Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Владимир Чернышёв демонстрирует уверенность в своих силах, подглядывает на меня без пиетета. Всячески делает вид, что прошлогоднее поражение – не более чем случайность. А может, это я уже себе додумываю, всё-таки чемпионами СССР, пройдя не такой уж и простой путь к финалу, на дурочку не становятся.

Мы начали без раскачки. Да и чего изучать друг друга, всего несколько месяцев назад бились. В драку не лезли, работали пока больше на средней и дальней дистанциях. По истечении двух третей раунда я услышал команду от Казакова и, как мы и договаривались, сменил стойку на правостороннюю. Это дало мне некоторое преимущество в последнюю минуту, в течение которой я провёл хорошую атаку через руку Чернышёва с попаданием в нос. Тут же пошла юшка, но не очень сильно, и рефери не стал останавливать бой. Но в перерыве всё же подошёл в угол, чтобы, как я догадался, поинтересоваться состоянием моего соперника. Туда же подошёл и врач турнира. О чём-то переговорили, Позняк кивнул и вернулся в свой нейтральный угол, дожидаясь, когда закончится перерыв.

Второй раунд начался с попадания перчатки Чернышёва в мою многострадальную губу. По подбородку потекла тёплая струйка. Твою ж мать! Ну почему не в конце боя?! Ещё и майку отстирывать замучаешься… Хотя вроде дома был пятновыводитель. Не знаю, отстирает он кровь или нет, но сейчас думать нужно о другом. О сопернике, который явно взбодрился, увидев кровь на моём лице, пусть даже и у самого нос припух и, я уверен, при удачном моём попадании снова откроется кровотечение.

Но пока оно открылось у меня, и мой противник имел повод для оптимизма. Что и выразилось в его атакующих действиях и направленных в мою голову ударах. Дабы избежать новых попаданий, пришлось побегать, поуклоняться, понырять… Так и прошёл второй раунд в сплошной беготне одного за другим, вызвав на трибунах гул недовольства.

В этом перерыве Позняк и врач уже направились в мой угол. Эскулап смоченной в перекиси водорода ваткой прижёг рану – я от боли невольно зашипел – осмотрел её и покачал головой.

– Глубокое рассечение, швы в любом случае придётся накладывать, и я даже не знаю, разрешить ли продолжать вам бой, – задумчиво заключил он.

– Разрешите, товарищ врач, – скорчил я страдальчески-просительную гримасу.

– Финал всё-таки, обидно из-за какого-то рассечения упускать шанс выиграть «золото», – поддержал меня Лукич.

– Что будем делать, Виктор Петрович? – спросил у врача Позняк.

– Даже не знаю, – вздохнул тот. – А если рассечение усугубится?

– Больше швов наложат, да и всё, – самоуверенно заявил я. – Всего раунд! Я буду беречь лицо!

Врач вновь вздохнул:

– Шут с вами, бейтесь дальше. Но если ситуация выйдет из-под контроля, Дан Иванович – сразу останавливайте бой.

– Договорились, Виктор Петрович.

Выйдет из-под контроля – это, значит, рассечение, как сказал врач, усугубится. А если я буду прятать лицо за перчатками и бегать от соперника, забыв об атаке, то победы мне не видать, как своих ушей. И как поступить? Ну уж нет, либо пан – либо пропал. Если у боксёров есть свой бог, то попрошу его уберечь мою несчастную губу, а сам буду работать в ринге так, как считаю нужным.

– По-кров-ский! По-кров-ский!

Это Антипов всё никак не угомонится. Но вообще-то молодец, приятно чувствовать поддержку, да ещё и соседей заводит, те вон тоже меня начали поддерживать.

Чернышёв явно не ожидал, что я попру на него с первых секунд раунда. Он-то однозначно надеялся, что я продолжу избегать драки, как это было во втором раунде после рассечения. Извини, Володя, я немного тебя удивлю, хотя и сам не знаю, чем закончится моя афера.

Удивить удалось в первые секунд десять-пятнадцать, после чего Чернышёв принял правила игры и стал полноправным участником этой рубки. Внешние факторы для меня перестали существовать, только я и мой соперник. Наверное, для Чернышёва тоже. Я слышал только свои и его выдохи при ударах, которые вскоре слились в одно сплошное тяжёлое дыхание. Впрочем, я-то дышал ещё нормально, дыхалка моя меня пока не подводила, а вот оппонент явно «наелся»: пот с него тёк ручьём, грудь тяжело вздымалась, перчатки били не так точно и мощно, как ещё минуту назад.

