Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но конечно, наши государственные умы заняты почёсыванием тестикул между демонстрациями всему миру своей военной мощи! Женщины во все времена сражались за свои права и независимость в одиночку!», заключила авторКА Лера Новодворская.
Соня больше не могла читать. В глазах рябило от общего пафоса статьи и комментариев к ней.
Она ещё раз мысленно поблагодарила Корнееву за все. Теперь у подруги парабола личной жизни наметила своё движение вверх, а у Сони нервный тик, два чемодана в прихожей и билет в Питер послезавтра.
Она пошла в душ. Захотелось смыть всю грязь, в которую сама же позволила себя макнуть, когда полезла читать все это.
Намыливая себя пеной, опять чуть не расплакалась. Стало так горько и больно от того, что больше никто никогда не будет трогать ее ТАМ так, как это делал ОН. Соня скользнула пальцами меду ног, где зажегся маленький огонёк желания. Но такой болезненный. А что толку? Сколько не ласкай себя, представляя его руки вместо своих, это все равно, что после нескольких недель голода пытаться наесться одними только мыслями о еде. Бесполезно. И больно.
Соня выключила воду и только тогда поняла, что в дверь трезвонят. Наскоро промокнув себя полотенцем и замотав им голову, накинула халат и вышла в коридор.
Звонок повторился.
Не показалось.
Соня глянула на часы — почти девять вечера. Кого принесло? С внутренней стороны грудной клетки что-то глухо стукнуло и тяжело упало, будто булыжником в стену бросили.
Она осторожно подошла к двери, не решаясь посмотреть в глазок. Новый звонок заставил вздрогнуть. Соня, все-таки прильнула к стекляшке.
Какой-то парень в бейсболке цвета хаки, в такого же цвета футболке стоял перед дверью, уперев в неё руки. Лица не видно, — он низко опустил голову, прикрыв его козырьком. И снова вдавил кнопку звонка, от которого у Сони волосы встали дыбом прямо под полотенцем.
«Нет! Да! Нет! Пожалуйста!» — пронеслось у неё в голове. Она так испугалась, что не знала о чем молить: чтобы это оказался ОН, или чтобы кто угодно, только НЕ он.
Голова в кепке поднялась и ее как ошпарило, отбросило от глазка ударной волной его взгляда. Это он! Соня чуть не захлебнулась от пульса, непроизвольно схватила себя за шею. Она попыталась сделать глубокий вдох — легкие обожгло. На цыпочках прокралась в зал, выключила телек и свет и так же тихо вернулась обратно к двери. Соня путала вдохи с выдохами, решила совсем не дышать, но потемнело в глазах и она отказалась от этой идеи. Просто старалась делать это не часто.
Она бесшумно и осторожно приблизилась к зияющему дулу глазка. С той стороны тоже притихли. «Наверное, пытается послушать, есть ли какие звуки в квартире.» Несмотря на струившийся по спине и животу пот, она чувствовала себя курицей, попавшей живьём в морозилку; щеки пылали, глаза и рот пересохли и зверски колотил озноб.
И она боялась самой себе признаться, что в тайне ждала его… Ждала…
Но что делать? Так ведь не может продолжаться. Это все было неправильно! Так нельзя! Абьюзивные отношения. Века боли и унижения. Прирожденная жертва.
Джигурда…
— Орлова, открой, а! — раздалось с той стороны. — Я чувствую тебя. Ты там трешься об дверь. Открой. Поговорим.
Соня закусила кулак и зажмурилась. Сердце рвалось из груди бешеной птицей, ломая крылья. Нет. Нельзя. Не поддаваться! Она все решила. Нельзя! Если она сейчас откроет… нет это только затянет предсмертную агонию.
«А по дороге в новенькую жизнь валялись старенькие грабли!» — веселился один Сонин внутренний голос.
«Ты перестанешь уважать себя!» — поправлял на носу очки второй ее внутренний голос.
Вдоль двери вниз зашуршало. Он, видимо, сполз по ней спиной и сидит сейчас на полу.
Моронский. Сидит на полу. У двери ее квартиры. Сюр какой-то!
Соня тоже опустилась тихонько на колени. И придвинулась ближе, стараясь не дышать, закусила губу, подставила одно ухо к щелочке между дверью и наличником.
