Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Александр Житинский

Мать вышла из ванной с красивым подкрашенным лицом, так что у Егорки дух перехватило. Он смотрел на нее восторженно. Мать рассмеялась, снова поцеловала его и погнала одеваться. Через несколько минут сын и мать с пакетом вышли из дома.

Первым делом они зашли во второй подъезд, где помещалось Правление. Дверь была приоткрыта. Они вошли в коридор, где висела газета «Воздухоплаватель». За дверью с надписью «Штаб» слышались голоса. Из кухни выглянула женщина в переднике, приветливо кивнула.

– Подождите немного. Игорь Сергеевич сейчас освободится.

Мать принялась читать газету на стене. Егорка втянул носом воздух: из кухни аппетитно пахло пирогами.

Наконец открылась дверь штаба, и оттуда вышел небольшого роста человек с длинным повисшим носом. Он был чем-то недоволен. Вслед за ним выглянул майор милиции в голубоватой форменной рубашке с погонами.

– Я вас предупредил, Валентин Борисович. Будем принимать меры, – строго сказал майор вслед уходящему посетителю.

– Не имеете права мешать моей научной деятельности! – парировал гражданин.

– Но не в ущерб людям, – уточнил майор, и гражданин покинул Правление.

– Вы ко мне? – обратился майор к матери.

Она кивнула, и майор пригласил ее в штаб. Егорку мать оставила в коридоре. Ему снова стало обидно: почему взрослые имеют столько тайн? Он прислушался к тихому голосу матери, но опять ничего не разобрал. Зато ответ майора уловил четко. «Это вы мудро решили, Ирина Михайловна. Я позвоню, а вы мне перезвоните в течение дня. Думаю, ответ будет положительный, учитывая обстоятельства».

Далее мать с сыном заехали на Торжковский рынок, где купили букет белых хризантем в виде трех шарообразных цветков на длинных ножках. Еще через полчаса они подходили к бабушкиному дому по тихой осенней улочке с невысокими желтыми домиками странной архитектуры.

Дверь открыла сама бабушка Анастасия в кухонном фартуке. Увидев невестку, она поджала губы, но тут же взгляд ее упал на Егора, и бабушка, подобрев лицом, склонилась к нему с поцелуями.

– Люба! Иди сюда, смотри, кто пришел! – позвала она, выпрямляясь, после чего поцеловалась и с Ириной. – Господи, Боже мой! Как Егорушка вырос! Уже школьник, надо же!.. Совсем вы нас забыли… А где Женя?

Егорка насторожился.

– Он в командировке, – ответила мать спокойно.

На крик выбежала Любаша с марлевой повязкой на лице. Она торопливо сдернула ее, бросаясь к Ирине целоваться. Они обнялись, смеясь и плача, и Егорка понял, что у матери камень упал с души.

– Любашка, ты уж не обижайся, что мы так… Ты же знаешь… То одно, то другое… – говорила мать, утирая слезы.

– Да ладно тебе! Кто старое помянет… Не до обид сейчас. Из меня Ванька все соки высасывает. Уже четыре восемьсот! – засмеялась Любаша. – Пойдем, покажу. Тяжело рожать на старости-то лет!

– Мыть руки! Вы что, к ребенку! – заволновалась бабушка Анастасия.

Они вымыли руки и, притихнув, осторожно ступая, прошли в Любашину комнату, где в деревянной кроватке лежал животиком вверх пухленький белокурый мальчик, болтая в воздухе ручками и ножками. Мать вытащила из пакета распашонки.

– Вот тут… приданое… И поздравление от Жени.

Бабушка Анастасия перехватила открытку, внимательно прочитала надпись на ней.

– С какой встречей поздравляет? Вечно его не поймешь! – недовольно сказала она.

– Ну, с нашей, мама! Мы же с Ванечкой встретились, правда, мое ты солнышко?.. – обратилась Люба к малышу, склоняясь над кроваткой.

– На отца похож… – со значением, поджав губы, проговорила бабушка и зашептала сзади Ирине: – Звонит каждый день, подарков накупил, руки просит… Так эта дура…

– Мама, он младше меня на десять лет, – сказала Любаша.

– Ну и что! Ну и что! Живут, сколько угодно! – рассердилась бабушка.

Набежала в спальню интернациональная стайка Егоркиных братьев и сестер, сразу затискали Егорку. Бабушка Анастасия взяла на руки Ванечку, развернула личиком к публике.

– Зюк-зюк-закардель! Зюк-зюк-закардель! – пропела она, покачивая малыша на руках.

Егорка смутно, с непонятной радостью вспомнил эту загадочную бабушкину припевку, с которой она баюкала всех внуков. Малыш смешно задергал ручонками и улыбнулся беззубым ртом.

Ребенок был вновь водворен в кроватку, и ватага детей вместе с Егоркой убежала в детскую. Егор был тут же включен в работу: шили латиноамериканский костюм Хуанчику и клеили ему сомбреро из бумаги для детсадовского праздника, посвященного освободительной борьбе народов. Егорке досталось красить черной тушью широкие поля сомбреро, Ника строчила на машинке, а Шандор, сопя, обметывал нитками края курточки, надетой на Хуанчика.

