Динка - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
НАСОВСЕМ…
— Прощай, утес! — говорит Динка, обнимая холодный, пожелтевший от времени камень. — Может быть, мы с Ленькой уедем и я никогда уже не вернусь сюда…
Тягостно, тревожно на душе у девочки. Будет ли искать ее на городской квартире Ленька? Захочет ли он жить в их семье, после того как поступил на пароход и теперь уже, наверное, носит синий матросский воротник…
— Будешь жить у моей мамы, Лень? — робко спрашивает она вслух и, вытирая кулаком слезы, добавляет: — А то ведь меня увезут, и мы потеряемся…
Молчит утес, только черные ветки засохшего дерева тихо шевелятся от ветра. Динка садится у входа в пещеру, печально смотрит на сложенные горкой миски, на черный, прокопченный котелок… Одеяло Ленька отнес ей в день своего отъезда… В углу лежат два выпуска «Пещеры Лихтвейса»… Динке попадается под руку большой толстый карандаш, один конец его синий, другой — красный. Этим карандашом Динка помечала свои лазейки в заборе, а потом подарила его Леньке.
Девочка берет карандаш и со всех сторон обходит белый камень. Выбрав чистое и гладкое место, она, крепко зажав в кулаке толстый карандаш, старательно выводит на камне большие печатные буквы…
Крупные частые слезы застилают ей глаза, карандаш больно давит на ладонь, но печатные буквы понемногу складываются в слова. Красные, пылающие как огонь горячие слова жалобы, просьбы и приказы, прощальные слова, облитые горькими слезами и продиктованные отчаянием. Динка бросает карандаш, медленно переходит по доске на обрыв… Еще раз оглядывается на утес… И, понурив голову, идет домой…
Там уже все готово к отъезду. Никич заколачивает досками ставни. Марина укладывает в дорожную корзинку какие-то покупки. Она в черном шелковом любимом папином платье. Алина и Мышка одеты в новые гимназические формы с белыми передниками. Третья форма осталась недошитой. Для Динки на перилах висит шерстяное платье с матросским воротником…
Но никто не ищет и не зовет Динку.
В уголке террасы стоит плачущая Анюта. Около нее целая гора книг, тетрадей, игрушек… Мышка приносит еще и еще, но Анюта не смотрит на подарки. Она смотрит на расстроенное лицо своей учительницы, молча кивает головой на слова утешения.
— Анюта! Я буду часто писать тебе, ты приедешь к нам летом, — крепко обнимая ее, говорит Алина.
Мышка тоже изо всех сил пытается утешить девочку:
— Анюточка… Наша мама попросит твою маму отпустить тебя летом…
Марина бросает укладку и подходит к девочкам.
— Анюта! Мы расстаемся только на зиму, а летом ты приедешь к нам, говорит она, привлекая к себе девочку. Но Анюта, рыдая, прячет свое лицо у нее на груди.
— Не будет этого… ничего уже не будет… Куда я поеду?.. — говорит она сквозь слезы.
Девочки вопросительно смотрят на мать. В глазах их горячая просьба. Марина поднимает голову Анюты, вытирает платком ее глаза:
— Я обещаю тебе… Я даю тебе слово, что ты приедешь! А теперь перестань плакать… Хорошо?
Анюта верит и, улыбаясь сквозь слезы, судорожно обнимает Марину.
— Мама, а где Динка? — вдруг вспоминает Алина. — Ведь она еще не одевалась! Мы опоздаем!.. Дина! Дина!
— Да вот она! — смеется Мышка. — Давно уже тут!
— Я тут, — говорит Динка, сползая с перил.
— Так одевайся! Мы же скоро поедем! Пойди вымой руки!
Динка моет руки, покорно переодевается и задумчиво стоит перед старшей сестрой. Алина пробует примочить водой ее буйные кудри, но Динка равнодушно говорит, что «тогда они будут еще хуже».
Марина подзывает к себе Анюту и дает ей письмо.
— Я посижу тут на крылечке… Не бойтесь, я передам, если Леня придет… обещает Анюта. Никич вносит на террасу доски.
— Все взяли из комнат? — спрашивает он. — А то я сейчас забивать буду!
— Подождите, я еще раз посмотрю, — говорит Марина, заглядывая во все комнаты.
— Подождите — кричит вдруг Динка. — Где мой ящик с игрушками?
— Ящик на террасе, но там ничего нет хорошего. Открытки Мышка спрятала, а остальное можно выбросить, — говорит Алина.
— Как — выбросить? Там у меня самое главное… Динка бросается к своему ящику, долго роется в нем и, прижимая к груди железный гребень, прячет в карман стеклянный шарик.
— Мама, смотри, что она берет! Какой-то чужой гребень! — в ужасе поплескивает руками Алина.
— Фу, Динка! Откуда у тебя эта гадость? — морщится мать.
