего он ждет. В ответ Дизраэли снисходительно улыбнулся и сказал: «В данный момент времени я жду картошку и горох, мадам».

Когда в марте 1878 г. Россия навязала Турции в Сан-Стефано секретный договор, в соответствии с которым Турция уступала России несколько портов в Эгейском море и другие территории на Балканах, что давало ей возможность создавать военно-морские базы в Восточном Средиземноморье, королева потребовала принятия срочных и решительных мер по устранению угрозы. Поддержав своими действиями Самых отъявленных «ястребов» в правительстве и отстаивая идею образования «сплоченного единого фронта против общего врага», королева срочно провела несколько военных смотров, проинспектировала войска, посетила несколько военных кораблей и отправила бесчисленное множество телеграмм своему премьер-министру.