Честь - Элиф Шафак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ночь Пимби устроилась в пропахшем мочой уголке напротив банка Беркли и свернулась там калачиком, вздрагивая от малейшего шума. Она воспользовалась общественным туалетом, выпросила немного еды у задних дверей ресторана и, обессилев от слез, наконец задремала.
– Вставай! Просыпайся, шлюха!
Над ней стоял бездомный бродяга – толстобрюхий, опухший, беззубый.
– Ишь, разлеглась, стерва! Кто тебе позволил занимать мое место?
Пимби испуганно вскочила.
– Простите, – пролепетала она дрожащим голосом.
От бродяги нестерпимо разило смесью винных паров, табака, мочи и нафталина. Он надвигался на Пимби, и глаза его под кустистыми бровями полыхали возбужденным огнем. Пимби увернулась и бросилась бежать.
– Куда ты? Вернись! – кричал ей вслед бродяга. – Зря ты испугалась, красотка!
Пимби неслась со всех ног, пока не скрылась за углом. Бродяга, усмехаясь, словно припомнив хорошую шутку, устроился в уголке, нагретом телом Пимби, снял ботинки и принялся сосредоточенно рассматривать свои заскорузлые ступни.
Эсма
Лондон, 1 декабря 1978 года
В кухне было ужасающе много еды. Множество кастрюлек и сотейников, наполненных стряпней, источали густые запахи. Пироги, торты и запеканки стояли не только на кухонном столе, на полках и на стульях, но даже на полу. Я не представляла, как мы все это съедим, ведь нас было только двое – я и Юнус. Но плакальщицы продолжали приходить и приносить еду, чтобы не дать нам умереть с голоду. В гостиной рядком сидели женщины всех возрастов. Некоторые были нашими соседками, других я едва знала, кого-то видела в первый раз. Всех гостей встречала тетя Мерал, выполнявшая обязанности хозяйки. Она благодарила их и плакала вместе с ними. Мы с Юнусом притулились в уголке, безучастные к тому, что творилось вокруг, словно рыбки в аквариуме. Каждый, кто входил в комнату, считал своим долгом подойти, поглазеть на нас и постучать по стеклянной стенке, отделяющей нас от мира, ожидая от нас реакции. Мы все видели, все слышали, но при этом ничего не ощущали. Слова сочувствия не находили у нас никакого отклика. Мысленно мы оба бились над решением загадки, известной лишь нам двоим.
– Эсма, я во всем виноват, – запинающимся голосом прошептал Юнус.
– Почему это?
– Если бы я не оставил тетю одну…
Я крепко сжала его ручонку:
– Это сделал Искендер, а не ты, малыш.
– Но если «скорая» увезла тетю Джамилю, где тогда мама?
– Хотела бы я это знать.
Меньше чем через час мы узнали ответ. Около полудня дверь в очередной раз распахнулась и в комнату вошла новая гостья, с ног до головы одетая в ярко-зеленое. На голове у нее красовалась шляпа с изумрудными перьями. Плакальщицы, онемев от изумления, уставились на ее сверкающие украшения и длиннющие ярко-красные ногти.
Лишь я одна обрадовалась этой диковинной посетительнице и, заливаясь слезами, вскочила и подбежала к ней:
– Рита!
Мы уединились в кухне, подальше от любопытных глаз и ушей.
– Рита, мама жива, – шепнула я.
Она молча кивнула.
– Она у вас?
Еще один кивок.
Оказывается, утром, придя на работу, Рита увидела, что мама спит, свернувшись у дверей салона. В ответ на все Ритины вопросы она молчала. Рита отвела ее в заднюю комнату, напоила чаем, опустила жалюзи на окнах, а новой сотруднице, едва та переступила порог, сказала, что сегодня парикмахерская закрыта и она может идти домой. Потом она помогла маме умыться и привести себя в порядок.
– Можете вы приютить ее у себя на несколько дней? – спросила я. – Пока все не утрясется.
Рита покачала головой. Ее бойфренд ни за что не позволит ей привести домой кого бы то ни было. К тому же он совершенно не умеет держать язык за зубами, а это значит, что в доме Риты мама не будет в безопасности.
– Ты должна кое-что сделать.
Рита протянула мне бумажку, на которой были написаны имя и адрес.
– Сходи к этому человеку и скажи ему, что твоя мать умерла. Пимби считает, что так будет лучше.
На этом разговор закончился. Я проводила Риту до дверей. Она, войдя в роль плакальщицы, обняла меня и пробормотала, заливаясь слезами:
– Держись, детка. Для нас всех это тяжкая утрата. Я так любила твою мамочку!
* * *Вечером, после заката, мы с Юнусом через заднюю дверь вошли в «Хрустальные ножницы». До конца дней своих я буду помнить мгновение, когда мы, смеясь и рыдая, бросились в мамины объятия. Она выглядела измученной, лицо осунулось, под глазами темнели круги.
Юнус, уткнувшись носом в мамину грудь, твердил:
– Это я во всем виноват. Я пошел к друзьям и оставил тетю Джамилю одну.
Мама поцеловала его. Поцеловала меня и шепнула мне на ухо:
– Ты ходила… к нему?
Я вкратце рассказала ей о своем визите к Элайасу. Она слушала рассеянно, словно погрузившись в сон.
– Люди болтают про тебя всякие глупости, – вмешался Юнус. – Но мы никого не слушаем.
Я толкнула его в бок локтем, но было уже поздно. Впрочем, мама и без того наверняка догадывалась, что наш квартал гудит от слухов и сплетен. Догадывалась, что многие соседи обвиняют ее, утверждая, что она запятнала семейную честь и своим недостойным поведением толкнула сына на страшное дело.
– Похороны будут послезавтра, – сообщила я. – Все хлопоты взяла на себя тетя Мерал.
Юнус похлопал маму по руке с видом взрослого мужчины, способного разрешить любую проблему:
– Не волнуйся, я все устрою. Я знаю, где тебя спрятать. В Лондоне есть безопасное местечко, где ты сможешь жить, сколько захочешь, и никто не выдаст тебя полиции.
Вот так моя мать, Пимби Кадер Топрак, тридцати трех лет от роду, по официальным данным убитая собственным сыном, поселилась в Хакни, в старом особняке, захваченном группой молодых неформалов.
Уборка
Лондон, 5 декабря 1978 года
Пимби села в постели, обхватила колени руками и сцепила пальцы. На лице ее застыло измученное выражение. Страшная тяжесть давила на грудь, мешая дышать. Боль не унималась ни на минуту. Дышать было трудно, в горле саднило.
Она прислушалась к долетавшим до нее звукам. Обветшалый викторианский особняк был погружен в темноту. Воздух насквозь пропитался едким ароматом, в котором соединялись запахи пыли, пота, гнилого дерева, влажного белья, грязных простынь, пустых бутылок, переполненных пепельниц. Здешние обитатели спали на полу, бок о бок друг с другом, и это напоминало Пимби детство. Она и семеро ее сестер тоже спали на полу, толкаясь, лягаясь и сражаясь за кусок одеяла. Одеял, казалось, было достаточно, но все же часто посреди ночи Пимби просыпалась от холода. Недолго думая, она стаскивала одеяло со спящей и укутывалась сама, предоставляя сестре мерзнуть.