Егорка заметил, что мать с Любашей, выйдя из спальни, уединились в дедовом кабинете и прикрыли за собою дверь. Бабушка Анастасия с обеспокоенным лицом вошла в детскую.

– Егорушка, пойдем, я тебя оладушками угощу, – сказала она.

– И нам! – закричали Шандор с Хуаном.

– Вы уже ели. Сидите! – бабушка увела Егорку на кухню.

Там она усадила его за стол, придвинула оладьи с вареньем, а сама уселась напротив, наблюдая, как Егорка ест.

– Егорушка, ты мне скажи: где папа? – вдруг строго спросила она, глядя на внука сквозь очки увеличенными глазами.

– В командировке, – нехотя ответил Егорка.

– Что это за командировка такая! Нет, я чувствую, что-то у вас неладно… Как вы летом отдохнули?

– Хорошо.

– Бабушка как себя чувствует? – продолжала допрос Анастасия Федоровна.

– Какая? – удивился Егорка.

– Бабушка Серафима, какая же! Вы же у нее отдыхали!

– Не-е… – протянул Егорка. – Мы на даче были у Григория Степановича.

Бабушка Анастасия подобралась и вдруг, уперев в стол руки, громко позвала:

– Ирина! Люба! Идите сюда!

На зов появились из кабинета мать с Любашей, слегка встревоженные бабушкиным тоном.

– Что случилось, мама? – спросила Любаша.

– Идите сюда. Садитесь, – приказала бабушка. – Ириша, вы где отдыхали летом? – обратилась она к матери.

Егорка заволновался, он понял, что допустил какую-то ошибку. Но мать не почуяла опасности, она лишь взглянула на сына, как бы говоря: я тебе потом объясню! – сама же ответила:

– У мамы были. Вам привет.

– А почему Егорушка говорит, что вы были на даче? Кто такой этот Григорий Степанович? Женя был с вами? – перешла в наступление Анастасия Федоровна.

Мать поняла, с досадой взглянула на Егорку.

– Нашла кого слушать. Ребенка! – сказала Любаша.

– Егор… – обратилась бабушка к внуку.

Но мать, словно защищая, прервала ее.

– Егор правду сказал. Не были мы в Севастополе. Женя с весны с нами не живет.

Егорка перестал жевать, глаза его наполнились слезами, но на него не обратили внимания, поскольку слезы и упреки бабушки Анастасии, сопровождаемые сердечным приступом, надолго отвлекли Любашу и мать от детей. Напрасно мать уговаривала Анастасию Федоровну, что ничего страшного не произошло, такое бывает в семьях, напрасно убеждала Любаша, что старший сын жив-здоров, звонил недавно, приходил навестить в роддом, а что про отпуск врал, так это не хотел волновать… Все напрасно! Бабушка Анастасия упрекала всех в невнимании и неблагодарности, а также в том, какой дурной пример подают ее дети своим детям.

– У одного Федечки все в порядке, а вы… Он что – совсем к вам не заходит? – вдруг спросила она, переставая плакать.

– Он боится. Его милиция ищет. Помнишь, участковый приходил? – брякнула Любаша.

– Что?! – и снова начались жалобы и крики.

Егорка притих. Непонятно и страшно все это было – исчезновение отца, его розыски, милиция… Мать показалась в детской со злым, нервным лицом.

– Пошли, Егор. Сейчас я только позвоню.

Она быстро позвонила кому-то из дедовского кабинета, мигом собралась, и они с Егоркой, покинули бабушкин дом, провожаемые успокаивающими словами Любаши:

– Ничего, пройдет. Я ей потом все объясню…

Но домой мать с сыном не поехали, а направились на другой конец города. Ехали долго, с пересадками. Егорка старался представить себе – почему милиция разыскивает отца. Неужели он хулиган или вор? Почему он боится вернуться домой?

Наконец они добрались до двухэтажного кирпичного здания, окруженного участком с детскими качелями и горками. Участок был обнесен железным забором. У ворот с надписью «Дом малютки» ожидала их Мария Григорьевна с большим игрушечным грузовиком в руках, завернутым в пленку.

– Спасибо вам, Ирина Михайловна… – начала она жалким голосом, но мать оборвала:

– Перестаньте, Маша.

Они вошли в вестибюль здания. Здесь на длинной деревянной скамье у детских шкафчиков сидела девушка в свитере и клетчатой юбке. Рядом с нею находился рыженький конопатый мальчишка лет четырех, одетый в скучный серый костюмчик, но при галстуке.

Увидев вошедших, девушка поднялась со скамьи и направилась к ним. Мальчишка остался на месте, он лишь застыл, как испуганный зверек перед отчаянным прыжком, оборотив лицо к дверям. Казалось, что его рыженькие патлы шевелятся от волнения.