Тайная одержимость - Эльвира Сабирова

Мое сердце оборвалось. Меня затопил такой страх, которого я не испытывал никогда в своей длинной бессмертной жизни. И я понял… понял, что не могу ее потерять… потерять даже не сказав ей о своем существовании, понял, что не смогу без нее жить, что ее смерть- это и моя смерть тоже, осознал, на сколько сильно я ее люблю, любовью крепкой, страстной, безудержной… ненормальной… любовью, на которую не были способныferus… а я любил, так как она инфицировала мою кровь.

Она сделала шаг в пустоту….. Она была в моих объятьях….

Я развернул ее к себе лицом и, уже не задумываясь ни о чем, поцеловал… Поцеловал со всей страстью на которую был способен, со всей одержимостью, бушевавшей во мне, и страхом, еще не успевшем покинуть мои сердце и душу… Наверняка я делал ей больно, но она не сопротивлялась и не отталкивала меня, она вообще ничего не делала, а только плакала, тихо и беззвучно…

Я оторвался от ее губ и поднял голову, чтобы посмотреть на нее, посмотреть в ее глаза и успокоить, сказать, что она не должна меня бояться… Однако я не успел этого сделать. В это самое мгновение она подняла свою маленькую, хрупкую, бледную ручку и нежно прикоснулась к моему лицу, прикоснулась и сквозь слезы прошептала:

— Почему же ты так долго?…

Я овладел ею прямо там, на жестких, холодных камнях. Я делал это быстро и жестко, я причинял ей боль, так как она была чиста и невинна, но остановиться уже не мог. Не мог погасить в себе то пламя и яростное возбуждение, охватившие меня. Я словно мстил ей за то, что она заставила меня все это пережить, за всем этим наблюдать, заставила признать ее необходимейшей частью моего существа и еще больше за то, что была готова покинуть меня, оставить одного… без нее…

Однако она молчала, она даже не пискнула, а принимала все то, что я ей давал и то как я ей это давал. И не просто принимала- она отдавалась мне полностью, и сердцем и душой, со свей еще до конца не распустившейся в ней страстью… Она произносила мое имя…. я не знал, откуда она его знала, но она выкрикивала его, доставляя мне этим самым еще большее удовольствие, хотя, казалось, больше уже не могло быть.

В миг наивысшего наслаждения я приобрел свой истинный облик, я этого даже не заметил, однако заметила она… но снова ничего не сказала, а лишь крепче обняла меня своими стройными ногами и маленькими нежными руками. К своему стыду тогда я подумал: А не сошла ли она действительно с ума? Может быть она считает меня одной из фантазий своего больного воображения? Может быть она давно уже не живет в реальности, а обитает в придуманном ею мире, в котором такие как я- это норма?

Однако сейчас я упрекаю себя за подобные мысли…

Все последующие дни я проводил с ней. Я вернулся к остальным Диким, но как только заканчивал свои дела, спешил к ней.

Она чувствовала мое присутствие. Как только я оказывался за калиткой, огораживающей ее дом, она тут же слетала с лестницы, со второго этажа, и в то же мгновение появлялась на крыльце. Я не показывался никому на глаза, но она уже знала за каким деревом или столбом я стою и вихрем бежала ко мне.

Отец с матерью не говорили ей ни слова. Они ни о чем ее не спрашивали, ни в чем не упрекали и не подозревали. Они просто тихо плакали, плакали от счастья, что их маленькая девочка начала приходить в себя и снова увлекаться жизнью. Поэтому просто давали событиям развиваться своим чередом. Они боялись спугнуть свою девочку, спугнуть этот, возможно, недолговременный миг выздоровления.

А я всем этим пользовался. Нагло и безобразно. Такого всеобъемлющего удовлетворения я не испытывал никогда. Ни телом, ни душой. Нам не нужны были никакие сборища и компании, не нужны были театры и спектакли. Нам нужно было уединение, мы хотели только общества друг друга.

Она рассказывала мне все свои секреты, которые я знал и до этого, но в то же время поведала о том, о чем я знать не мог. А именно о том, как она жила в последние два месяца. О том, как чувствовала чье-то присутствие, чей-то взгляд и страшилась каждого шороха. Рассказала как пугалась чувств и эмоций, временами охватывавших ее, и что самое страшное- как не понимала всего этого… она и сама думала, что у нее происходит помутнее рассудка, что становится помешанной и не здоровой… А еще она поведала, как ей снились странные сны, силуэт человек в облаке тумана, который и назвал ей мое имя….По ее мнению, это был я.

Рассказала о своем друге, о том, что только с ним могла поделиться со всем тревожащим ее….. и о том, что начала бояться еще больше после его смерти. После этого откровения она смотрела на меня грустным вопрошающим взглядом. Словно ждала, что я должен что-то сказать, о чем-то поведать…. Я промолчал… Я просто не мог сказать, глядя в эти печальные глаза, что это я хладнокровно и без угрызений совести убил ее друга. И что не сожалел об этом и сейчас. Нужно было оторвать ему не только язык, но и руки… другу… Она никак на это не отреагировала, ничего не спросила и ни в чем меня не обвинила, не упрекнула. Однако она поняла… я чувствовал, что она все поняла и обо всем догадалась. Но не проронила об этом ни слова. От этого мне было еще сквернее на душе.

Однако нашему счастью суждено было продлиться недолго. Еще бы, после стольких моих срывов, после стольких моих выходок и смен настроения, после постоянных отлучек неизвестно куда и не понятно зачем- после всего этого ожидать, чтоferusничего не заметят? Нет… они давно уже все заметили, давно все прочувствовали и выведали правду. И совершили нападение… на нее, в мое отсутствие, не сказав мне ни слова. Это был удар ножом мне в сердце. Это было предательство. И это была моя семья. Мои друзья. Мои братья.

Они оставили ее живой, однако не из жалости ко мне или к ней. Это было предупреждение, имитацией нашего вероятного будущего, тем, чем все это закончится, если я не оставлю ее в покое и не прекращу ненормальные, по их мнению, отношения. Если я не покину свою солнечную девочку.

Я пытался, я честно пытался это сделать. Я пошел у них на поводу и оставил ее. Две недели я не приходил к ней, даже к дому ее не подходил. Она восстанавливалась одна, без меня. Избавлялась от синяков и следов побоев без моего участия, без моей поддержки. И, наверное, не понимала почему я ее оставил. А если и понимала, то наверняка была рада избавиться от меня, ведь во всем случившемся была только моя вина.

Но дольше четырнадцати дней я выдержать не смог. Я не мог обходиться без нее. Я ожесточился и огрубел еще больше, жаждал крови и насилия… своих друзей. За то, что они заставляли меня так поступать, за то, что не пускали к ней, за то, что я умирал без нее. Это было правдой- я действительно теперь уже не мог без нее жить. Я не видел способов существования. Это- как человеку лишиться сердца. И я пошел к ней…. Просто, чтобы посмотреть на нее издалека, хотя бы увидеть ее, услышать ее смех и этим самым успокоиться самому. Ведь только она могла меня успокоить.