Мир Приключений 1955 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Владимир Попов

Стремянной собрал вокруг сундука небольшой, но весьма авторитетный совет. Он позвал старшего инженера, начальника артиллерии дивизии и командира саперного батальона. Все трое долго рассматривали сундук, измеряя толщину стенок, прикидывали так и этак, как бы его взломать.

Начальник артиллерии покашлял, покачал головой, но мнения своего так и не высказал. Инженер предложил взрезать сундук автогеном, но тут же высказал предположение, что высокая температура может повредить бумаги. Только опытный в подрывных делах сапер, обстукав сундук со всех сторон и прикинув его габариты, заявил, что он берется взорвать сундук толом и ручается, что содержимое уцелеет.

Стремянной приказал подготовить всё для взрыва и доложил об этом командиру дивизии.

— Хорошо, — сказал Ястребов. — Взрывайте. Только смотрите рассчитайте точно — как бы не уничтожить бумаги вместе с сундуком.

Да, Стремянной понимал это со всей ясностью, и поэтому, несмотря на то что решение было уже принято, он всё ещё продолжал думать, нельзя ли открыть сундук каким-нибудь менее опасным для документов способом.

А думать уже было некогда. Время было горячее. Командующий армией прислал дополнительные указания. Штаб дивизии начал свертываться, чтобы вскоре покинуть город. Конечно, об укрепленном районе было собрано уже много данных — их доставляла разведка, войска с переднего края, сведения о нём сообщали из штаба армии и даже из Москвы, — но всё же карта — это важный документ, и нужно сделать всё, чтобы её получить.

Собирая со стола бумаги, Стремянной наткнулся на перевод записок Курта Мейера, которые он так и не успел прочесть. Он мельком, стоя у стола, проглядел эти несколько зажатых скрепкой страниц, и вдруг что-то привлекло его внимание. Так ли уж они невинны, эти личные записи Курта Мейера? Нет ли в них чего-нибудь относящегося к делу?

Он сел на стул и, положив перед собой листки, принялся перечитывать их сначала.

Что ж, надо отдать справедливость этому Курту Мейеру — каждая его запись была черточкой, из которой постепенно складывался довольно выразительный портрет.

Стремянной вспомнил фотографии, которые показал ему фотограф Якушкин, и другие, найденные в архивах гестапо. Белокурый плотный и плечистый человек. Крупная голова, широкий подбородок, короткий, чуть вздернутый нос… Лицо самодовольное, уверенное, грубое… Красноречивые снимки! И, однако, убористые строчки записной книжки говорят ещё больше, чем они.

Вот совсем лаконичные записи: «11 сентября 1942 года расстреляно 150 человек». «25 сентября — 176 чел. Двое сопротивлялись. Убиты на месте».

Далее Курт Мейер подробно описывал октябрьское наступление. Восхищался необычайной живописностью боевого зрелища, но тут же отмечал, что русские летчики его скоро испортили, и ругал какого-то капитана Фрея, который пришел к нему с письмом от умирающей жены и попросил отпуск. Он пообещал Фрею послать его вместо Мюнхена на передовую. «Слабость не для немецкого солдата. Умрет жена — будет другая. В Германии теперь много вдов».

Но несколько записей привлекли внимание Стремянного.

«4 ноября. Бургомистр начинает раздражать меня. Слишком много самомнения. Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с русскими. Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним из лучших специалистов по русскому вопросу и хотят, чтобы в России его продолжали считать русским. Я не возражаю. Пускай он здесь останется до смерти и даже после смерти со всеми своими столами, мехами и диванами… Но надо отдать справедливость — у него удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно так много набрать».

«15 декабря. Эта свинья бургомистр! Поручил ему организовать на базаре облаву, а он и этого не сумел. Идиот!.. А еще уверяет, что расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы скоро добьется их полного доверия.

Сегодня был в местном музее. На мой взгляд, ничего интересного, но Митци сказала, что некоторые картины имеют большую ценность».

Дойдя до этого места, Стремянной невольно остановился. Вот как! Значит, Курт Мейер ещё два месяца назад приметил добычу. Интересно!

Стремянной внимательно проглядел дневник до конца, выискивая записи, касающиеся военной обстановки. Нет, об этом больше ничего не было сказано. Зато всё чаще и чаще попадались заметки, касающиеся бургомистра. Очевидно, отношения этих двух гестаповцев портились с каждым днем.

«Этому карьеристу решительно нельзя доверять! — писал Мейер. — Уверен, что он каждый день пишет на меня доносы. Но мы ещё посмотрим, кто кого».

«На самом деле это просто дурак, — писал он в другом месте. — Провинциал! Напускает на себя таинственность, говорит загадками. Обыкновенный шпион, от которого отрекаются, когда он больше не нужен. Разгадать его так же легко, как открыть сундук, которым он так гордится. Я только один раз видел, как он его открывал, и с меня довольно. Большая Медведица! Малая Медведица!»

Стремянной вдруг поднял голову. Внезапная догадка заставила его встать с места и раза два пройти из угла в угол.

Всё это, конечно, может быть простая шутка. Ирония, так сказать. Но ведь Большая Медведица — не выдумка. Кнопки на сундуке расположены именно в этом порядке. А что, если Малая Медведица — ключ к потайному отделению? Следовало бы попробовать. Только как она выглядит, эта Малая Медведица? Придется спросить метеоролога. Вызвать его, что ли? Нет, лучше самому сходить. А потом сразу к Воронцову — сундук-то ведь теперь у него стоит. Что, если в самом деле?..

Стремянной сунул в карман листки дневника и вышел, на ходу натягивая полушубок.

ВОРОНЦОВ УДИВЛЯЕТ СТРЕМЯННОГО

Когда Стремянной вошел в Особый отдел, Воронцов молча поднялся с места, бросил папиросу и, ни о чем не спрашивая, провел его в соседнюю маленькую комнатку.

Там, придвинутый к стене, стоял на полу знаменитый кованый сундук.

— А я думал, что вы уже решили взорвать его, — сказал Воронцов.

— Решил, — ответил Стремянной, — но тут, видите ли, такое обстоятельство… Наткнулся случайно на несколько строчек в дневнике Курта Мейера, и вздумалось попробовать ещё раз. Да вот прочтите сами!.. — И он протянул Воронцову листок, на котором синим карандашом были подчеркнуты слова: «Большая Медведица» и «Малая Медведица».

Воронцов медленно и сосредоточенно прочел покрытый частыми машинными строчками листок.

— Н-да, может быть, может быть… — сказал он. — Ну что ж, колдуйте. Не буду вам мешать.

Он присел на подоконник, закурил и, щуря от дыма один глаз, принялся издали наблюдать за Стремянным.