— Ты грызёшь губы. Я слышу, — начал он хрипло и у Сони замерло сердце, — А я чувствую себя как идиот. — Макс откашлялся. — Дело в том, что я даже не знаю, там ты или нет. Возможно, я просто с дверью разговариваю и ты за ней — только моя фантазия. Я знаю, ты избавилась от телефона. Я не могу нигде тебя найти. Никогда не мог. Я только сейчас понял, что ты никогда не была моей. Тебя невозможно поймать и привязать, даже поймав и привязав. Неуловимая. И купить невозможно. Вот все можно купить, все продаётся, а ты — нет. Я каждый день вижу, как человеческие шкуры продаются. И покупаются. И как любой товар, они различаются по качеству: есть люкс, есть паль. И вот пали, Соня, так много, что цена на оригинал, порой, теряет всякую адекватность. Я готов был заплатить любую сумму за всю тебя целиком. Но понял, что не куплю тебя. У тебя просто нет цены. Ты можешь только дарить себя. Искренне. И что ты отдашь мне себя, только приняв все мои, даже самые темные стороны. Всего меня, какой я есть. А я хочу тебя каждую ночь так, чтобы каждый твой шаг на утро отзывался сладкой болью внизу и жаром в лицо. Чтобы ты ни о чем и ни о ком больше думать не могла. Только так. Такой я сумасшедший, поехавший на тебе тип. Прости.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Он замолчал, а Соню затрясло так, как бывает от немых рыданий, застрявших в груди. Она зажала рот ладошкой, чтобы не дать вырваться им наружу.
— И я тебя сейчас ненавижу, Орлова, прикинь! — продолжил он. — Потому что я до сих пор пытаюсь себя тебе вручить, а ты не берёшь! А я давно весь твой. Соня… Возьми!
Что он говорит? Он? Соня не верила. Она с трудом сглатывала слёзы, все так же зажимая рот руками, чтобы не разрыдаться белугой в голос.
Нет! Зачем он пришёл! Зачем! Когда она уже почти смирилась с болью. Зачем он ей все это говорит? Зачем она вообще пошла к двери. Надо было залезть под одеяло и накрыть голову подушкой, вставив в уши наушники и врубив на всю катушку музыку!
Соня услышала за дверью лязг ключей и припала к глазку. На площадке соседка из квартиры справа подошла к своей двери. Смерила Макса взглядом чекиста и сказала:
— Уехали они, кавалер, не сиди!
— Как? — Макс шевельнулся.
— Уехали, — повторила баба Нина, как для умственно отсталого, — давеча вещи погрузили в такси и уехали.
— А вы ничего не путаете? Точно они?
— Ну я ещё из ума не выжила, — проворчала старушка. — Я ещё подумала, чего это Сонька с мамой с чемоданами, с медведем ещё таким огромным в такси лезут.
Макс поднялся.
— А куда уехали, не знаете? — Соне показалось что голос его осип.
— Вот чего не знаю, того не скажу. — Баба Нина начала ковырять ключом в замочной скважине. — Сонька вроде в Питер, что ли, собиралась. Вот, наверное, туда и поехали.
Дверь за бабой Ниной закрылась. Макс глянул из под козырька бейсболки на Сонину квартиру. Снял ее, провёл ладонью по лицу и голове и снова надел.
— Мммммм, — услышала Соня сдавленный мужской стон. — Питер… сука… я же второй раз все это не повторю.
«Блиииин, я ща расплачусь», — прогундосил первый Сонин внутренний голос и жеманно замахал ресницами.
«Соня, Джигурда!» — сурово погрозил пальцем второй ее внутренний голос.
«Идите в жопу оба!» — сказала им Соня и дёрнула замок.
Крибле. Грабли. Бумс!
***
— Все это можно было тремя словами сказать! — услышал он за спиной, когда уже был одной ногой в Питере.
Вот оно! То самое ощущение воздушного потока. Невесомости. То не поддающееся описанию чувство, которое испытываешь всякий раз, когда взмываешь вверх. После того, как чуть не разбился вдребезги!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Маленькая такая, хрупкая. В халате и с полотенцем на башке. У Макса все ниже пояса, как свинцом налилось. Он сделал один неуверенный шаг к ней. Она чуть заметно шире открыла дверь. Тогда он понял, что это приглашение и ринулся вперёд. Врезался в неё за порогом и вжал в себя, утопая в ее аромате. Дверь захлопнулась.
— Я не смогу уйти… я пятнадцать дней не жил, — сказал он, — объясним всё маме позже. Окей? — прошептал он в ее губы.