— Это не гадость, это лошадиный гребень! — гордо заявляет Динка. — Мне подарил его Ленька!
Мышка весело фыркает, и Марина, махнув рукой, тихо говорит:
— Пусть завернет его хоть в бумагу…
Время идет… Вот уже все вещи вынесены на террасу, Никич забивает двери… Глухой стук молотка больно отдается в сердце Динки… Алина волнуется и поминутно спрашивает, сколько времени.
Но вот сборы окончены…
— Одевайтесь! — говорит мать.
— Одевайтесь! Одевайтесь! — торопит сестер Алина и торжественно снимает с перил три одинаковых темно-синих плаща с шелковыми клетчатыми капюшонами и такими же шелковыми клетчатыми шапочками. Это весенний подарок отца. Он прислал эти плащи всем троим дочкам из Финляндии… Эти дорогие вещи Катя давала детям только в особо торжественных случаях.
— Одевайтесь! Вот Мышкин! Это мой! А это Динкин! — суетилась Алина.
В последний раз открылась и закрылась калитка… Дача опустела; она стояла грустная, с заколоченными окнами и наглухо забитыми дверьми… Желтые листья, тихо кружась, падали на осиротевшее крыльцо, на плечи рыдающей Аню-, ты, на сложенные горкой, оставленные ей в утешение подарки…
— Дети, возьмитесь за руки! — взволнованно распоряжалась Алина. Ей хотелось, чтобы все видели, какие у нее приличные и нарядные сестры. Сама она, чтобы казаться старше, держалась рядом с матерью.
Марина шла быстрой, легкой походкой. Утомленная сборами и бессонной ночью, измученная Динкиными слезами и огорченная отсутствием Лени, она сразу осунулась и побледнела, но ярко-голубые глаза ее сияли… Строгое черное платье с высоким воротником, такое не подходящее для дальней дороги, напоминало ей далекие счастливые дни. Только для одного человека берегла это платье Марина. И Никич, часто взглядывая на нее, тихо, по-стариковски радовался…
Они подошли к пристани. Парохода еще не было. Динка молча вырвала свою руку из Мышкиной руки и отошла в сторону. Глаза ее безнадежно искали на Волге знакомый пароход… и, не находя его, закипали тяжелыми слезами… А вокруг собирались мальчишки и с любопытством смотрели на отъезжающих.
Минька и Трошка осторожно приблизились к нарядному плащу Динки и, словно не веря своим глазам, тихо окликнули:
— Динка, слышь? Ты, что ли?
Динка обернулась и молча кивнула головой.
— Вы что ж? Уезжаете? Насовсем? — с любопытством спросил Минька.
Трошка, напряженно вытянув шею, ждал ответа.
— Насовсем, — сказала Динка.
— А что ж Ленька? Ведь пароход-то его нынче здесь будет… — удивленно глядя на нее, пробормотал Минька.
Трошка, молча переминаясь с ноги на ногу, смотрел на Динку.
— Насовсем уезжаешь? — тихо переспросил он, и круглое лицо его покрылось испариной, а глаза испуганно замигали.
— Насовсем… — убитым голосом повторила Динка и, порывшись в кармане своего плаща, вынула две красивые запасные пуговицы: — Вот, Трошка, на память. — Она протянула одну Трошке, другую — Миньке.
Мальчики взяли. Минька поиграл пуговицей на ладони и спрятал ее в карман. Трошка зажал в кулак и в третий раз безнадежно спросил:
— Насовсем, значит?
Динка не ответила. К пристани подходил дачный пароход, и слышался громкий голос Алины:
— Дина? Где Дина?
— Прощайте! — сказала Динка и пошла к пристани. Трошка бросился за ней, но Никич крепко взял Динку за руку и повел к матери.
— Вот она. С арбузниками прощалась, — улыбаясь, сказал он.
Через несколько минут пароход отошел. Динка стояла на палубе и смотрела на берег… Глаза ее застилал туман.
А два часа спустя там, где вода сливается с небом, в той дальней дали, куда так часто и так безнадежно смотрела Динка, показался белый дымок… Пароход «Надежда» шел к пристани…
Глава восемьдесят четвертая
«НАЙДИ МЕНЯ, ЛЕНЬКА!»
Медленно и красиво развернувшись, пароход подошел к пристани. Там уже теснились грузчики, радостными криками приветствуя команду… Ленька, в черных брюках и белой рубашке с матросским воротником, счастливый и гордый, стоял у самого выхода. Глаза его нетерпеливо искали в толпе встречающих знакомую взлохмаченную голову Макаки…
Крепко прижимая к груди обернутые газетной бумагой красные сапожки, Ленька широко улыбался и на всякий случай кивал головой…
Расстояние между пристанью и пароходом быстро уменьшалось… Матросы, размахнувшись, с силой бросили грузчикам свернутые змеей толстые канаты с петлями на концах:
