Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Колонна была разделена на отряды приблизительно по пятьсот человек, и впереди каждого, обозначенного одной из букв алфавита, шел свой собственный оркестр, исполнявший ту же мелодию, что и головной.

Шествие этих живых плакатов среди двойного ряда зрителей длилось два с половиной часа.

В десять часов полковник отдал команду, повторенную командирами отрядов. Манифестанты сдвоили ряды и выстроились в шеренги по десять человек, после чего колонна вышла на просторную Маркет-стрит.

Приближался кульминационный момент. Печатая шаг, каждый из участников парада извлек пакет со всем необходимым для фейерверка. По сигналу, которым послужил выстрел, боеприпасы были подожжены, и улица в тот же миг превратилась в огненную реку. Изо всех окон, со всех балконов свешивались люди — сторонники того, в честь которого бушевал этот праздник. Они тоже зажгли петарды[385], шутихи[386] и бенгальские огни, и все вокруг расцвело причудливыми цветами, принимавшими самые неожиданные очертания.

Пиротехнические чудеса продолжались до тех пор, пока не истощились все запасы взрывчатых устройств. Когда последние искры все же угасли, порядком охрипшие манифестанты утихомирились, оркестры смолкли, и колонна неспешно повернула к зданию своего генерального штаба, чей фасад озарял огромный костер, разведенный посреди улицы.

Каждый участник парада бросал в него свой плакатик и отправлялся домой вкушать заслуженный отдых после сей многочасовой прогулки.

Но вернемся к тому моменту, когда манифестанты, собравшиеся на Маркет-стрит, ждали сигнала к началу фейерверка.

Полковник сиял. Он уже собирался распорядиться, чтобы дали долгожданный сигнал, которым должен был послужить ружейный выстрел, как вдруг, окинув беглым взором первый ряд зрителей, изверг из себя поистине фонтан проклятий и, пришпорив коня, сделал резкий скачок вдоль тротуара, окаймленного людской стеной. Затем, остановившись, выхватил из кармана револьвер, зарядил его и приставил к груди незнакомого человека, ошеломленного столь неожиданным нападением. Все эти действия заняли у полковника менее двух минут, и, прежде чем стоявшие рядом зрители сумели вмешаться, он нажал на спусковой крючок, и незнакомец покатился по земле.

Револьверный выстрел заменил ожидаемый сигнал. Со всех сторон захлопали и запылали петарды, заглушив своим шумом предсмертное хрипение несчастного и крики ужаса и возмущения видевших это убийство людей.

Воспользовавшись всеобщим гамом и треском праздничных огней, убийца стегнул лошадь, и та перенесла его на другую сторону улицы, к его соратникам, не подозревавшим, какой кровавой сценой ознаменовал их предводитель организованный им спектакль.

ГЛАВА 17

Убийца. —Последний козырь полковника Батлера. —Разговор в «Палас-отеле». —Своевременное вмешательство Перро. —Желание канадца выбросить полковника с пятого этажа. —Ненависть. —Поражение мистера Уэллса. —Запоздавшее решение судьи. —Исчезновение преступника. —Прощание с Перро, отбывающим в Карибу. —Отъезд в Аризону-Сити. —По Южной Калифорнии. —Форт Юма. —Река Колорадо. —Завершение путешествия по железной дороге.

Появившееся на следующий день после митинга в газете «Дейли кроникл», или «Ежедневная хроника», продолжение статьи, содержавшей ядовитые выпады против полковника Сайруса Батлера, той самой, которую Жюльен перевел дословно Жаку, было обведено черной рамкой.

На первой странице утреннего выпуска упомянутого издания в нескольких возмущенных и горьких строках излагался эпизод, послуживший своеобразным эпилогом парада.

Когда манифестанты, собравшиеся на Маркет-стрит, ожидали лишь сигнала, чтобы зажечь свои фейерверки, полковник узнал, или ему показалось, что узнал, среди зрителей, толпившихся на краю тротуара, автора раздосадовавшей его статьи. Обезумев от ярости, не подумав о том, что жертвой его слепого бешенства может стать ни в чем не повинный человек, он выстрелил в упор в безоружного зрителя. Несчастный, получивший пулю в самое сердце, был братом журналиста из «Дейли кроникл»[387].

Спустя два часа после совершения преступления убийца, узнав о своей ошибке, хладнокровно бросил:

— А, так я убил всего лишь его брата! Что ж, это не считается! Теперь уж я пристрелю истинного виновника!

Затем негодяй спокойно отправился к своему будущему тестю, а полиция даже виду не подала, что собирается им заняться.

Эта потрясающая безнаказанность, о которой узнали граждане и из прессы, и из разговоров, была с возмущением воспринята одними и, напротив, всячески поощрялась другими.

Первые безоговорочно осуждали поведение судей, которым следовало бы арестовать виновного и начать следствие. Но местный судья, близкий друг мистера Уэллса, также ожидал скорых выборов. Мог ли он в сложившихся обстоятельствах нажить себе врага в лице человека, который вот-вот займет кресло в верхней палате?

Возмущались недостойным поведением полковника и несколько членов комитета бдительности[388], заговорившие о том, что его надо бы схватить и предать суду Линча.

Сторонники мистера Уэллса, а таковых было немало, оправдывали и убийцу и судью одновременно.

Оскорбленный ошибся, он полагал, что стреляет в своего обидчика. Что ж, тем хуже для убитого!

Полковник, возможно, поторопился. Но янки мы или не янки, черт побери!

Что касается судьи, то кто рискнет укорять его за не совсем благовидное поведение накануне столь важных выборов? Разве он может заделаться непримиримым врагом депутата из-за слишком строгого и совершенно несвоевременного толкования своих обязанностей?

И неужели арест полковника Батлера вернет к жизни его жертву?

Прозвучали и прочие рассуждения, столь же пагубные, сколь и характерные для американцев.

Полковник полностью игнорировал общественное мнение, что свидетельствовало о потрясающей наглости и полном отсутствии у него моральных принципов. Казалось, он не ведал ни о слухах, распространившихся по городу, ни о грозных предложениях «бдительных». Ходил по самым густонаселенным кварталам, посещал клубы, раздавал указания своим приверженцам, распределял средства, убеждал сомневающихся, укреплял колеблющихся, подкупал упрямцев, — словом, делал все возможное, чтобы обеспечить избрание мистера Уэллса.

Впрочем, несмотря на все свое высокомерие, полковник Батлер не был абсолютно уверен в успехе. В нем невольно пробуждались смутные предчувствия. Он понимал, что еще не все сделано и желанный результат пока далеко.