Серые земли-2 (СИ) - Карина Демина

— Он прав, — прогудел тяжелый ведьмаков бас, от которого и волки, вскочившие было, вновь на камнях распластались. — Позволь ему попробовать.

— Тоже целовать станет?

А про Евдокию словно и забыли. И к лучшему, пусть… пусть получится у Себастьяна… может, он какое слово заветное знает… и конечно, в сказках все дело в любви, да наяву выходит, что любви этой недостаточно.

— Ну, стало быть, здравствуй, брат, — Себастьян к волкодлаку подступал с немалой опаской.

И убедившись, что жрать его прямо тут не станут, на руку поплевал, о штаны вытер и протянул, стало быть, приветствуя.

— Не могу сказать, что счастлив видеть тебя в этаком обличье… помнится, меня некогда матушка и за крылья пеняла, десткать, излишние сие эпатажно… хорошо, что тебя не видит. Не то, чтобы меня оно сильно впечатляло… клыки там, когти… чешуя… я тоже могу так, но видишь ли, дорогой братец, люди в Познаньске ограниченные, не поймут — с, ежели на бал и в чешуе…

Руку пожимать Себастьяну не спешили.

Отгрызать тоже, что, безусловно, не могло не радовать. Конечно, метаморфы — твари живучие, да… мало ли, как знать, отрастет новая аль нет. Проверять, насколько далеко живучесть метаморфов распространяется, Себастьян не собирался.

— А еще и танцы… представь, Дуся в кружевах и тюлях, и рядышком ты этакою харей отсверкиваешь…

Зверь смотрел.

Слушал.

Понимал ли хоть что‑то?

По закону, значит… только Себастьян подозревал, что этот закон колдовка если и блюдет, то на свой интерес. Небось, будь все иначе, узнал бы Лихо жену…

— …когтями паркету портишь… после этакого, дорогой братец, тебя ни в один приличный дом не приглосят, и правы будут всецело!

Ноздри вздрагивают.

И рычит… упреждающе рычит… поднять надобно… уговорами не встанет, и остается иной способ, который Себастьяну не больно‑то по нраву, да, видать, иначе никак не получится. Главное, чтоб, в случае чего, смерть Себастьянова была быстра да безболезненна.

По возможности.

— Еще когда гости ложечки серебряные крадут, это как‑то пережить можно… — он обходил волкодлака кругом, и тот выворачивал шею. Ушами прял, что жеребчик нервный, — ложечки — дело такое, житейское… а вот паркет попорченный поди восстанови…

Себастьян замер у озерца с неестественно гладкою синей водой.

Манит такая глянуть. Узнать, каков ныне стал князь Вевельский, обещает показать всю правду, да местным обещаниям у Себастьяна веры нет.

И надо решаться.

Колдовка вон вперилась черными глазищами.

Вот надо ж было Аврелию Яковлевичу из всех баб этакую выцепить? Не мог на обыкновенной жениться… и вправду, что не мог. Заскучал бы.

А с этой… с этой не соскучиться было. И теперь вона веселье такое, что дым коромыслом.

— В общем, раз по хорошему ты, дорогой братец, не желаешь, то… извини, — Себастьян руку за спину убрал, прикидывая, куда будет падать. — Или не извиняй. Я вообще‑то давненько хотел сделать чего‑нибудь этакое…

Сапоги Сигизмундусовы, даром, что обличье имели непрезентабельное, но были хороши.

С крепкою подошвой.

С квадратными твердыми носами. Аккурат то, что требовалось, чтоб волкодлака пнуть. И пинал Себастьян, что говорится, от чистого сердца.

— Вот так… — Себастьян успел увернуться от первого броска твари, которая, на счастье его, была доволи‑таки тяжела, чтобы двигаться быстро. Нет, волкодлак был шустрым, но у Себастьяна в нынешней ситуации имелся хороший стимул.

Правда, Себастьян подозревал, что долго бегать от разъяренного волкодлака он не сумеет. Челюсти клацнули где‑то над головою, в лицо дыхнуло нечищенною с месяц волкодлачьей пастью… а после раздался громкий всхлип.

И волкодлак ушел под воду. Без брызг.

Не потревожив исконную синеву.

Себастьян лишь надеялся, что не на всегда.

— Вскочил… и заметьте, как бодро! — ненаследный князь поднялся на карачки, после и на ноги встал. Отряхнулся. — Вот что значит, правильные слова найти…

— Он… — колдовка явно была не в восторге от правильных слов. И в руку собирала что‑то такое, черное, смертоносного вида, не то кусок паутины, не то проклятье.

— Он выполнил твое условие, — Аврелий Яковлевич, одна надежа на благополучный исход престранного сего мероприятия, встал перед женушкой. И ведь знал Себастьян, что брак — дело неблагодарное, но чтоб настолько… проклятье ведьмак стер рукою, небрежненько так. — Отпусти их.

— А ты останешься?

— Я останусь, — согласился он, тросточку перехватывая удобней, — ты же именно этого хотела.

— Что ж… пускай идут. Свои чары я сняла, — колдовка усмехнулась. — Только помни, княже, у вас есть три дня… какое обличье он примет, в том и останется.

От же паскудина!

Из озера на берег выбрался волкодлак… хотя и присмиревший.

Вода была холодной.

Горячей.

Сладкой и горькой. Она разъедала глаза, и в пасть попав, плавила глотку. Лихо подумал даже, что сейчас не то, чтобы утонет, но растворится в этой неправильной воде.

Смерти он не боялся.

Прежде не боялся.

Но узкое лицо водяницы, перекошенное, искаженное, будто видел он ее сквозь толстое стекло, заставило Лихо отпрянуть. В лице этом, давно уже утратившим всякое сходство с человеческим — слишком давно была мертва эта женщина — он увидел отражение собственного будущего.

Полукружье рта с острыми треугольниками зубов.

Нос приплюснутый, с почти исчезнувшими ноздрями. Безбровые дуги и выпуклые рыбьи глаза. В них Лихо видел радость.

Водянице редко перепадало живое мясо.

Тонкие руки потянулись к нему, не то обнимая, не то пытаясь удушить. Она знала, что существа, обитающие по ту сторону воды, в воде бессильны. И потому не огорчилась, когда тонкие когти бессильно скользнули по чешуе.

Ее добыча была огромна.

Страшна.

И все же беспомощна. Она неуклюже барахталась, путаясь в волосах водяницы, куда более прочных, нежели рыбацкие сети, и выпускала пузыри воздуха. И водяница знала, что когда нить пузырей иссякнет, то и добыча затихнет.

Позволит спеленать себя.

Опустится на илистое дно озерца, где так хорошо думалось ни о чем. И уже там вода сделает остальное. Несколько дней всего, и тело наполнится газами, чешуя станет мягкою и осклизлой, а мясо обретет чудесный привкус гнили.

Водяница облизнулась и вновь протянула руки. Если бы она могла говорить, она бы сказала, что не стоит переживать так. Смерть от воды — не худшая из смертей.

Откуда она это знала?

Откуда‑то… и знанием бы поделилась. Наверное.