– Брейк!

Позняк оттеснил назад повисшего на мне в клинче Чернышёва. Тот с налитыми кровью глазами снова начал на меня падать, рефери вновь его оттеснил.

– Брейк, говорю. Вот так… Бокс!

Ба-бах! Это моя левая перчатка полетела через переднюю правую руку соперника и сочно вошла в нижнюю челюсть. Чернышёв рухнул как подкошенный, не подавая признаков жизни.

– Стоп! Врача на ринг!

Позняк даже не стал отсчитывать нокдаун, наверное, ему, как опытному боксёру, сразу всё стало ясно. Я для проформы отправился в нейтральный угол, откуда глядел, как Володю приводили в чувство. Спортивная злость уже сошла на нет, сейчас я искренне переживал за состояние здоровья недавнего оппонента. К счастью, всё обошлось. Не прошло и минуты, как оренбуржец уже стоял на своих двоих, хоть и не очень уверенно, дёргая головой, когда врач подносил к его носу пузырёк с нашатырным спиртом. Далее в нос ему были засунуты ватные шарики, чтобы остановить кровотечение, после чего Виктор Петрович занялся моей губой.

– Немедленно ехать в травмпункт, пусть зашивают, – говорил он, снова прикладывая к ране смоченную в перекиси водорода ватку. – А говорили, будете беречься. Видел я, какое вы с соперником на пару с соперником побоище устроили. Вон ещё и гематома под глазом наливается, в раздевалке лёд приложите.

– Обещаю, после церемонии награждения еду зашиваться, – кое-как пролепетал я, почти не открывая рта.

Награждение победители и призёров (проигравшим в полуфинале ради этой церемонии пришлось остаться на лишние пару дней) проводил президент всесоюзной Федерации бокса Георгий Свиридов.

– Да, ребята, здорово вы покромсали друг друга, – осуждающе покачал он головой, разглядывая наши физиономии. – Словно профессионалы какие-нибудь. А ведь советский бокс – он интеллигентный, игровой.

Чернышёв виновато улыбнулся, а я, не сдержавшись, ляпнул:

– Так ведь победителей не судят, Георгий Иванович.

Тот даже опешил. Потом хмыкнул:

– Покровский, я смотрю, ты молодой, да наглый. Нагибайся уже, медаль буду вешать.

– По-кров-ский! По-кров-ский! – кричал в этот момент с трибуны неугомонный Антипов.

Он потом поджидал меня на выходе из спорткомплекса.

– Ух ты, вот тебе досталось, – посочувствовал Антипов.

– Это бокс, главное, что я снова чемпион. А ты неплохо за меня болел, – я изобразил подобие улыбки. – И знаешь что… Ты неплохой парень, прошу, не связывайся с криминалом. Женись, воспитывай своих детей, работай, можешь подать заявлению в партию – уверен, ты сможешь получить партбилет. Только не связывайся с криминалом.

И оставив Сергея удивлённо таращиться мне вслед, я двинулся прочь в сопровождении не менее удивлённого Лукича.

В травмпункте на распухшую губу мне наложили пять швов, велели, как и Виктор Петрович, поменьше открывать рот. А швы мне снимут в поликлинике по месту жительства уже в Свердловске, только нужно, чтобы я сразу по возвращении записался на приём к хирургу, а тот уже будет контролировать состояние моего здоровья.

Подходя к дому, увидел на нашем заборе надпись белой краской: «Полина – ты мой кумир!» Вот те раз, откуда эти долбаные поклонники её адрес узнали? Ну всё, конец спокойной жизни…

Дома я оказался раньше Полины, та вернулась из филармонии только в десятом часу вечера. Увидев меня, расцвела, кинулась ко мне:

– Женька, ну у тебя и губа! – сказала она, осторожной целуя меня в больное место.

– А ты думала, легко золотые медали достаются?

Я непроизвольно начал было растягивать рот в улыбке, но опухшая губа тут же дала о себе знать короткой вспышкой боли, и я поморщился.

– Ты снова победил?! Ах ты мой чемпион! За это тебя ждёт награда.

– Хочу получить её прямо сейчас!