На полпути с обрыва (сборник) - Кир Булычев

— Лучше, чем у меня, — сказал президент. — И даже на дачах, и даже под сортирами.

— Тогда скажите мне, почему ваши генералы так уверены в себе?

— Не могу. Честное слово, не могу, — сказал президент. — Мое преимущество перед вами и перед генералами заключается лишь в том, что я знаю больше, чем каждый из вас в отдельности. Так что я обязан в интересах нации и нашей самой передовой в мире идеологии трех благоденствий и шести достоинств хранить собственные и чужие секреты. Вы свободны, профессор Гарбуй. — Что же мне делать? — крикнул Гарбуй вслед президенту. — У меня не хватает людей, моя жизнь в опасности! Я не уверен, что мне дадут проводить исследования и дальше.

— Постарайтесь, — ответил президент от двери. — Я мало чем могу вам помочь. Но ваша сила в том, что они тоже не уверены, что смогут сделать что-нибудь без вашей помощи. Так что я не беспокоюсь за вашу жизнь… Пока.

Президент покинул зал, а толстый бородатый мальчик сел в кресло, оставленное фельдмаршалом, и положил голову на руки. То ли заплакал, то ли задремал. — Мы пойдем? — спросила Кора. — Разумеется, — ответил Эдуард Оскарович. — Нам здесь нечего делать.

Большую часть пути до лагеря Кора и Эдуард Оскарович прошли молча.

Стояла тяжкая жара, ни один листочек не шевельнулся, жужжали слепни, и оводы эскадрильями кружились над путниками. С площади футбольного поля возле виллы один за другим поднимались вертолеты. Только когда тропинка стала пошире и пошла вниз, Кора спросила:

— Эта встреча ни к чему не привела? — Ты рассчитывала, что узнаешь все секреты мадридского двора?

— Янина что не рассчитывала и рада тому, что узнала. А что у них за передовая идеология?

— В истории человечества было немало передовых, лучших в мире, единственных, неповторимых идеологий. Чаще всего их излагали в маленьких книжечках для рядового идиота. Здесь тоже нечто подобное. Передовая идеология позволяет правительству прибегать к самым жестоким мерам против собственного народа, объявляя любое недовольство подрывом основных идеологических принципов, а это уже пахнет костром. Эдуард Оскарович был расстроен. И он сам объяснил причину своего расстройства: — Я так и не понял, что же будет завтра. Я боюсь, что президент сразу же кинет Гарбуя, как кость, своим псам, если запахнет жареным. — Но разве они смогут все делать без него? — Кое-что смогут. Он же работал эти полгода не один и был окружен помощниками. Наука здесь примерно на том же уровне, что и у нас, а лучшие умы идут в оборонку.

Эдуард Оскарович оборвал себя, и губы его шевельнулись. Он считал про себя.

— Но в конечном счете он прав: его задача сейчас — не допустить генералов до машины перехода. — А она существует?

— Да, она существует, и это довольно простой механизм, — сказал Калнин. — Здесь переход между мирами существует объективно. Задача машины заключается лишь в том, чтобы следить за этой точкой пространства и в случае, если некто сорвался со скалы, успеть подхватить его и перенести к нам. — И она может перенести человека обратно? — Не надейся, что сможешь это сделать сама, — усмехнулся Эдуард Оскарович. — Тебе потребуются помощники. Если соберешься бежать, обязательно предупреди меня. Я или Отговорю тебя, или составлю тебе компанию. — Зачем тогда откладывать дело в долгий ящик? — А я не спешу убежать отсюда, — ответил профессор. — И должен сказать тебе, что, насколько мне подсказывает жизненный опыт, ты тоже не спешишь. Тебя попросили побыть здесь подольше. — Почему вы так думаете?

— Потому что я давно наблюдаю людей и вижу, когда они ведут себя естественно, а когда притворяются. — А я?

— Ты не очень умело притворяешься. — Я еще только учусь, — попыталась отшутиться Кора. — Это очень опасное учение, — сказал Эдуард Оскарович. — Мне не хотелось бы, чтобы ты потеряла на этом голову.

— Вы очень мрачный, — сказала Кора. — К сожалению, у меня есть к этому основания. Они вышли к склону, под которым располагались бараки их лагеря. Кусты расступились, и в лицо повеяло свежим морским ветром. Море было недалеко, и над ними проходило медленное, все нарастающее движение воздуха, как бы раскачивание его, отчего обеспокоились и перестали атаковать путников слепни и мухи, и, как бывает, когда отпускает зубная боль, вдруг сменились мысли — надежда на то, что все кончится хорошо, пришла с морской свежестью.

— Конечно, — попыталась выразить сочувствие Кора, — вы попали сюда, когда в России было трудное время. Даже моего образования хватает, чтобы знать это.

— И что же вы знаете? — спросил профессор. Он уселся на болыиом плоском камне, вдыхая свежесть морского воздуха, и Кора была благодарна ему за эту передышку. Лагерь казался тихими безлюдным — по плацу медленно прошла медсестра, прижав к животу медный бак, да солдат у ворот закричал на бродячую собаку.

— То, что учили в школе, — сказала Кора. — А потом однажды мне пришлось путешествовать по Кольскому полуострову. Там есть специальная железная дорога для туристов, там все сделано так, как было при Сталине.

— Именно на железной дороге? — удивился Эдуард Оскарович.

— У нас есть специальные исторические дороги, гостиницы, туристические маршруты и даже курорты. У нас все помешаны на истории. Моя лучшая подруга Вероника на прошлых каникулах участвовала в штурме Иерусалима.

— Арабами? — спросил Эдуард Оскарович. — Какими арабами? Что там штурмовать арабам? Нет, конечно же, крестоносцами. У нее даже контузия есть. Им всем выдали кольчуги и шлемы, и сухой паек — представляете? А потом надо было лезть в свою гостиницу по приставной лестнице. А какой-то придурок эту лестницу оттолкнул.

— Наверное, сарацин, — предположил профессор. — Наверное, — согласилась Кора, которая не знала, кто такие сарацины.

— Так что же ты увидела на Кольском полуострове? — спросил профессор.

— Там есть большой маршрут. Вместо гостиниц — лагеря, вместо спальных вагонов — теплушки и вместо обслуги — ВОХР. Вы знаете, что такое ВОХР?

— Я знаю, что такое ВОХР, — сказал профессор. — А интересно вам в таких путешествиях?

— Ужасно интересно, там дают спирт и соленые огурцы. Только мне было не до развлечений. Мы ловили одного преступника. Поэтому мы в эту игру не играли.

— Странно, — сказал профессор, дразня соломинкой тарантула, который выглядывал из щели между камней, — как история издевается над нашими трагедиями. Ужас, убивший столь многих, для вас, наших потомков, становится только цирком.

— Ну, вы совсем не правы, — возразила Кора. — Никто не издевается. Люди хотят помнить и хотят понять, как нашим предкам приходилось жить на свете. Мы же привыкли, что обед не бывает без компота и мороженого. Так надо же иногда увидеть, что это еще не закон.