Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

– Я действительно поражен, – не скрывая своего изумления, сказал Октавиан. – И кто же твой настоящий отец?

– Цезарь, – ответил Арион, с презрением поджав губы. – О чем ты сам прекрасно знаешь. Но в этом письме я укажу любое имя, какое назовешь ты. Я доверяю тебе в том, что ты не оскорбишь памяти Цезаря, вынуждая меня говорить, будто моя мать обманывала его с каким-нибудь недостойным человеком.

После некоторого колебания Марк покачал головой.

– Это бесполезно, – заявил он императору. – Для того чтобы это письмо имело хоть какой-то вес, оно должно быть скреплено его личной печатью, а мы ее уничтожили. Те, кто верит, что он сын Цезаря, назовут этот документ гнусной подделкой.

– Но они бы утверждали это, даже если бы под письмом и вправду стояла печать, – ответил Октавиан. – Они бы говорили: «Если он не сын Цезаря, то почему в таком случае его убили?» – Император криво улыбнулся. – Однако, как бы то ни было, твое предложение, Цезарион, меня заинтересовало. Два года назад я бы помиловал за него дюжину преступников или заплатил за него целый корабль золота. Но сегодня... я думаю, что будет лучше и проще, если откажусь от него.

Арион понурил голову.

– Но я готов удовлетворить твою просьбу, – заявил император. Арион встрепенулся и в изумлении уставился на своего противника.

На лице Октавиана появилась самодовольная улыбка.

– Мое милосердие даруется, а не покупается. Для начала я хочу убедиться – насколько это возможно, – что все, сказанное этими пленниками, правда. Если я удостоверюсь, что эти люди не лгут, от них потребуется только одно: торжественно поклясться не разглашать тайну твоей личности. После этого они могут идти на все четыре стороны. Родона и Архибия мне все равно придется допросить, и, если их показания совпадут с твоими, я отпущу их с той же самой клятвой. Когда мы с тобой последний раз беседовали, сын Клеопатры, ты сказал, что поступками царя может управлять только его свободная воля. Если бы я захотел убить твоих друзей, мнение народа не смогло бы защитить их. Ты, разумеется, усвоил этот урок благодаря своей матери, поскольку она то же самое говорила моему отцу. Однако мой отец скончался на ступенях Капитолия от двадцати трех ножевых ранений, и Клеопатре следовало бы сделать соответствующие выводы и признать, что она ошибалась насчет значимости общественного мнения. Но она, к сожалению, пренебрегла этим печальным опытом. Затем она убеждала в том же и Антония. И что? Он тоже мертв! А где она сама? Они могли бы выжить после битвы при Акции, если бы люди оставались им верны, но все оставили их, как только дело царицы дало трещину. И как ты думаешь, сын Клеопатры, почему? А потому, что твоей матери было все равно – ненавидят ее или почитают. Главное, к чему стремилась царица, – это беспрекословное подчинение. – Октавиан гордо выдвинул подбородок. – Однако для меня общественное мнение небезразлично. Я надеюсь все-таки править дольше, чем она. Архибий – уважаемый человек в Александрии, а что касается Родона, то все знают, что он оказал мне услугу. И поскольку эти египтяне даже не поняли, во что оказались втянутыми, я намерен проявить милосердие.

Ани догадался, что Октавиан с самого начала понял, что будет безопаснее и удобнее для него же самого пощадить их, чем заниматься местью, но император слишком долго тянул, желая заставить Ариона просить его и быть за это благодарным, проявлять почтение и унижаться. Он видел, что требование императора было необоснованным, – как Арион мог благодарить человека, который захватил страну, убил и пересажал в тюрьму всю семью, а потом приговорил к смерти и его самого?

Арион заколебался, затем слегка склонил голову, даже не шевельнув руками, и вполне искренне произнес:

– Я благодарю тебя, Цезарь, за твою милость. Октавиан, самодовольно ухмыльнувшись, изрек:

– Я очень тронут твоим признанием. Ну скажи мне, чья жизнь так дорога тебе, что ты готов унижаться и злословить в адрес своей матери? Мне кажется, что это не из-за Родона, несмотря на то что ты его простил. Ты что, и правда настолько влюблен в эту девочку? Арион выпрямился, и его лицо снова приняло величественный вид.

– Да, я действительно люблю эту девушку. Но с такой же настойчивостью я мог бы просить за каждого из них. Позор, которым бы я себя покрыл, – ничто по сравнению с осознанием того, что я разрушил жизни моих друзей.

– Да уж, и откуда у тебя взялась совесть? – съехидничал Октавиан. – По линии твоей матери этого никто не замечал.

– К сожалению, эту ценность я не смог бы прибрести и по линии отца, – поморщившись, ответил Цезарион. – Давай согласимся на том, что мы в ответе за наши души. – Повернувшись к Ани, он добавил: – Этот человек показал мне ценность многих вещей в жизни.

Ани от изумления едва удержался на ногах. Император метнул на него испытующий взгляд и затем, вытянув руку, приказал смуглому человеку, внимательно наблюдавшему за их беседой:

– Марк, найди бумаги, о которых говорил купец, и убедись, что они говорили правду. Арей, ступай с ним. Лонгиний, седлай лошадь, отправляйся к начальнику гавани и выведай все про эту историю с разбойниками. А ты, Витал, расспроси людей купца о том, как они плыли в Александрию. И точно узнай, не выходил ли Ани или Арион самостоятельно на берег, не встречались ли они с людьми, о которых не упоминали в своей истории. Не смей никому говорить, кто он. Вы двое, – обратился он к стражникам, охранявшим Ариона, – отведите узника обратно в коридор. Позвольте девочке побыть с ним, пусть поговорят, если им хочется. А я пока побеседую с купцом.

Марк кивнул и вышел через большую дверь. Арей поклонился и последовал за генералом. Воин в позолоченных доспехах и два стражника по очереди отдали честь императору и скрылись за дверью, которая вела в коридор. Оставшиеся два стражника выпроводили Ариона и Мелантэ через ту же дверь. Удивленный и немного растерянный, Ани остался наедине с властителем мира.

Октавиан поднялся, огляделся по сторонам и поднял с пола возле своей скамьи нож длиной в человеческую руку с простой черной рукояткой. Зайдя за спину, он перерезал веревку, которой были стянуты руки Ани. После этого он вернулся на свое место. Ани размял занемевшие руки и посмотрел на свои израненные запястья. Потом бросил настороженный взгляд на играющего ножом императора и сказал:

– Благодарю вас, государь. – Эта фраза, похоже, была вполне уместной. – Я очень благодарен вам за ваше милосердие. – Ани осмелился на неуверенную улыбку. – У меня, сударь, жена, дети, и я буду очень рад снова увидеть их.

Октавиан кивнул, принимая благодарность.

– Надеюсь, что ты больше не представляешь опасности для меня. Ты напоминаешь мне отчима. – Увидев недоумение на лице египтянина, Октавиан добавил: – Не внешностью, разумеется. Но есть что-то... – Император помахал в воздухе рукой, пытаясь найти нужное слово. – Есть что-то общее между вами.