Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Признаюсь, сударыня, мне важно убедиться в том, смогу ли я довести такое дело до конца; и если я не выйду с толком из простого приключения, мне нельзя и надеяться завершить труднейшее. Итак, я готов ехать с вами: будь что будет!
Напрасно отговаривал их оруженосец, пришлось ему ехать вместе с герцогом и девицей. Ближе к ночи они доехали до сада, огороженного высокими стенами; девица велела открыть ворота; там их услужливо приняли, а герцога проводили в прекрасную опочивальню, где ему было приготовлено ложе.
Утром, когда он поднялся и надел доспехи, девица пришла и пригласила его следовать за ней: они спустились по лестнице и попали в подземелье, двери которого были окованы железом. Девица отворила, и герцог вошел вслед за нею. Он заметил четырех дюжих бойцов, одетых в железные каски и камзолы из вареной кожи, на гнутые жердины насажены были стальные острия, как у шампионов. Они упражнялись в рукопашном бою; это были отец и трое его сыновей. При виде герцога они отступили и молча выстроились вдоль стен, держа щиты перед собою.
– Идите за мной, – сказала девица герцогу; и она прошла между четырьмя воинствующими до двери, приоткрыв ее. Герцог же видел, что ему не миновать так запросто этих буянов; но он не колеблясь последовал за девицей. И вот с мечом в руке, закрыв голову щитом, он идет на них и сноровисто, как только может, отбивает удары палок, которые сыплются дождем на его бока и спину. Он сделал шаг назад, переступил и оперся о стену. Теперь они ему не страшны: окованные железом жерди не пробивают его шлем; его добрый меч рассекает их щиты и не единожды пронзает их тела. Долго длилась эта схватка на глазах у девицы, прилежно наблюдавшей за ними из-за двери, которую она оставила приоткрытой.
– Рыцарь, – сказала она герцогу, – вы здесь навеки решили остаться? Нет, не дано вам того, без чего нельзя завершить дело поважнее.
При этих словах он побагровел от досады; и поскольку бойцы нападали все более остервенело, он ударил отца лезвием меча и отрубил ему правый кулак, зажавший палку. От боли раненый завопил истошным голосом; видя, как жестоко вывели из боя их отца, три брата удвоили пыл и ярость. Герцог приметил того, кто нападал усерднее всех, и сделал вид, будто ударяет его по голове; когда же тот поднял щит, отводя удар, он клинком скользнул отвесно вдоль хребта, отсек ему бедро от тела и опрокинул его наземь во весь рост. Пока боль исторгала у раненого вопли, герцог уязвил другого брата в шею в то мгновение, когда он приоткрылся, и снес ему голову. Посмотрев на отца и братьев, последний решил убраться восвояси за дверь, ведущую во двор. Но, прижатый к стене, он бросил палку и щит, упал на колени и взмолился о пощаде, которую герцог даровал ему с согласия девицы.
Тогда у входа в подземелье раздались громкие ликующие крики, издаваемые толпою дам и рыцарей. Галескен поднялся в усадьбу, и девица повела его из сада на широкую равнину, где высился один из прекраснейших в мире замков. Из города послышалось звучание рогов и дудок; ворота отворились и пропустили многолюдную толпу, пришедшую чествовать герцога и сопроводить его до самого замка. Улицы уже были расцвечены флагами, и все наперебой поздравляли победителя; два юных оруженосца, торжествуя, несли щиты четырех бойцов; старики, мужчины и женщины, все восклицали: «Приветствуем тебя, славный рыцарь, ты положил конец нашим бедам и избавил от рабства наших детей!». И все пали на колени, будто перед святыней. Сеньор замка, муж преклонных лет и почти уже слепой, подошел, тем не менее, к нему и просил его остаться погостить. Галескен отговорился важными делами.
– Не отказывайте нам, ради Бога, – настаивал старик, – окажите эту милость людям, обязанным вам своим освобождением. Первым делом я должен изъяснить вам, что замок этот зовется Пинтадоль[236] и что мы давно уже поклялись передать его тому, кто сумеет сокрушить его пагубный уклад. Вы его завоевали, значит, вам и быть его сеньором.
Герцог хотел было отказаться, но его так умоляли и девица, и вновь освобожденные рыцари, что он принял его во владение. Затем он на прощание назвался по имени, прежде чем отбыть с девицей и оруженосцем госпожи Бланкастельской. Он не преминул спросить, с какой стати четверо буянов так рубились между собою.
– Вы это узнаете, – ответила девица, – когда испытаете силы в другом приключении, не менее гибельном, которое надобно завершить, если вы еще помышляете о том, в Печальной башне. Хотите ли вы этого?
– Разумеется. Ведите меня дальше, сударыня.
К Девятому часу[237] они прибыли к замку величественной и прекрасной наружности посреди добротно возделанных земель. Ворота были отворены, но мрак, царивший во всех переулках, не позволял им ничего увидеть. В середине города обширное кладбище прилегало к заброшенной церкви; на нем единственном было светло, как за стенами.
– Что значит эта тьма и этот свет вдали? – спросил герцог.
– Вы узнаете, когда вернетесь. Ступайте за мной.
Затем она спешилась и то же указала сделать ему; их коней привязали к концу длинной цепи, за которую герцогу велено было держаться, чтобы не заплутать, бредя в кромешной тьме до кладбища, куда мрак не проникал. Пока они пробирались ощупью вперед, им чудились вопли, плач и стенания, словно бы доносимые издалека. Кладбище поросло травою, верный знак того, что землю эту давно уже не тревожили. Когда они оказались у церковных дверей, девица сказала:
– Это и есть начало испытания; видите слабый свет в глубине церкви? Кто сумеет туда дойти и открыть дверь, из-под которой брезжит луч, тот и положит конец приключению. Мы будем ожидать вас тут, и если вы дойдете до той двери в глубине, вы увидите, как в храме просияет дневной свет и все, кто на свою беду обитает в этом замке, возрадуются своему освобождению.
Тогда герцог снял с себя щит, накрыл им голову и спустился в церковь. Он тотчас ощутил ледяной холод; глубокая тьма словно сочилась жутким зловонием. Он отступил назад, чтобы спросить у девицы, стоящей на пороге, откуда исходит этот смрад.
– Вот уже семнадцать лет, – ответила она, – всех, кто умирает в стенах города, приносят и хоронят в подземелье этого храма; но не жители замка, а неведомо какие демоны или злые духи. Живым же заповедано
